1.

Генка ходил по своему новому дому как по музею. И то сказать, посмотреть было на что. Сопровождающий его генерал Ланц давал краткие пояснения, обещая по завершению неотложных дел провести более подробную экскурсию.

Дом был разделён на две половины, левую гостевую и хозяйскую правую. Разделение по вертикали было не только конструкционным, но и стилистическим.

— Смотрите, Геннадий, средняя секция не только раздельно зонирует, но в неё запиханы все технологические функции: кухня, санузлы, кладовка, постирочная-сушилка, комнатки прислуги. На втором этаже две небольшие сауны с контрастными плескальниками, две тренажёрные комнаты с соляриями. На третьем — технические помещения видеонаблюдения, управления инженерными системами, серверная, оружейная.

Теперь по этажам жилых помещений: на первом гостиная-столовая, домашний кинотеатр, курительная комната, бар, гардеробные. Всё в стиле Прованс. На втором спальные зоны. Спальни в светлой неоклассике, общая центральная часть — Средиземноморье. Третий этаж — кабинеты, библиотека и комнаты свободного назначения. Это Гранж.

Лестницы скрыты за настенные панели, но они и не очень-то нужны, в каждой половине дома гидравлические бесшумные лифты.

— Лифты? В трёхэтажном доме? И где же они?

— Мы как раз стоим перед одним из двух, второй в гостевой половине.

— Так это же зеркало вроде, и кнопок нигде нет.

— Кнопки остались в средневековье. — Ланц приложил руку к зеркалу и вокруг ладони образовался круг с меню и схемкой. — Всё очень просто, тычете пальцем в нужное, и вуаля!

Генка тут же ткнул в значок открытия лифта, но меню просто погасло. — Китайцы лепили?

— Вас ещё нет в реестре пользователей, приложите руку.

— Куда?

— В любое место, пока я держу свою. Тык-тык-тык, теперь вы номер один и можете отменить регистрацию любого. Это не только лифта касается, так управляется всё в доме. Вы же не хотите, чтобы посторонние могли что-то менять в ваших предпочтениях? Прокатимся?

Генка отстранённо кивнул головой, вызвал на зеркале меню и тыцнул в пиктограмму открытия дверей. Массивное стекло бесшумно убралось в боковую стену, и экскурсанты зашли в кабину лифта, освещённую мягким лимонным светом.

— Можно управлять голосом, программа распознаёт около сотни основных языков мира. Увы, черкесский во всех диалектах ей оказался не по силам, половину слов она воспринимает как дефект речи.

— Я сам его не знаю, он в каждом ауле свой. Третий этаж!

2.

Ланц и Генка спустились вниз по скрытой боковой лестнице. Водитель не то, чтобы был излишне дотошен или привередлив — пообщавшись с этой компанией всего лишь сутки, он понял, что уши надо держать востро.

— Вам что-то не понравилось в доме, Геннадий? Скажите, что и можно будет переделать, только чуть попозже, когда освободится время. Извините, я планировал его под себя и Эльзу, а у нас специфический образ жизни.

— К дому никаких претензий нет, он великолепен, ну, по крайней мере та половина, что я видел. Вопрос в другом: во что мне выльется это счастье? У вас денег украли две-три сотни евро, да иконку копеечную — стоящую в речку бы с моста не выкинули бы — так Хайнц полдюжины голов оторвал, жене моей в том числе, между прочим. Я в цене таких хором не разбираюсь, но вот с месяц назад одному богатому барыге две створки видеоокна подвозил, так он за каждую по три с лишним косаря зелени отдал без монтажа и подключения, а они китайские и раза в два меньше, чем у вас. Сколько окон в доме, штук тридцать? Ну считайте по пятёре на круг, сто пятьдесят тонн зелени не снимая штанов. И это только окна, в два раза больше, чем Хайнц пообещал за убийство старого моряка. На ментовский патруль я только наколку Мариэтте дал, они с майором их сами порешили. Икона на отмели недалеко валялась, невелик труд. Зачем в меня такие деньжищи вваливать, если те же цыгане за десятку деда завалят в лучшем виде, за обезьяну в два ляма деревянных на ремни были готовы при свидетелях меня порезать. Вы генерал, а значит не дурак, жена у вас сколько лет живёт, снадобье какое изобрела, тоже умный человек наверно. В жизнь не поверю, чтобы такие люди меня, ленивого тупого засранца с помойки к себе за ровню взяли.

— С точки зрения сиюминутной формальной логики вы совершенно правы, но мы с вами находимся в несколько иной реальности. Или в нереальности, как вам удобнее понимать и принимать.

Хайнц действительно должен был вас ликвидировать, но в последний момент... Вы служили в армии, знаете, что на радаре есть функция распознавания свой-чужой. Вот она и сработала.

— Нормально так сработала, что он меня Тамарку есть заставил и её кровь пить. Ещё и в женское наряжал, пугал и издевался всячески. Без этого никак нельзя было?

— В тот момент никак, уж извините за методы. Хайнц всячески провоцировал вас, сбивал с толка, выводил из себя. Если продолжить сравнение с работой радара, исключал случайную помеху или хакерские проделки. Вы извините ещё раз, но больно уж неказисто вы тогда выглядели, сами же знаете.




— Будем снимать кино. И штаны снимать тоже! — На свой взгляд остроумно пошутил Лех, протягивая Лизавете четыре пятитысячные купюры. — А лесби на камеру почём?

— Ваши дамы будут принимать участие?

— А как сказать, чтобы дешевле вышло?

— Как там у Булгакова: Правду говорить легко и приятно.

— Не знаю, не читал. Дам у нас нет, так что все главные роли ваши.

— Тогда вам повезло, всего пять тысяч, мы с Катей любим этим вдвоём заниматься. Если с вами подружимся, то опция в следующий раз будет бесплатной. А что, культурой потенциального противника вы совсем не интересуетесь?

Лех, глаза которого в похотливом предвкушении затянулись мутноватым третьим мигательным веком, потянул было из лопатника ещё одну бумажку с памятником Муравьёву-Амурскому, но Мирчо зло и резко дёрнул его за локоть.

— Ты что творишь, курва?

— За базаром секи, рожа цыганская! Я жене в Жешув пошлю, пусть знает, что я тоже не лыком шит. Девочки, отнесите деньги своему водителю, через решётку передайте, пусть вас в восемь утра заберёт, только тихо, без музыки своей.

— Доброжир! Иди вместе с ними и ствол расчехли, стреляй не раздумывая, если что.

— Если что — что? — шестерёнки в голове ражего русина натужно заскрипели. — Как будто я с бабами руками не справлюсь, тьху.

— Мирчо, ну что тебе везде шпионы и кгбшники чудятся?

— Один раз я недобдел и лишился всего. Не хочется ещё раз влипнуть. Твоя эта... Лиза, она явно достаточно умна, чтобы просто оговориться. И ещё: эту рыжую я точно видел здесь раньше, где-то с год назад, она с Кабачком тёрлась, точно тебе говорю.

— Мне кажется, что ты ищешь чёрную кошку там, где её нет. Ладно, сейчас подойдут и спросим, только давай их не ужастить, а то без настроения отрабатывать будут, как куски мяса, когда хочется с живинкой.

— Ты чего ляпнула про противника? Дура что ли? Посмотри, как румын набычился сразу. Дед сказал же, чтобы инициативу не проявляли. Теперь этот краб тупорылый за нами увязался, — шипела Катька по дороге к воротам, подволакивая ногу.

— Деда я уважаю, но он мне не начальник по большому счёту. Какая у нас была подтверждённая инфа, кроме слов хохла? Да никакой, а хохлам верить — себя не уважать. Ну нарисовались у этого Гуски тёрки с начальством, ну надавали ему в хобот, а может они своровали что-то и пьянку закатили, он же и не отрицает, что земеля его напился. И что теперь? Убивать пшеков и румын без разбора? Вот я и спровоцировала. Похоже, действительно мутят что-то, твой чернявый, гляди, как вскинулся! Ты чего еле ногами перебираешь, Мата Хари местного розлива?

— Да пистолет этот чёртов! Кажется, я его последними волосами на заднице держу.

Старпом молча принял деньги через решётку ворот, видя за спинами девочек русинского эндоморфа, и только взглянул в глаза Елизаветы, которая подтверждающе закрыла и открыла глаза.
— Завтра в восемь здесь и заберёшь, Артурчик.

Игнат послушно кивнул, сел за руль и включил мерзкую попсу, открыв пассажирскую дверь, чтобы не было слышно, работает ли двигатель. Одновременно это было сигналом к максимальной готовности, никак нельзя было допустить, чтобы девчонок завели в молельный дом. Добжик поколебался между векторами движения, но послушно поплёлся за женщинами, показав шумному сутенёру здоровенный кулак согнутой в локте руки, тут же увидел в ответ оттопыренный средний палец и вздохнул с облегчением — нормальный мужской разговор на языке жестов.

— Ну всё, теперь нас точно убьют или, в лучшем случае, изнасилуют.

— Так и надейся, Катька, на лучшее, не мыло, не смылится. Дальше фронта не пошлют и два раза не расстреляют.

— Лех, отойди со своею курвой в сторону, больно умная, и на всё ответы у неё складные, я с рыжей побеседую немного. — Мирчо достал из кармана и натянул тонкие кожаные перчатки.

— Откуда я тебя знаю? Ты была здесь раньше?

— Была, и не раз. И в Армавире была, ваш Кабачок, Кабатский Дим Димович, который, пастор, меня всё обхаживал на предмет в хоре вашем солисткой петь. Я и повелась, дура, думала денег немного поднять.

Мало того, что месяц по выходным горло бесплатно драла, так он меня домой позвал, типа, помочь для детей подарки на Рождество расфасовать. Приехала, он там голый по хате с библией разгуливает, а в спальне на кровати два мальца лет по двенадцать, из хора.

— Не познавшие греха не познают и раскаянья! Раздевайся, сестра.

Не понравилась мне ваша секта, уж извините.

— Похоже на Кабачка, да, и видел я тебя именно в хоре, только ты одета поприличнее была.

— А сейчас неприлично разве? — Катя поставила на дорожку из тротуарной плитки пакет с бутылкой недопитого коньяка и непочатым литром мартини Бьянко, одёрнула задравшуюся сзади юбочку и начала медленно-эротично двигаться, благо спортивная и танцевальная подготовка позволяла, не говоря уж о действительно великолепной фигуре.

— Ти куди поповз? Дид наказав тут бути? — Тарас хотел ухватить Тимура за ногу, но не успел, татарин закинул автомат за спину и прыткой ящерицей затараканил между забором и кустами в сторону входа.

— Это наш сектор, ползи откуда приполз, сукин кот! — зашипел из-за прутьев ограды Тимофей, обосновавшийся там на пару с Любой-Колобком.

— Так надо, подмените меня кто-нибудь у хохла, там тихо, а здесь сейчас начнётся! Наши куры отсебятину какую-то затеяли, чтоб им сыром срать! — Тимур не боялся быть услышанным, так как из джипа на весь район клекотала набитым мухами ртом известная дама полусвета: «Я буду делать доброзлу даже назлозлу!»

Жужжаще-зудящее злокозненное заклинание Бузовой вызвало к жизни тёмные силы. Растревоженная чувственными танцевальными па резинка Катькиных микротрусиков дала слабину, и рыжая курочка снеслась стальным яичком бесшумного пистолета Вул прямиком на пакет с бутылками...

4.

Человек во все времена искал золото. Не будем сейчас вдаваться в философско-технологические подробности, просто примем за данность, только отметив тот факт, что наибольшее количество золота являют пред наши взоры реки, вымывающие его из пород и растаскивающие его по своим бассейнам. Если на пальцах, то цепочка выглядит так: коренное золото, оно же эндогенное-рудное-россыпное (экзогенное). Приправим всё это миллионами лет, рельефом местности и его изменениями, природными катаклизмами, собственной смекалкой, и вуаля! «Сакраменто край богатый, золото гребём лопатой», — как поётся в древней колхидской песне.

* Для тех, кто неуверенно держится в водах географии и истории: Колхида со своим золотым руном и понаприплывавшие за ним аргонавты во главе с Ясоном, это всё здесь и было. Гагра, Сочи, Туапсе входили в Колхидское царство, в котором ленивые грузины не ковырялись в земле, а просто кидали на дно текущих с гор рек овечьи шкуры, из которых потом и вытряхивали намывное рыжьё. Намывали от души, надо сказать, судя уже по тому, сколько было желающих прибрать лакомый кусочек к своим загребущим рукам. *

Первую остановку в своём путешествии к истокам Белой Ланц сделал в казачьем хуторе Шунтук, где во времена Кавказской войны русские казаки разогнали и турок, и примкнувших к Северо-Кавказскому имамату горцев, возглавляемых Шамилем.

В Шунтуке в 1936 году проживали потомки тех казаков, мамхеговцев, спасённых теми казаками от османского рабства, и недавно прибывшая группа учёных, создавшая здесь опытную базу ВИР.

На большом пространстве между реками Белая и Курджипс в Шунтуке обитало около сотни человек. Жили дружно, так как мамхедовцы издревле были земледельцами и ремесленниками, в политику не лезли и ислам приняли в своё время весьма формально, как и подавляющее большинство жителей Долины яблок. Казаки с православием их не донимали, срубили часовенку, потому что так отцы сказали, епархия прислала молодого настоятеля с матушкой, которые влились в трудовой коллектив и отправляли службы на скорую руку, но при этом от души и с большим участием к немногочисленным прихожанам, проводя большую часть времени в огромных садах или на лесозаготовках. Земля, река и лес кормили. Понятно, что за прошедшие со времени окончания Кавказской войны девяносто лет, семьи изрядно перемешались между собой, благо этому никто не препятствовал. Смуты и раздоры, они же возникают, когда появляется прослойка людей, которые не хотят работать, считая себя слишком умными для этого.

Учёные тогда тоже были нормальными советскими людьми. Их сначала расселили по хатам, но уже через неделю, освоившись на местности, взялись за топоры и пилы. Это сейчас аспирантишка или кандидатик окно в свой лаборатории вымыть не может или свёрток с саженцами пяток километров по лесной тропинке на плечах донести — не для того, скажет, учился. А тогда сам Александр Иванович Мальцев, доктор сельскохозяйственных наук, без пяти минут академик ВАСХНИЛ, в свои частые приезды из Ленинграда в Майкоп не чурался таскать на себе доски с лесопилки и колотить стропила или чинить трактор вместе с механиком.

Ланц прибыл в Шунтук после обеда, застав в доме управления только молодую практикантку, фасующую и подписывающую коробки с семенами.

Дневная сорокоградусная жара ещё не начала спадать, поэтому двери и окна были распахнуты настежь, чтобы от реки хотя бы немного протягивало холодком, а из всей одежды на студентке Кубанской сельхозакадемии были только мужские сатиновые синие трусы, правда кокетливо вырезанные по бёдрам и аккуратно отстроченные. Этих тонкостей Хуберт поначалу не заметил через окно даже с высоты своего роста, а разглядел только худую загорелую спину с торчащими позвонками и короткую стрижку на чёрных как смоль волосах.

— Молодой человек, здравствуйте! Как бы мне руководство станции повидать?

— Ой, извините, здравствуйте! Заходите пожалуйста, только подождите ровно минуту, я что-нибудь накину на себя.

— Не торопитесь, я пока лошадей привяжу. Куда можно?

— А много их у вас?

— Две, это много или мало? — поддержал шутливый разговор Хуберт

— В зависимости от того, сколько вас самих. — парировал ехидный звонкий голосок. — Справа от вас старая груша. Если вы ненадолго, то в самый раз, коновязью всё никак не обзаведёмся. Проходите, я уже и чай поставила.

— Хуберт Ланц. Геолог и этнограф из Германии, прибыл по обмену специалистами.

— Гошнаг Талько. Практикантка Кубанской академии и автохтон по совместительству. Все здесь и в академии зовут меня Гошей и я охотно откликаюсь. Можно и нужно на " ты «.

Они стояли, разделённые лежащим на полу мешком с пришитой матерчатой биркой » Вика мохнатая. Высев 1935. Шунтук — 1″, и с интересом разглядывали друг друга.

Перед Гошей стоял высокий широкоплечий мужчина, как будто сошедший со страниц книг Майна Рида и Фенимора Купера о приключениях на Диком Западе.

Широкие синие штаны из конопляной парусины заправлены в жёлто-коричневые мягкие сапоги с узкими, немного загнутыми вверх мысами, и высокими скошенными каблуками. Свободная серо-чёрная клетчатая рубашка из сорочечной фланели с замшевыми вставками на плечах, расстёгнутая приталенная коричневая жилетка, отделанная по швам короткой бахромой, широкий чёрный кожаный ремень с тиснением и множеством приклёпанных бронзовыми звёздочками кармашков. Завершали экзотический для здешних мест наряд ярко-синий шёлковый шейный платок и мышиного цвета шляпа из жёсткого фетра с чёрной лентой вокруг круглой тульи, — сомбреро кордовес c затяжными круглыми шнурками с жёлтыми блестящими капельками — висюльками на концах. Перед входом в здание Ланц снял головной убор и держал шляпу в левой руке, позволяя Гошнаг разглядеть лёгкую седину в чёрных волосах аккуратно подстриженных висков.

Стоящую vis-a-vis собеседницу Хуберт рассматривал с не меньшим интересом. Миниатюрная, чуть выше его груди и весящая на вид три пуда, двадцатилетняя практикантка была не просто симпатичной, а выделялась необычной красотой даже в своём затрапезном наряде. Ничего особого, отвечающего уровню встречи с иностранным специалистом, Гоша не набрасывала, что свидетельствовало скорее о её независимом, открытом и, может быть, в чём-то даже дерзком характере, в чём немец уже имел возможность убедиться во время общения через окно.

Модифицированные мужские трусы сменились видавшими виды короткими туристическими шортами защитного цвета и белой трикотажной маечкой на узеньких бретелях, больше подчёркивающей, чем скрывающей наличие двух привлекательных вторичных женских половых признаков, по-козьи смотрящих немного в разные стороны.

О всё-таки проявленном уважении к визитёру говорили надетые белые высокие гольфы и аккуратно застёгнутые бежевые сандалии. Несмотря на стройность, граничащую с худобой, в Гоше практически не было ничего от детской нескладности или неуклюжести, напротив, от экранных изнеженных красоток она отличалась подтянутостью и атлетичностью.

Ланц к своим сорока годам успел поездить по миру и лишний раз убедился, насколько необычны и красивы могут быть метисы от смешения рас. Вот и в Гошнаг, очевидно, преобладала материнская черкесская кровь, причём без подмеса грузинской или турецкой, но папа-кузнец из Малороссии добавил сил и живости в княжескую субтильность и немощность. Причудливое сплетение славянских и горских генов наградило Гошу большими синими глазами с длиннющими ресницами, чуть более широким, чем у горянок овалом лица, слегка вздёрнутым носиком и небольшой россыпью веснушек вокруг него, практически незаметной под ровным загаром.

Висюльки на шнурках шляпы Ленца покачивались, в такт им перемещался и словно загипнотизированный взгляд Гошнак, как у кота в окошке настенных часов с маятником и шишками гирек на цепочке, висящих в просторном кабинете начальника опытной станции ВИР.

5.

Эльза подогнала Ауди вплотную к крыльцу своего дома и зашла вовнутрь. Включив освещение на минимум, она быстро переоделась в дорожное: джинсы, тонкую шерстяную водолазку и замшевый жилет. Зашнуровала высокие ботинки, проверила ещё раз наличные и карточки, мобильный телефон, документы на имя Ильзы Крауг, пятидесятилетней журналистки из Германии, рассовала по карманам куртки-бомбера, застегнула молнии, прихватила с вешалки бейсболку с шёлковым шарфом-платком, и положила вcё это, вместе с дорожной сумкой, на переднее сидение автомобиля.

Вернувшись в дом, Ильза-Эльза зашла в свой кабинет, который Игнат с подручными, впрочем, как и Хайнц с Ленцем, осматривали поверхностно, так как там были только одежный шкаф с рабочим халатом, двухтумбовый стол с пишущей машинкой, начатая пачка бумаги, настольная лампа и канцелярская мелочь в ящиках. Под столешницу на ковролиновый коврик было задвинуто кресло, а у противоположной стены сиротливо коротала время застеленная покрывалом кушетка.

Эльза поставила лампу на пол, вооружилась отвёрткой с плоским жалом и полезла под стол. Через несколько минут, выдернув из ковролина все мебельные скрепки и оторвав кусок плинтуса, она вытащила мусор наружу и открыла створки потайного люка, о котором не знали даже Хуберт с Хайнцем. Перегнувшись через край люка, немка нащупала выключатель, щёлкнула им и спустилась вниз по широким дубовым ступеням.

В большом чистом прохладном сухом двадцатиметровом подполе было немного душно. Эльза включила вентиляцию и стала поднимать на ступени кофры, пластиковые короба, термоконтейнеры, биксы и прочие медицинские ёмкости, упакованные и пронумерованные с истинно немецкой педантичностью.

Примерно полчаса ушло на то, чтобы выпихнуть багаж наверх и перетащить в автомобиль, сложив к полу спинки сидений заднего ряда.

Спустившись последний раз в подпол, Эльза подошла к длинному холодильному ларю, по привычке глянула на показания электронного датчика температуры. Восемнадцать градусов тепла, оттаяла уже снегурочка. Экс-Бэрэтэрэ впряглась в ручки-лямки плотного чёрного мешка на застёжке и потащила его вместе с содержимым вверх по лестнице в кабинет, а оттуда волоком по полу в спальню, где вынула из траурной оболочки тело невысокой худощавой седой старушки и профессионально ловко обрядила его в то, в чём ещё недавно лежала в образе и состоянии покойницы.

— Ну прощай, Гошнак Платоновна! А ведь волне могли бы стать подругами, если бы ты честно призналась бы тогда. Жила бы сейчас и не тужила. Если я молчала, то не значит, что не знала или простила. Я просто ждала. Гори в аду, сука!



опытная станция ВИР


Стенд на ВДНХ. 80-е


2020 г