1.

— Не, про ЧВК Трясогузку ничего не слышал, про Вагнера только. Внимание, девчонки из машины выходят! Дед-то тёртый видать, дальше проехал, развернулся и по встречке напротив ворот встал, чтобы из своего окна работать, а не через салон к пассажирскому тянуться, грамотно. Старший инспектор мой, тебе — заместитель. Постарайся в пресвитеров не попасть, к ним вопросов много, надо же до немца добраться и до его подчинённых двух, которые бункером и всем остальным по военной части, я не знаю, где они гнездятся, чи на хате, чи в гостинице. Пехота ещё где-то кучкуется, они безоружные, но их много. Мы же не можем наугад по городу кататься. Ладно, к бою.

2.

Музыка в джипе стихла, открылась передняя пассажирская дверь и на тёмный, жирно отсвечивающий после поливальных машин асфальт одна за другой выпорхнули две липовых ночных бабочки, повертелись около зеркала, поправляя макияж, одёрнули платья, вытащили из салона дамские сумочки, пластиковые пакеты и направились к воротам молельного дома.

— А ничего так у вас барышни в Трясогузке воюют, красивые. Должны пшеки клюнуть, обязательно должны. Всего-то и надо, чтобы ворота открыли. Перестрелять тех, кто снаружи, проблем нет, но нам живые языки нужны, и чтобы других не успели предупредить, в общагах и на хатах заложников могут взять или разбежаться, в лучшем случае.

— Это ты верно про девчонок подметил, мне Катька, которая в красном с белым горохом, очень нравится, если живы останемся, буду клинья подбивать.

— А ты не женат или разведён?

— Холостой я. То учился, то работал, то денег не было, то кандидатуры подходящей...

— Запал, значит, на мелкую рыжую? Она ж малая ещё совсем, на танцульки будет бегать, а ты дома от ревности зубами скрипеть. Вот которая постарше, та в самый раз. И грудь имеется, и с тыла есть на что руки положить, добрую женщину сразу видно.

— Я не корову мясомолочную на рынке выбираю, да и какая Катя малая-то? На два года меня старше, дочка на сносях у неё уже, считай без пяти минут бабка. Ты её просто в деле не видел. Шайтан, а не девка, мне такие нравятся.

— Брешешь небось?

— Собаки брешут, мне-то к чему?

— Что ты вскидываешься сразу? Это комплимент Кате твоей. Маленькая собачка до старости щенок. А родители твои против не будут, ты же мусульманин вроде?

— Именно, что вроде. Сало ем, водку пью, Уразу не держу. Забыл, когда в мечети был. А родителей у меня уже нет. Отца кто-то из этих тварей убил, мать с горя умерла в Геленджике.

— Прости, друг, я же не знал.

— Ничего, не парься, братишка. Просто у нас у всех к этому шакалью свои счёты, поэтому мы с тобой и заднюю не включим. Немец твой шестипалый чудом сегодня отскочил, дед ему картечью чуть руку не отстрелил, только у них снадобье какое или колдовство, всё заживает как на собаках. Дед говорит, что бошки надо разваливать, как зомбакам из кино, имей в виду. Рудольфу или Хуберту этому сто тридцать лет, а бабе его сто двадцать, они ещё до войны здесь нарисовались.

— Спасибо за помощь, мы с женой отработаем, руки-ноги есть. А про зомби, видно под Говерлой люди правду говорят.

— Идите в задницу со своей отработкой, совсем у вас там крыши посносило. Ты тоже нам помог, позволил с другого фланга зайти, так что квиты. Только целоваться не лезь, у нас тут ваши европейские ценности не прокатывают. Говерла, это гора что ли у вас? По географии проходили, самая крутая вершина, типа. И что же говорят?

— Язык у тебя погани, большинству эти ценности в спину не упёрлись. А говорят то, что мёртвых немцев в форме СС стали замечать, или один такой Кащей там слоняется в разных местах, не знаю. Ты не смейся, я из-под Рахова родом, так ещё с детства помню, что взрослые говорили про нечисть всякую на горе, да и сам видел то, что никто объяснить не может.

— Я и не смеюсь, сам насмотрелся сегодня. Что-то красавиц наших не пускают, вот что актуально.

Елизавета и Екатерина, символично в какой-то мере, дефилировали около ворот молельного дома в то время, как руководители секты, несомненно их видящие, ничего не предпринимали, разговаривая между собой, и к ним подтянулись ещё двое в форме с белыми повязками на рукавах.

Катька попрыгала у забора, приветственно маша руками — никакой реакции.

— Они там все педики что ли?

— У тебя какой размер бюста? Может быть они просто не замечают?

— Подходящий у меня размер, жалоб не поступало пока. Зато своя и до коленок не отвиснет в старости, как у некоторых.

— До старости ещё дожить надо, а там подтянем-подрежем если что, велико — не мало, а из твоих чашечек только котятам чепчики шить.

— А в твоих картошку с рынка таскать удобно. Что делать-то будем, Лизавета? Не открывается Сим-сим ни разу совсем.

— Помнишь, что Сталин про крепости и большевиков говорил?

— Расстрелять?

— Господи, у тебя голова из самшита что ли?

— Такая красивая?

— Такая твёрдая.

— Чего ты дразнишься? У нас в школе историю старая слепая Аза Курбановна вела, я у окна сидела и курить вылезала во двор.

— Во-во, там и накурила дитя в тринадцать лет, во дворе-то.

— Не во дворе, а в парке, и не на уроке, а после занятий, и мне до четырнадцати три месяца всего не хватало.

— Ну это совсем другое дело, конечно.

— А ты меня не попрекай, у меня просто развитие раннее. Я же аборт не делала, дочку здоровую родила и вырастила, между прочим.

— Смеюсь я, глупындра, и фигурке твоей завидую. Ну раз Магомеда к горе не пускают, то будем звать гору. — Елизавета заложила два пальца в рот и свистнула так, что у Катьки реально подкосились ноги.

— Дура что ли, прямо в ухо?

— Извини, не рассчитала. Зато вроде, один к нам направился.

Лех и Мирчо давно заметили разъезжающий туда-сюда гремящий музыкой огромный джип, но он не вызвал у них никаких опасений, как и вышедшие из него симпатичные подвыпившие барышни. Ну заблудились, с кем не бывает, а тут и люди стоят и свет у парадного крыльца горит. Постоят, поглазеют, да и дальше поедут, бедовать с датыми тёлками нечего, есть и другие дела поважней. Надо печатников с машинами выпустить и по домам разогнать, а потом с хохлом заканчивать, и так припозднились, завтра немец с утра пожалует, ещё, хорошо бы выспаться успеть.

Однако гостьи оказались невероятно настойчивы, и после прыжков и ужимок перед воротами одна из них засвистела так, что на третьем этаже зажглись окна инспекторских спален, а с тыльной стороны молельни прибежал слегка взволнованный инспектор, ибо отъезжающее начальство свои рации выключило, оставив в кабинетах.

— Бронислав, сходи, разберись, — обратился Лех к старшему инспектору. — Они до утра тут голосить не перестанут.

— Добрик, поговори с девочками, только культурно, они же дамы, а не коровы на твоей скотобойне.

Доброжир Котляр, крепкий коренастый мужик, понимающе почесал в паху и неспешно отправился исполнять поручение, по пути придумывая, как бы поделикатней начать разговор.

— Сам что не пошёл? Поднялся по службе, и ноги пылить западло стало?

— Никак нет, господин Мирчо. Надо же как-то человека учить общаться нормально, а то двух слов связать не может. Одичал у себя на хозяйстве, только со скотиной и разговаривал. Пусть потренирует манеры, боец он хороший, нужный.

— Здраво, лепотице! Хуле надо?

— И вам здоровьица! Вообще-то это вам надо, мы на работе так-то. Вызвали, а сами не пускаете.

— Я не пускаю?

— Нет, мамка твоя. Из взрослых есть кто?

— Мамка у меня в Грыбуве. Идите нахер отсюда. Пожалуйста.

— Слышь, пенёк мамкин, это Титова, 53? Телефон ваш? — Елизавета показала инструктору экран смартфона, с которого в дороге набирала номер из интернета.

— Вроде наш, начальства нашего...

— У меня впечатление, что ты меня бесплатно в голову трахаешь. Так и веди к начальству, а то оно тебя тоже поимеет.

Добрик мало что понял в этой логической конфигурации, но адрес и телефон были верными, бабы держались свободно и уверенно, а иметь начальство действительно умело.

— Молим вас продите! — Крепыш не стал открывать всю половину ворот, поковырялся в замке калитки и распахнул её, изображая галантность.

Катя, как и учил её Игнат Фёдорович, быстро пошла вперёд, чтобы охранник увязался за ней, давая возможность Лизе оставить калитку просто прикрытой.

— Хайде, стани! — Инспектор одни прыжком настиг санитарку и дёрнул за руку. — Стани овде!

Потом сербский русин отогнал Елизавету от калитки, тщательно запер замок и щеколду, и только после этого повёл женщин к площадке перед парадным входом молельни.

— У меня сейчас вывалится, — шепнула Рыжая соратнице.

— Сожми булки крепче и дыши ровно, такое может быть после растяжения ануса после твоих родов Генриха, или как там его. Я тебе свечи потом дам, всё быстро пройдёт.

— Мне твои свечи в ствол засовывать? Пистолет у меня из трусов вываливается.

— У тебя хоть что-нибудь слава богу бывает? Ещё бы шнурок от ботинок надела, бестолочь ушастая.

— Мне под мини-платье рейтузы с начёсом надо было надеть?

— Па тюти! А ну тихо тут!

— Господин старший инспектор, господа пресвитеры! Задержанные лица задержаны и доставлены!

— Смотрю, Доброжир, ты на неделю вперёд наговорился. Молодец, иди на крыльцо постой пока.

Вы там с отгрузкой типографской закончили? Ну так отправляйте машины. Бронислав, сходи, проверь там всё, печатников в цех загони, охрану по постам, и хохла из бункера в машину погрузи. Плёнку с собой возьми, не пачкай там. Одного в помощь возьми, пол помыть, а то Рудольф утром на говно изойдёт. Лопаты не забудь.

— А эти?

— Сами управимся, ступай давай.

3.

— Открывай, козлина, не то калитку вынесем! *

*Тут надо знать местные обычаи и их отличия от УПК РФ. Перелезть через чужой забор или залезть в открытое окно — грех намного больший, чем если выбить дверь или то самое окно, хотя по закону срок наказание меньше, такая вот казуистика.

Генка понял, что цыгане не угомонятся добром, схватил свой здоровенный ножи, вспорол на себе старые джинсы, защемившие интимную растительность в паху, в адреналиновой горячке немного задев главный орган. Боли он не почувствовал, выдернул из салона Газели простыню, обмотался ею на банный манер и пошёл открывать калитку.

Вид римского легионера-лайт в тунике с растекающимся на причинном месте алым пятном и вооружённого подобием широкого кинжала пугио, ненадолго смутил цыган, но потомственная наглость быстро взяла верх.

— Ты что ли Генка, клоун?

— Ну я.

— Разговор к тебе имеется. Обезьяна здесь?

— Здесь. Даже три. Разговаривать на «ры» со мной пытаются. Проходите, раз уж пришли. Располагайтесь под навесом, в дом не зову, чай не предлагаю, уж извините.

— Зубы не заговаривай! Твоя работа? — Цыгане вытолкнули вперёд Машку.

— Моя. Только почему у неё ветка из горла торчит?

— Это соединительно-подъёмный рычаг. Ей воздуха не хватает при ходьбе, и голова набок падает, вот смотри: на ветку нажимаешь, и разрез открывается. Ветка Т-образная, короткая перекладинка работает, как направляющий штифт, ква-ква-ква.

— Толково. Вы что не проходите, ножа боитесь? Не вопрос. — Генка почти без замаха швырнул тесак в дальний столб, подпирающий крышу навеса. Клинок наполовину вошёл в прочную дубовую древесину и завибрировал, гася остаточную энергию броска.

— Ничего мы не боимся! — Смелые чавелы поодиночке обошли Генку, держась от него как можно дальше. Маша остановилась рядом, покачала ветку вверх- вниз как рычаг домкрата, выдула губами чёрный лоснящийся пузырь и заговорила.

— Геночка, ты ранен? Что с тобой случилось? Давай я посмотрю, сними эту простынку, господин.

При этом Пылесосиха так плотоядно-чувственно облизнула синюшные губы длинным серым языком, что так и не поимевший за два дня близости пассажир вновь почувствовал возбуждение.

— Погоди, сейчас с цыганами закончу, приведём себя в порядок, и всё будет. Я не брошу тебя, прости, что так получилось.

— Спасибо. Убей их, Гена, убей всех троих, иначе они не отвяжутся, они хотят твоего алмасты отнять и продать. Мне пришлось рассказать им всё, что знала, я очень слаба была. У них ножи, зачем ты свой бросил?

— Иначе бы не зашли. Не беспокойся, только близко не подходи пока. Сейчас чавелы огребут алмасты по самые чикараки.

— Ну что, люли, созрели эти самые? За что спросить хотели?

— Ты девку испортил, теперь нам лавэ должен. Отдай обезьяну, и мы в расчёте.

— Вы девке с каких пор хозяевами стали, босота черножопая? Давно шкур крышуете?

— Сейчас и начали, может быть. Ты что-то борзый не по масти, как бы без языка тебе не остаться, шоферишка драный! — Цыгане потянули из карманов ножи, а их старший вынул из рукава начищенный до блеска немецкий штык от карабина Маузер 98.

— Вам помочь, Геннадий? — На шум высунулся из дома на крыльцо Хуберт.

— Не надо, сам справлюсь. Лучше кастрюлю большую принесите или ведро чистое.

— Ну тогда хоть посмотрим на работу кшатри. Мариэтта, принесите ёмкости.

— Смотрите и не моргайте! — В памяти мелькнула фраза из телерепортажа с каких-то боксёрских соревнований.

Проблема состояла только в одном, надо было без больших потерь достать из Скорой проверенное оружие — полый поручень, которым успешно справился с Хайнцем пару часов назад. Все двери машины были открыты, трубка с острыми фасками валялась на полу, но предстояло проскочить мимо разъярённой троицей люли, недвусмысленно поигрывающей ножами и штыком.

Выручил недавний ещё враг. Хайнц Грот появился на крыльце дома с белым эмалированным ведром в одной лапе. Второй он поддерживал обнажённую Мариэтту, ещё не совсем оправившуюся от физического и морального потрясения.

Если бы чавелы в своём культурном развитии пошли дальше айнене-романсов и тряски монисто на разноразмерных грудях в танцах, то они непременно подумали, что где-то рядом режиссёр Локшин снимает свою дребедень, используя шикарную натуру Северного Кавказа.

Однако их шок носил далёкий от культурологии характер. В буйных кучерявых головах эротика смешалась с ужасом в когнитивном диссонансе.

— Пок! Пок! — Двое охотников повалились на тротуарную плитку крытого дворика с пробитыми горлами, хрипя в агонии. Старший стоял дальше и успел отскочить назад. Теперь он стоял напротив Генки, сменившего пугио на короткий пилум без наконечника.

Адреналиновый шторм придал цыгану сил и смелости, он перестал пятиться назад, пригнулся, защищая горло подбородоком, и выставил перед собой руку со штыком, двигая ей вперёд-назад в такт движения противника.

Генка отчётливо понимал, что если длиннорукий свинокрад сделает выпад сорокасантиметровым штыком и не напорется на поручень, то последствия могут оказаться более, чем ощутимыми, и надо атаковать первым.

Поручень ткнулся в глаза цыгану, тот рефлекторно отдёрнул голову и сделал шажок назад. Этого хватило, чтобы Генка развернулся вкруговую и со свистом врезал трубой по кисти противника. Спасибо мытищинскому заводу «Настен» за качественную продукцию — размозжённые перебитые пальцы выпустили штык, звонко звякнувший углеродистой инструментальной сталью о плитку пола.

Обезьяний рэкетир уже не думал о миллионах, мечтая просто спастись и унести ноги подальше от места бойни. Он бросился к столбу, в котором застрял нож Генки, пытаясь выдернуть пугио, но вряд ли это удалось бы сделать и двумя здоровыми руками. Подёргавшись, как под действием электричества, цыган затих, обхватив дубовый брус руками, и жалобно завыл.

— Извини, брателло-чавело, но ты слишком много видел сегодня. Генка перехватил поручень поудобней и в прыжке с силой воткнул его под затылочную кость черепа цыгана. Трубка проткнула мягкий студень мозга и вышла через левую ноздрю, накрепко пригвоздив голову к столбу. Когда тело перестало биться в агонии и сползать по поручню, начинающий Жнец не без усилий загнул трубу поручня вверх, зафиксировав труп в полувисячем положении.

— Так проще убираться, а в моём доме, дворе и в автомобиле должен быть порядок.

— Браво, Геннадий! Терция смерти была великолепна, уж поверьте человеку, видевшего в деле самого Хуана Бельмонте в Севилье, в тридцать третьем году прошлого столетья, ему было бы чему поучиться у вас. — Ланц негромко захлопал в ладоши, и к нему присоединились остальные обитатели мрачного дома

4.

— Вы люди взрослые, умные, с опытом, поэтому не будем ходить кругами. — Гиммлер снял фуражку и положил её на сено рядом с собой.

— Фюрер в бешенстве, и мне всё труднее контролировать его гнев. Вы, Хуберт, безусловно добываете бесценную информацию, в этом вам мало равных. Как и в умении дискредитировать усилия наших дипломатических служб. Общение с криминалом, поедание вождей племён, гарем на Балканах, постоянное нанесение побоев и увечий без разбора чинов и званий, организация карточных турниров, слон ещё этот чёртов...

— Я не только гражданин великой Германии, мой фюрер, но и солдат рейха. Достижение цели, поставленной передо мной руководством, кратчайшим путём в кратчайшие сроки, не уподобляясь академическим затворникам, десятилетиями изучающих прозрачность левого крылышка плодовой мушки и висящих чугунными гирями на шее немецкого народа, я считаю своим первостепенным долгом.

Чтобы стать своим среди автохтонов и получить доступ к истинным знаниям, а не к фальшивым декорациям, приходится перешагивать через условности ради достижения результата.

Что касается слона, то пари было честным, и его предложил сам индус, а слон радует в зоопарке детишек и взрослых. Кроме того, животное исполняет важную дипломатическую функцию.

— Это какую же?

— Я назвал его Сиам, так как одноимённое королевство может стать нашим союзником и партнёром в Индокитае. Разве господин рейхсканцлер не показывал вам благодарственную телеграмму его величества короля Рамы седьмого?

— Нет, и это плохой знак. Ещё бы, непогрешимому Адольфу пришлось извиняться перед английским послом, а нашего Леопольда фон Хёша их Рэмси Макдональд на Даунинг-стрит 10 чуть живьём не съел.

Я так понимаю, Генрих, что морализировать по ситуации фройляйн Эльзы мы сейчас не будем? — Дарре повернулся на облучке к Гиммлеру.

— Толку-то, будто не знаем что услышим: " Я работаю во славу Третьего рейха, занимаю высокую должность, нареканий по службе не имею, не замужем, сплю с расово чистыми здоровыми мужчинами и тому подобное". Так ведь, Эльза?

— Так и есть, но ведь это чистая правда.

— Знаю, но фюрер и так против назначения женщин на значимые посты, а тут драки и перестрелка, о которой до сих пор говорит Берлин.

Выбор у вас небольшой, если он вообще есть: или падать вниз по служебной и социальной лестницам, или свадьба и длительная командировка в СССР.

— Почему именно в СССР?

— Раз по первому пункту возражений нет, то вкратце по второму: у Аненербе есть большой интерес к России, в частности, по вашим направлениям. Большую группу послать не можем. Хоть у наших стран дружеские отношения, русским не понравится, что мы роемся в их закромах. Семейная пара: доктор и геолог-этнограф, это в самый раз для начала, не вызовет подозрений. Полную информацию получите после подписания контракта. Сегодня, по приезде в замок. Там заодно и свадьбу сыграем, и документы для новой биографии оформим. Хуберту не надо ничего менять, только образование прикрутить соответствующее, он пересекался с русскими путешественниками, и тут, и футбол, и слон в плюс пойдут. А вас, Эльза, надо формально изолировать от программы Т4, евгеника и генетика в СССР не в фаворе. Возраст вам сбросим лет на десять-пятнадцать для безобидности, благо фактура позволяет, а имя выберите себе сами.

— Предлагаю, Екатерина, — снова обернулся Дарре. — Это популярное имя у русских, а ещё у них императрица была, Екатерина Великая, немка кстати.

— Мне нравится! — белозубо рассмеялась Эльза, а ещё приятнее иметь такого влиятельного и щедрого крёстного!

— А фройляйн-то умна, ты не находишь, Вальтер?

— У тебя все умные, кто из меня деньги вытрясти может. Не задался день у меня: сначала Мозельское проспорил, теперь ещё одну прореху в своём утлом кошельке получил.

— Не ворчи, дружище. Кстати, как наши герои держаться в седле?

— Я, когда в Кёльнском университете училась, конный клуб посещала, отец настоял и оплачивал, чтобы я на свежем воздухе за осанкой следила.

— Я вообще на всём езжу, что ногами перебирает. На слоне вот, например...

— Дался тебе этот слон, капитан! Ко мне бургомистр приходил, весь в слезах, счета на его кормление показывал. Жрёт, скотина, как десять лошадей, воды пьёт две бочки от горючего, а шнапса — как артель угольщиков, ещё и фруктов на закуску требует, от картошки хобот воротит, разбирается, зараза эдакая! — Дарре непроизвольно натянул поводья, притормозив повозку. А попробуй не дай — начинает фекалиями кидаться, не при фройляйн будет сказано. И так метко же, сволочь!

— Ты чего раскипятился, старина? Где ты, и где этот слон?

— Да сходил тут с семьёй в Зоо... Мысли он что ли читает? И нет тут ничего смешного. Приехали уже, за тем дубом тебя машина ждёт, Генрих, а я молодых так довезу, мы люди простые, нам не до слонов с мерседесами, всё равно день насмарку...

пугио


штык от Маузера-98


легионер с пилумом