Инспектор повёл Тараса по уже пустому коридору, подгоняя и указывая направление резиновой дубинкой. Спустившись на грузовом лифте до подвального этажа, русняк при слабом свете дежурного освещения открыл сначала английский, а после, повозившись с пластиковой картой, и электронный замок большой сейфовой двери.

Неожиданно легко инспектор распахнул створки и подтолкнул Гуску вовнутрь большого тёмного помещения, включив налобный фонарик.

— На подшипниках? — профессионально поинтересовался бригадир.

— На подхерипниках, пять шагов вперёд, быстро!

Тарас послушно исполнил приказ, вслух отсчитав шаги, чтобы дать знать Мыколе, если тот тоже здесь. Русин вертел головой, осматриваясь — видно редко здесь бывал и теперь раздумывал, куда бы пристегнуть пассажира. Луч фонарика был узким, но ярким, и Гуска успел разглядеть, что хотел.

— Сюда садись, — инспектор снял с одной из высоких стопок верхний матрас и бросил к стене рядом с трубой отопления. Можешь час поспать, я дела закончу, разбужу тебя и в общагу отвезу, вот твой пакет с барахлом, только матрас не испачкай, а то вычтут втрое.

— Я куртку и ботики сниму, а так-то я чистый, на теплицах душ летний есть.

— Вот и ладно, — надсмотрщик поочерёдно открыл наручники, чтобы удобней было снять куртку, и перестегнул один пониже. Веди себя правильно, и всё будет хорошо, понял?

— Как не понять? Спасибо.

— Начальство благодари за заботу, — ответил инспектор и скрылся за бронированной дверью.

Гуска дождался, когда щёлкнут замки, и лифт, басовито урча, поедет вверх. Тарас засёк время — на третий этаж поднялся, к руководству, значит быстро не вернётся, ему проверять все помещения, закрывать комнаты, дожидаться ухода пресвитеров. Ниже первого этажа бригадир ещё не спускался и не знал, есть ли там охранники внутри помещений, или только два наружных поста, поэтому с минуту громко орал матерными словами: если кто услышит и откроет дверь, то скажет, что крыс отпугивал, услышав их шуршание. Пять минут сидел тихо и прислушивался к тишине — никаких звуков, кроме тихих стонов от противоположной стороны, где он успел приметить лежащего в железной клетке земляка. Пришла пора действовать.

Первым делом он высыпал содержимое пакета рядом с матрасом, нашёл телефон и, подсвечивая им, легко освободился от наручников, надел куртку, распихал всё по карманам и приставными шагами направился к Миколе, выставив перед собой руки, аккумулятор телефона показывал только две палочки оставшейся зарядки.

Метров через пятнадцать Тарас пристыковался к решётке и держась за неё, опустился на колени.

— Колямба, это я, Гуся. Скажи хоть что-нибудь, а то не разберу в темноте, где у тебя голова, где дупа.

— Здесь голова, Гуся, — еле слышный шёпот раздался где-то на метр левее, — пить дай, пожалуйста.

— Где ж взять? Хотя постой, огурец есть, погрызи там его, пососи.

— Сам соси. Чем я его погрызу? Включи фонарик на секунду и поближе сядь, говорить трудно.

Тарас так и сделал, тут же в ужасе отпрянув от клетки. Вся голова земляка превратилась в одну кровавую лепёшку, одно ухо было оторвано, вместо правого глаза выпирала огромная сизая шишка размером с помидор, разбитый рот щерился осколками зубов, левая нога согнута в колене в обратную сторону, а на руке, которую Мыкола протягивал к Тарасу были с мясом выдернуты все ногти, кроме как на большом пальце.

— Господи, что же ты такого натворил, Колямба?

— Пить дай, где-то там, Мыкола ткнул изуродованной рукой в темноту, вода капает. Выключатель у двери слева, я видел, когда меня затаскивали, вертухаи без налобников были и включили свет на минуту, думали, что я без сознания. Рискнёшь? Здесь много ещё интересного. Решай сам, я тебя и так подставил, получается.

— Рискну, мы сейчас в одной лодке. Cлева, говоришь?

— Видишь, слева точечка жёлтая? Это скважина замочная светится, вертухаи накладку не опускают, замок новый, не разработался ещё.

— Ниже смотри, европейцы на свою высоту ставят, любят чтоб поближе к дупе.

— Нашёл уже. Береги силы, не болтай зря. — Тарас залепил скважину кусочком изоленты и щёлкнул выключателем. — Матка Боска Ченстоховска!

2.

Генка выбрал армянский ресторан просто потому, что он был ближе к оставленной в кустах машине. Гремела музыка, взрывались петарды, несмотря на относительно прохладный вечер, публика выбралась с бокалами и бутылками на улицу и аплодировала каждому залпу, предчувствуя скорое завершение веселья — до последнего посетителя заведение работало только в выходные и праздничные дни, в будни до часа ночи.

Вылезла и Манька-пылесос в короткой до неприличия юбке, блузке с пайетками и сетчатых чёрных чулках. Маша работала уборщицей в соседней со стардомом инфекционной больнице и плотно сидела на какой-то дряни, что достаточно явно отражалось на её когда-то симпатичном лице. Уборщица поправила юбку, опустив её на пару сантиметров, закурила сигарету и с удовольствием почесалась спиной о столб входной калитки.

— Привет, Машка! Работаешь сёгодня?

— Смотря с кем. А, это ты, Гена... Работаю, но только верхней половиной.

— А нижняя слиплась, что ли?

— Дурак ты, дела у меня. За полторашку минет в машине. Или соглашаешься, или вали, мне с тобой торговаться некогда.

— Держи и пошли, — водитель отсчитал полторы тысячи и засунул их в глубокое декольте.

— Куда ещё пошли? Машину к столбу подгоняй.

— Я на казённой, нельзя светиться, тут метров сто, не больше.

— Чтобы я ночью на каблуках ноги себе сломала? Гони ещё штуку.

— Подавись, жаба прыщавая.

— А будешь обзываться, вообще никуда не пойду!

— Ладно, я ж деньги сразу дал, прям и пошутить нельзя.

— Ладно у попа в кадиле, пошли уже, только поддерживай меня, а то упаду и товарный вид потеряю.

— Рубль метр.

— И кто из нас жаба после этого?

Оба рассмеялись и быстро зашагали в сторону санитарной Газели.

Странное дело, но как и в случае со слесарем, в доме усатой Тамары, Генка не испытывал ни малейшего сожаления зная, что жить Машке-пылесосихе осталось всего ничего. Он же уже не помощник Жнеца и даже не просто Жнец, а победитель страшного и могучего Жреца, и людишки для него не важнее муравьёв, ползающих под ногами.

3.

— При таком моём ротозействе ничего хорошего случится не может, — из старпома на глазах как будто выпустили воздух. — Такие косяки я сам себе не прощу: привлёк гражданских, а безопасность им не обеспечил. Трое раненых, ещё одна чудом из могилы вылезла, надеюсь. Я вам тут лекции про рейх читаю, а по территории немец с пистолетом разгуливает и корпус нараспашку.

— Погоди, Игнат Фёдорович, ты здесь первый раз, и с колёс сразу в бой, не можешь ты всё знать, сколько здесь входов и лестниц, я сам до сих пор путаюсь, и девочки иной раз, когда в другом отделении подменяют кого-то. — Олег попытался утешить моряка.

— От ваших ошибок максимум, если кому рыбу вместо котлеты дадут или клизма не в той заднице окажется, при всём моём уважении.

— Перестаньте каяться, нас никто на поводке не тащил, все живы, болячки зарастут, давайте план обсудим с новыми вводными, слезами делу не поможешь. Пока я только кошку приблудную вижу, может генерал ваш в кустах за территорией околел уже. В любом случае он один, а нас семеро. С половиной. — Елизавета увидела, как Лида отчаянно размахивает руками, выдернув из них иголки капельниц.

— Шесть с половиной. Простите, но у меня трое детей и внучка, — санитар Юра, осматривающий двор через ночной прицел, укрывшись за подушками на подоконнике, сдал прибор старпому. — Во второй раз так не повезёт. Пойду смену досижу. Если потом убрать что или перетащить надо, обращайтесь. Понятное дело, что я ничего не видел и не слышал, даже не напоминайте. Удачи вам.

— И тебе того же, ступай с богом. Катя, сними у Лиды пластырь со рта, а то кто-то лопнет от избытка чувств.

— Не дождётесь, — Колобок откашлялась, отплевалась и встала с кровати. Сначала её здорово повело, но она быстро вернула себе равновесие, ухватившись за спинку кровати.

— Старший сержант Жаркова к дальнейшему прохождению службы готова! Ик!

— Тоже рябиновки хряпнула? Когда только успеваете.

— Так может эта сила чудесная в ней, а не в слюнях обезьяньих?

— Оставить разговоры. Присядь, руки вперёд. Встань. Ещё раз. Хорошо. Глаза закрыла, руки вперёд, пальценосовая проба. Всё, садись, молодец!

— А ты спрашивал, Олег. Это после ножниц в горле и мозжечке. Тут не Нобелевка за лимон с мелочью, тут весь мир купить можно.

— Вот весь наш боевой состав. Теперь твоё слово, командир, что у нас с оружием и боеприпасами?

— Беда, если честно. Сайга с обоймой полной и ПМ у Тимура с двумя. Обрез пустой у меня и нож охотничий. Орла пустыни с четырьмя патронами Ланц увёл из-под лавки. Может, и ещё что-то у него есть.

— Вчера ничего не было, я его в поездку на Геленвагене собирала, да и сегодня в первой атаке не стрелял, только Антошкой прикрывался, где он за это время что найти мог, это ж не пицца с доставкой. Но он очень сильный, и рука наверняка зажила, — Катька поставила под кровать пустую бутылку из-под любимого напитка.

— А знакомый, который его на Гелике катал, не мог подсуетится?

— Муратка? Нее, он бздюля по жизни, не пойдёт на такое, у него задница в тепле, только и может со своим газовым бабок с помидорами возле рынка трясти, мафиози слюнявый.

— Почему слюнявый?

— Целовались мы с ним пару раз по-родственному, он же клинья к моей сестре всерьёз подбивает.

— Это замечательно. Если сегодня всё обойдётся, свяжешь меня с ним?

— Что там замечательного? C дедушкой моим немецким, и то приятней было до определённого момента. Сведу, конечно.

— Теперь так: обмениваемся телефонами. Девочки, займитесь, мой у Олега возьмите.

— Тимофей, схему этажей набросать сможешь? Вот тебе блокнот и ручка. Тимур, придвигайся и запоминай: одну группу с пистолетом ты поведёшь, вторую я с Сайгой. С тобой Тимофей, Лида и эээ... Елизавета. Со мной Олег и Катя. — Недовольный взгляд врача Скорой остался без внимания.

— Начинаем сверху, с третьего этажа, мы слева с директорской стороны, вы с правой, над пищеблоком. Встречаемся на площадке средней лестницы, спускаемся на второй, расходимся в разные стороны и спускаемся сюда. Чёрный ход закройте сразу.

— Катя, ты так с кошкой и пойдёшь? Она у тебя служебно-розыскная или охотничья?

— Пожрально-поспальная. Всё равно к чёрному ходу идём, Елизавета Петровна.

— Кать, если заваруха начнётся, она испугаться может, под ноги метнуться или под пули, не время кискаться.

— Ваша правда. Пятнышка, иди погуляй, потом придёшь, я тебе рыбки отварной от ужина дам, — Рыжая чмокнула кошку в розовый нос и бережно поставила на пол.

Пятнышка недовольно покрутила головой, принюхалась, прислушалась и неспешно потрусила в сторону главного входа.

— Куда ты, дурёха? Там закрыто же, — Катя побежала за питомицей, но старпом, уже подходящий к лестнице, сделал останавливающий жест рукой. Кошка всё также неторопливо прошла мимо него и Олега, успев на ходу потереться об ноги, повернула за угол и спокойно вышла на улицу через распахнутую настежь дверь.

— Закрыто, говоришь?

— Тимофей же закрывал на багор, а больше я из палаты не выходила, с Колобком сидела. Он ушёл, да?

— Похоже на то. Беги за той группой, скажи, чтобы просто быстро прошли по коридорам и спускались в ВИП. Дверями не хлопать, опекаемых не тревожить. На всё пятнадцать минут. Олег, за мной.

Моряк вышел на крыльцо, осмотрел двор через ночной прицел, спрятал прибор в карман и включил подствольный фонарик.

— К воротам, Олег.

— Ворота у нас сейчас к забору прислонутые.

— С автобуса начнём тогда, я и забыл. Подержи карабин, сюда свети. Есть. Здесь вылезти хотел.

— И вылез?

— Нет, не протиснулся. Катя говорила, что он здоровенный. Автобус мы не мыли, в последний момент на руках затолкали с пожарными и ментами. Фонари я расстрелял с этой стороны. Видишь, по грязи на передке полосы горизонтальные почти чистые? Это он щемился. Потом понял, что узко и назад сдавать начал, на крышке капота нитки от бинта за решётку радиатора зацепились и торчат в сторону двора. На землю посвети, под автобус, подальше. Ага, что-то вытолкнул на улицу, мешок или сумку тяжёлую, как отвалом грейдера прошёлся. Ногами толкал, вон борозд ботинками сколько оставил. Если что, габариты поклажи мы знаем. Пошли к воротам теперь. Вот видишь, тут и перебрался, не растерял ещё альпийские навыки генерал: подпрыгнул, за верх руками зацепился, одну ногу на звезду опёр, второй мах сделал, и поминай, как звали. Ворота мыли, воды на мягкую землю натекло, Ланц ботинки измазал, и копытами всю кинематическую схему и нарисовал. Пошли в корпус, тут больше делать нечего.

4.

Размеры освещённого помещения подвала поразили Тараса. Ширина была метров пятнадцать, а длину он даже не мог прикинуть сразу, так далеко уходили стены. Потолки были не ниже, чем в хорошем спортивном зале, под ними проходили оцинкованные короба воздуховодов. Бригадир опознал оборудование приточной и вытяжной вентиляции и систему очистки и регенерации воздуха. По верху стен шли трубы водоснабжения и канализации, по оси помещения располагалась солидная бетонная балка, подпираемая рядом колонн, по хомутовым кронштейнам на них пролегали трассы силовых кабелей. Гуска знал примерный порядок цен на отдельные виды оборудования. Откуда у скромной организации, где рабочая одежда штопалась и зашивалась чуть не годами, а потом раскраивалась на ветошь, такие колоссальные деньги? И для чего это построено?

— Что ты там смотришь, как верблюд на пирамиды? Воды принесёшь? Вон мойки на твоей стороне.

Тарас метнулся к ряду моек из нержавеек, открыл один из кранов, вода была. Во чтобы налить? Ни мыльниц, ни даже пластиковых стаканчиков вблизи видно не было, а пригоршни через раздвижную решётку не просунешь. Гуска почесал затылок и полез в карман. Аккуратно сняв с сигаретной пачки целлофанку, он осторожно налил холодной воды и отнёс земляку. Миколе было неудобно пить, и он почти всё пролил.

— Подожди, земляк, сейчас что-нибудь придумаю.

Решётка закрывала нишу в стене, предназначенную для переодевания строителей или персонала, судя по имеющейся в ней планке-вешалке с одежными крючками. Стойку-вешалку инспекторы вытащили наружу, чтобы заключённый не мог ей воспользоваться как рычагом. Решётка запиралась на маленький китайский навесной замочек. Гуска внимательно осмотрелся и увидел висящую на саморезе связку ключиков. Видно, что бункер ещё не запущен в эксплуатацию, и ответственный не назначен. Тарас открыл замок, сдвинул на одну сторону решётку, сбегал ещё раз за водой и своими руками напоил Мыколу.

— Ты как, Колямба? Получше тебе?

— Лучше всех, сам не видишь? Спасибо, братан. Тебя из-за меня прессовали?

— Не только. Допрашивали как шпиона, отлупили почём зря. Не так, как тебя, конечно, но ссать очкую идти, крови боюсь. Куда ходил, c кем разговаривал, с женой и дочкой расселили по общагам. Говорят, ненадолго, может и обойдётся. Не знаешь, что здесь происходит? Ты в общаге живёшь, вы там хоть как-то общаетесь.

— Не обойдётся, потому что писец полный происходит, и это пока цветочки, ягодки со слона размером вырастут. Слушай и не перебивай, у тебя времени мало, а десять минут уже прошло.

Вчера вечером я в общежитии не пил. Вcё уснуть не мог. Ты помнишь же, ровно пять лет прошло, как под Донецком жену, мать и дочку одной ракетой в детском парке убило. Даже хоронить нечего было, по ручке от коляски и ботиночкам опознали. Съездили к бабушке на лето, чтоб его.

До утра проворочался, даже на завтрак не пошёл. Спустился к автобусу, а его нет, комендант сказал, что тот еле едет, минут через пятнадцать будет. Сел в сторонке на лавочку, голову повесил, о своём думаю. Тут цыганёнок подскакивает, как чёрт из табакерки:

— Плохо тебе, дяденька? Так у меня лекарство есть, сто пятьдесят за чекушку, сорок градусов, мамка сама для семьи гонит, а я ворую потихоньку, на телефон новый коплю.

— Иди себе мимо, не до тебя мне сейчас.

— Эх, была-не была, бери за сотку, последняя осталась, а я в школу опаздываю.

Верно говорят, что они гипнозом владеют. Взял, в рукав засунул, там и автобус подкатил. Доехали до теплиц, водила к бригадирше.

— Я поставлю на территории? Сгоняю в бухгалтерию, в магазине куплю насос, привезу и поменяю, а то возить ребят не на чем будет.

— Да ставь на здоровье, только проезды для погрузчиков не загораживай.

Мы автобус в дальний угол затолкали, чтобы он одним боком над ямой с ботвой огуречной и помидорной встал, и на работу пошли. Я на пару часов отпросился, типа на почту за посылкой сходить, а сам в теплице спрятался и причастился.

Точно цыгане на ежином говне настаивают. Самогон вонючий и дурной, я полведра огурцов сожрал, чтобы чекушку в себя залить. Без сна, да на голодный желудок — развезло сильно, пошёл в яму с ботвой под автобус поспать часок, будильник на телефоне еле успел выставить и отрубился. Помню только, село родное снится, как с пацанами сливы соседские обдираем и жрём. Меня с этих слив так прихватило, что только дверь из хаты успел открыть и всё крыльцо уделал. А тут, как на грех, отец с матерью и с соседями с обедни шли, день-то воскресный, и дом наш напротив храма. Отходил меня батя вожжами славно. Не за сливы и за крыльцо, а за то, что я дупой своей богопротивной людей благости послемолитвенной лишил.

— Ты по делу давай, сам говоришь, что времени мало.

— Так я и говорю, будильник пропикал, я проснулся практически протрезвевшим, но огурцы внутри меня подняли бунт не хуже тех слив. Пополз из ямы, и тут же машина чёрная рядом останавливается, и трое из неё выходят, я по ногам-то пересчитал. День солнечный, машина чёрная, они её в тень автобуса воткнули, а сами на другую встали и курят-разговаривают. Разговаривают по-русски, хотя двое из них поляки, они в чёрных брюках, а третий немец в светлых штанах. Пшеков я видел, они пару раз в молельный заезжали, важные шишки, Лех и Мирчо им в рот смотрели, а Кабачок вообще на карачках вокруг ползал. Немца не знаю, они к нему то пан Рудольф, то герр Рудольф.

Пшеки как бы отчитываются перед ним, что бункер практически готов, осталось только шлюзовые двери поставить и к приточке подсоединить, они уже в дороге, бригада установщиков в Краснодаре на чемоданах сидит.

Мужиков половина почти прибыла, девятнадцать из сорока, один этаж общежития заселили, вам надо с ними воспитательную работу провести. Нас они нахер посылают, вы нам не начальство, пьют, на улицу выходят. Аккуратно, правда, без шума.

Девочек всё-таки в бункер, наверно селить надо, двадцать новых молодых девок в городе, это проблема. Менты хоть и тупые, на раз выцепят туристок, или соседи настучат. Заодно и винтовки пристреляют, и к взрывчатке поближе будут, потренируются там. Поживут неделю, потерпят пока не начнётся.

Ещё что-то они начали обсуждать, а мне припёрло, что хоть глаза пальцами держи. Сам знаешь — гриб да огурец в дупе не жилец. Думал, стравлю воздух шептуном потихоньку, а такого дрозда дал, что автобус аж подпрыгнул, и огурцы в парниках с веток на землю осыпались.

Рудольф под автобус заглянул, меня за ногу ухватил и тянет. Я брыкался, понимал, что лишнее услышал. Он здоровый, как чёрт, коленку об нижний край юбки кузова сломал и вытащил наружу. Там отбуцкали крепко, в багажник сунули. Рудольф этот говорит:

— Везите в молельный, пусть допросят по полный программе и утилизируют.

Вот и допросили, ещё шампуры грели на плите и ливер весь попротыкали, так что не жилец я, Гуся, больше ни разу, а тебе бечь надо и своих вызволять, не отпустят они тебя и семью, слишком ставки высоки. Беги в ментовку, в правительство, в воинскую часть, ботинки целуй, на коленках проси. Москали добрые, должны помочь.

— А ты?

— Здесь останусь, не думай обо мне, я и двух метров не пройду. Дай мне автомат, патроны и разверни головой к двери, хоть кого-то с собой в ад заберу.

— Где ж я возьму? Ты бредишь?

— Бельма разуй свои, ты же в армии служил, в том же полку, что и я, двумя годами раньше только. За умывальниками смотри.

Гуска повернулся и снова помянул польскую Богоматерь, на этот раз с матерным присловьем. В двадцати метрах от входа бункер перегораживала знакомая раздвижная решётка-пантограф, а за ней высились штабели тёмно-оружейных ящиков. Замок был уже посолидней, но тоже не представлял сложности даже для первокурсника заборостроительного колледжа, и на него ушло меньше минуты времени.

Тарас зашёл за первый штабель ящиков, и у него закончился запас определений для Богоматери: вдаль уходил ряд секций диной метров по десять, разграниченный открытыми решётками. Пол каждой секции возвышался над уровнем предыдущей сантиметров на двадцать. Бригадир сразу смекнул, что вдали есть ещё один выход, но не к лифтовой площадке, лифт точно был один, а непосредственно куда-то на улицу. Недолго думая, Гуска пошёл вперёд.

Екатерина Ланц: