Часть 1.

Валентина давно привыкла (хоть и глубоко в душе ей всё равно это не нравилось) к тому, что греки не считали Новый год за самый главный праздник, зато Рождеству от них досталась вся любовь и трепет, с которым они всей страной его и отмечали. Она тоже любила Рождество и вместе со всеми ходила в украшенную церковь. К этому времени все города уже были наряжены в разноцветные гирлянды, обсыпаны 'дождиком' и охвачены таинственным духом приближающегося праздника.

Валя жила в греческой Арте уже почти десять лет и прекрасно знала, что силы, брошенные на Рождество могли сравниться лишь с силами, которые люди тратят на восстановление городов после катастроф. К её удивлению она очень спокойно влилась в неторопливо–размеренный, но в то же время стихийный образ греческой жизни когда прилетела сюда со своим мужем Окиносом, с которым она совершенно случайно познакомилась в одном из ресторанов Минска: он, будучи тогда ещё переводчиком у греческого посла пригласил её на танец, во время которого что–то восторженно говорил ей на английском, которого она практически не знала, так как всю жизнь учила немецкий, что дало ей прекрасную возможность найти хорошую работу.


Он ей понравился сразу, хотя она и не поняла, что он грек.

– Слушай, армяшка какой–то, – с сомнением шепнула она Таисии, подружке.
– Да ты что? – та искоса посмотрела на симпатичного высокого мужчину.
– Да не пялься ты так, – зашипела краснющая Валя, – Глянь, нос, волосы чёрные кудрявые...увезёт меня в аул и поминай как звали.
– Ты уже на него, смотрю, планы имеешь? – съехидничала Таисия.
– Отстань, – отмахнулась Валя, с улыбкой поднимая бокал с шампанским, – Давай за нас, подружка, а мужики пусть подождут.
– За нас!

В этот вечер Окинос ещё два раза пригласил так понравившуюся ему женщину на танец, мучаясь от языкового барьера. В конце концов Валентина жестами пригласила его за столик, на что тот радостно закивал и бросился отпрашиваться к шефу.

– Если я сейчас не нужен, то я вон с теми девушками буду, – чуть ли не умоляющим тоном сказал он, сам не осознавая, что выглядит, как влюблённый юнец.
– Конечно, только из виду не пропадай, – улыбнулся посол.
– Спасибо, – только и успел сказать он и через мгновенье уже сидел рядом с Валей.

Так они и познакомились, и это не смотря на то, что Таисия не стесняясь кокетничала с Окиносом. Обменявшись телефонами, они расстались, а Валя, со вскруженной головой, потеряла покой и весь следующий день ждала от него звонка, совершенно не представляя о чём и как они будут разговаривать...Но он не позвонил – ни на следующий день, ни через неделю, чем доставил Таисии немало удовольствия.

– Я же говорила, – её голос звучал сочувствующе, – Инострашка хуев.
– Он грек, – ответила Валентина, – Может, у них так принято?
– Ага, принято. Кого ты обманываешь, дорогая?
– Ладно, мне нужно идти, пока. Она положила трубку: ей были неприятны эти разговоры, и она изо всех сил старалась забыть и тот вечер и того мужчину.

Окинос позвонил через месяц, когда она уже тысячу раз перемолола тоску ожидания внутри себя, да и номер стёрла, поэтому–то её 'алло' и было такое настороженно–вопросительно–бодрое: она всегда использовала его с незнакомыми номерами. Ободрённый такой интонацией Окинос весело медленно и на жутчайше ломаном русском начал говорить:

– Привет, Валентина! Я читаю тебе текст с листика – мне заботливо написал его греческой транскрипцией мой коллега, (который довольно неплохо знает ваш язык). Заранее извиняюсь, если какие–то слова ты не поймёшь, и ещё извиняюсь, что так долго не звонил. Прости, пожалуйста, но мне нужно было время всё уладить и понять, что то, что я к тебе чувствую – это настоящее. И я это почувствовал, поэтому и летал на родину и у меня был разговор со своей девушкой, бывшей девушкой, с которой у нас давно не ладилось. Поверь, оно не ладилось ещё до того момента, как я тебя увидел, задолго до этого, так что винить себя за это не стоит, если вдруг вздумаешь. И вот я звоню и говорю тебе, что хочу, чтоб ты была со мной. Я весь этот месяц уже хожу на курсы русского языка и это совершенно ужасно тяжело. Если ты хочешь со мной встретиться, то скажи "хочу" и я сбрось мне время и место куда ты хочешь сходить на свидание, по телефону я не могу передать всех эмоций. Валя?

– Хочу. Она почувствовала, как покрылась гусиной кожей. – Я напишу тебе, хоть и злюсь на тебя, и вообще мне есть много чего тебе сказать. Ты должен был позвонить мне максимум через два дня и объяснить то, о чём ты мне сейчас сказал! Её голос звучал гневно, но не достаточно холодно. И тут она поняла, что он ни слова не понял из того, что она ему наговорила. – Ладно, – добавила она, лихорадочно вспоминая хоть одно слово, которое он смог бы понять. – Чао! Она положила трубку, краснея за это маленькое недоразумение, и за всеми этими волнениями она и подумать не могла, что Окинос, совершенно заворожённый её голосом, по которому он так скучал весь этот долгий месяц ещё долго держал трубку у уха, словно довпитывая остатки уже исчезающего из воображения ангельского тембра. – Чао, – прошептал он по-итальянски и вскочил, радостный, закружившись по комнате. Вечером ему пришло сообщение, которое он перечитал несколько раз и сразу же полез в электронную карту города.

– Значит, завтра в семь. Надо купить разговорник.

Закончив разговор , неожиданно для себя, Валентина начала смеяться таким задорным смехом, что сама себя им и заражала, будучи не в силах остановиться. Тем не менее, ей показалось милым и очень романтичным то, как он вышел из ситуации. Кроме того, она так ждала его звонка, но всё ещё была очень зла на него, что он заставил её страдать, сука. Решив, что завтра опоздает как минимум на час, она потянулась было к телефону, чтоб рассказать радостную новость Таисии, но вовремя передумала.

– Нет уж, бля, дудки.


Окинос, не подозревавший, что Валентина собралась опаздывать припёрся на пол часа раньше и совершенно извёлся к тому моменту, как увидел её, совершенно идеальную входящую в ресторан. Он не выдержал и пошёл к ней на встречу. Не зная, что сказать, он молча улыбался и, взяв её за руку, усадил за стол.

– Извини, опоздала, – Валентина похлопала пальцами по импровизированным часам на левой руке и он всё понял. Всем видом показав, что всё в порядке, он подозвал официанта, который принёс второе меню.

– Подойдите через пять минут, – попросила Валентина. – О, тут и на английском есть, – она одобрительно подняла брови. Заказав еду, они принялись молча смотреть друг на друга, ежесекундно смущаясь. В конце концов он взял её ладони в свои и стал их поглаживать. Через несколько минут принесли салаты и вино, и они немного выпили. Окинос полез за разговорником, но после того, как прочитал пару совершенно бездушных фраз Валентина остановила его и достала планшет.

– Гугл–переводчик, – тыкнула она пальцем в экран, настраивая на русско–греческий перевод. – Пиши простыми фразами, – напечатала она и нажала 'перевести'. – Хорошо! – вслух воскликнул он, и тут же написал это. – Слава Богу, – вздохнула она, – а то меня уже достало молчать, – напечатала она. – Я люблю тебя, – ответил он и, смущаясь, уставился в стол. – Я очень обижена, – ответила она на это, покраснев...

Ужин прошёл прекрасно и они всё никак не могли расстаться у подъезда, куда Окинос доставил её на такси.

– Лублу, – смешно сказал он, поцеловав её, а она просто улыбнулась ему в ответ.

Конечно, она призналась ему в любви, но гораздо позже, когда полностью потеряла голову. Она пошла на курсы английского языка, он учил русский. Дипломатическая миссия должна была закончиться через полтора года и Валентина со страхом размышляла над тем что же будет потом. Но всё решилось само собой: он сказал ей, что хочет, чтобы она поехала жить с ним, а она согласилась с условием, что у неё будет двойное гражданство. Время, потраченное на оформление всех документов заняло ещё год, и к тому моменту она уже была беременна их первенцом. Так как она уже довольно хорошо умела говорить на английском и сносно на разговорном греческом, то вместе с Окиносом они постарались обсудить каждую мелочь, прежде чем Валентина погрузила свои вещи в самолёт. Окинос продолжал работать в посольстве в Афинах, а она, будучи практикующим дантистом, предложила ему открыть частную стоматологию, на что он отреагировал крайне положительно, делая упор на то, что все, кого он знает жалуются на местных ёбаных врачишек...

– Снимем помещение, возьмём оборудование в лизинг, наберём людей, возможно даже твоих соотечественников, хм? У нас это легко, главное, чтоб люди потянулись, тогда и переживать не о чем будет.
– Справимся, – уверенно кивнула она, – А если не пойдёт, то устроюсь к кому–нибудь сама. Специалисты везде на вес золота, не пропадём.


…Прошло уже почти десять лет – их клиника была самой популярной в городе, к тому же они открыли ещё две в других городах. Окинос успешно продвинулся по службе и был в шаге от кресла посла. Детишек было двое: Димитрис, восьмилетний светловолосый мальчик и Исос, пятилетний. Валентина занималась детьми, раз в неделю навещая свои клиники. Несколько раз в год она летала в Минск к родителям и друзьям. Так как дети отнимали у неё почти всё свободное время, то она так и не начала писать книгу, которую мечтала написать уже лет пятнадцать, зато ей довольно неплохо удавались медицинские статьи в один крупный журнал. Бизнес тоже требовал времени, но к счастью греческие бабушка с дедушкой были всегда рады помочь с детьми, да и няня всегда была под рукой, если что.


Валентина давно привыкла почти ко всему, кроме того, что зимой здесь не бывало снега, а Новый год массово не отмечался, только если в узких кругах и совсем не так, как дома. Теперь она свободно говорила и на греческом и на английском, хотя с детьми общалась на двух языках: на английском и на русском.

Она привыкла к Рождеству, тем более, что она была православной, как и греки вокруг неё, но Новый год здесь всегда казался чем–то недосягаемым с его советскими ломящимися от еды столами, взрывами петард, поздравлениями от Президента, бенгальскими огнями, старыми советскими фильмами...и салатом 'Оливье', которым она буквально набивала живот, когда приезжала домой, но здесь, в Арте, этот салат даже назывался по–другому – 'Русский салат', и был совершенно никаким на вкус, из–за обилия майонеза и противнейшей 'докторской' колбасы, которую, порой, и достать–то было нельзя.


Желание почувствовать себя как дома, почувствовать себя уютно возникло у неё в том числе и от того, что последние несколько лет они отмечали праздники в клубах, и Вале приходилось идти на уступки своему мужу, для которого это было совершенно нормальным. Подруг, русских подруг у неё здесь почти не было, ну а те несколько мразей, с которыми она и так была едва знакома – даже такие имели свои планы. Именно предновогодним утром она осознала, что этот Новый год она впервые в жизни встретит одна: навестит свекровь со свёкром, маленького Исоса, поцелует на ночь Димитриса, а затем накормит Оливку, их лабрадоршу, праздничной мясной костью. Обычную Оливку от праздничной отличал переливающийся всеми цветами радуги ошейник, на радость местным пидорасам.


Совершенно не представляя, как избежать хандры она принялась заниматься повседневными делами, отгоняя мрачные мысли. Наконец, управившись со всем, чем планировала она, уставшая, тихонько влезла в горячую ванну и долго сидела там, наслаждаясь пеной, свечами и попёрдываниями. До Нового года оставалось три часа, а Валентина ещё ничего не приготовила и вообще находилась в расстроенных чувствах по поводу попраний традиций, которые она привезла сюда в своём сердце.

– Ничего не хочу? Она капризно шлёпнула ладонью по воде, чем залила одну из свечей. Высушив волосы, она удостоверилась, что Димитрис сидел у себя в комнате и играл за компьютером.

– Ещё час и в кровать.
– Ла–адно, – он отвернулся к экрану.
– Я зайду, – пообещала она, но он ничего не ответил, так как уже снова погрузился в игру.

Спустившись на кухню, она открыла холодильник.

– Есть не буду, а выпить–то мне никто не мешает! Она вытянула шампанское, совсем не такое, которое она постоянно покупала в Минске – 'Советское', и ощутила этот прохладный увесистый предмет и полную его, живущую пузырьками жизнь.

– Ничего, – она уверенно кивнула, – Сейчас включу русский канал, анал, блять, налью бокальчик и, как говорится, за тех кто с нами, и за хуй с ними! Раздался хлопок, из горлышка появился дымок. Аккуратно убрав пробку, она убедилась, что обошлось без искристого фонтана, и потихонечку наполнила хрустальную ёмкость.

– С наступающим! Она сделала глоток и позвонила мужу. Тот едва успел произнести: "любимая, я занят, если смогу – перезвоню" и положил трубку.
– Не перезвонишь, – грустно вздохнула она, – Никогда не перезваниваешь, если занят. Прикончив первый бокал, она принялась за второй, а к третьему уже сидела у телефона и звонила домой в Минск. Поздравив маму и папу с наступающим, она проверила улёгся ли старший, и нарезала себе сыра, перемежая его жёлтые мягкие полоски с большими пахучими зелёными оливками. По телевизору ничего интересного не было.

– Видимо, начнут новогодние передачи после полуночи, – решила она и посмотрела на часы – остался час до того момента, как в её голове раздастся бой курантов, а во рту появится фантомный вкус салата 'Оливье'. Тут её словно током ударило: ‘Оливье’! Конечно же! Вот чего ей не хватало. Сейчас она поняла – если она не заполучит этот несчастный салат, то быть беде.

Она понимала, каким-то шестым очком понимала, что теперь её не остановить.

Продолжение следует…