Давно это было. Тогда ещё Пермь называлась Молотов, цирка не было, а сталинские четырёхэтажки являлись самыми высокими строениями города на Каме. Впрочем, пермяки, принципиально самоназывались пермяками, поскольку молотовы приходят и уходят, а людям жить дальше.

Баба Оля живёт в добротном доме, рубленном ещё покойным мужем, на самой, что ни на есть окраине, аккурат возле Молотовского пруда.
В доме три комнаты, которые занимают старший сын Вовка со снохой Татьяной и светлица, выделенная для старухи. Эти трое живут дружно, на кухне не склочничают, коридор друг дружке не переходят. Да и баба Оля человек такой, что всякому поможет, встречному поперечному доброе слово найдёт. Светлая, радостная, как ангел с Рождественской открытки.

Есть проблема, но косвенная – мать Татьяны – Прасковья. Угрюмая костистая баба. Всегда и во всём правая, резкая на язык и какая-то пожизненно недовольная всем и вся.
О Прасковье многое говорят. И глаз-то у неё дурной, и шашни водит с нечистиком. Но баба Оля не слушает тех бабьих сплетен, старается не браниться с Прасковьей, хоть та и нарывается постоянно и целенаправленно.

Дело прошлое, но началось всё с того, что невестка Татьянка понесла. Забеременела, по-вашему. Хорошее дело, нужное, божецкое. Но, увы. Видимо Господь распорядился по-своему, и в то время, когда Вовка с невесткой мечтали и придумывали имя младенцу, у Татьяны случился выкидыш. Как? А молча. Просто скинула и всё. Мало ли подобных историй на этой несуразной планете. Так и остался нерождённый Митенька в истории, не явившись на свет Божий.

Мы помним, что если болячка не заживает, то это уже язва. Так и здесь, поскорбели, поплакали, да и стали жить дальше. Всё? Вот уж и нет.
С того самого времени, как отлежала Таня положенный срок в больнице, наплакалась в подушку, у старой Оли начались чудеса.

Иногда, ни с того ни с сего, размеренная и неторопливая баба Оля вдруг превращалась в домашнего демона. Начинала бить посуду, разбрасывать вещи по дому, проказничать, словно малец и главное – разговаривать звонким детским голосочком. Сын Вовка вызывал медиков на очень скорой машине, но к приезду бригады, старуха вновь становилась сама собой, а врачи разводили руками и говорили странное слово – дежавю. Предлагали отправить старуху в скорбный дом, но сын противился.

Однако бабы у колодца судачили иное. Подселение! Сиречь вселение в тело и разум старухи духа. Вроде бы и не злого, но озорного и ужасно беспокойного. Думали и рядили, кто бы это мог навести на Олю порчу. Кому безвредная добрая старуха перешла дорогу?
Родные пытались в те минуты вселений разговаривать с бабкой, но бессвязные выкрики и детский голос приводили в дрожь даже сына Вовку.
Потому семейный совет, по наущению тех же старух, постановил: искать экзерциста – изгоняльщика злых духов и прочей вражьей силы.

А в те годы, в Кафедральном соборе, что ныне кличут Слудской церковью, служил дьяк Герасим. Всякое про него сказывали и, как правило, шёпотом. Мол, знается с потусторонними силами, духов изгоняет, снимает порчу и сглаз. Сам глава Пермской епархии держал Герасима на особом счету.
Вот к этому дьяку и обратились родственники шебутной бабы Оли.

Вовка, человек приземлённый, живущий сегодняшними реалиями – предложил старику за работу кабанчика. На что старец ответствовал, что подобные дела вершатся в угоду Господу, службу он справит за так, а иначе сей кабанчик явится транспортным средством в геенну. Вобщем сговорились о дне и часе.

В означенное время в домик у пруда прибыл дьяк-экзорсист. Не один, но с посвященным помощником из чёрных монахов. К его приходу Вовка с друзьями вытащил в иные помещения всю тяжелую мебель, закрыл ставнями окна и зашторил единственное большое зеркало.
Баба Оля была в себе и недоумевала: сынок, ты чай ремонту затеял?
Сын согласно потряс башкой и молчком вышел встречать Герасима.

Дьяк с ассистентом вошли в комнату страждущей, перекрестились, здесь-то всё и началось. Не буду растекаться за сам обряд изгнания беса, поскольку не видел, а пересказывать исторические врушки язык не поднимается. Перейду сразу к финалу.

Когда дьяк начал читать молитву-заклинание изгоняющее беса, с обязательным обращением к Господу, до того, словно окаменевшая старуха, вдруг заблажила тонким мальчишеским голоском: заткнись, мразь поповская, люблю я бабку Ольку, очень люблю, она хорошая, добрая, но мне велено её убить. Отступиться нельзя, старшие заругают!

Дьяк, искушенный в подобных делах и речах, не сбавляя темпа, продолжал молитву. Вовка и дюжий монах с двух сторон держали старуху, и это надо было видеть! Силы бабки Оли словно удесятерились и два мужика висели на ней, как две моськи на хуторском бугае.
Наконец, когда прозвучали последние слова молитвы, баба Оля внезапно затихла и потеряла сознание. Присутствующие уверяли, что в этот последний миг услышали тоненький шёпот – Отпускаю …

Дня через три после обряда, бабы Оли не стало. Апоплексический удар, ныне именуемый – инсульт. И всё, а в доме над старым заводским прудом освободилась ещё одна комнатка. Стало быть, исполнил «Митенька» то дело, с которым был командирован в старуху. Скажете, что так не бывает?
Увы, дорогие друзья. Звезду Бетельгейзе тоже мало кто видел, однако ей ультрафиолетово, она всё ещё там, где ей положено быть. На небесах, окутавших эту добрую и ласковую планету.