Прошлым летом, в один из отличных июньских дней, я взял своего кота Червонца, сел в машину и поехал к себе на дачу. У меня хорошая дача - на ней ничего не растёт, кроме пяти фруктовых деревьев, сарая и резной беседки. То есть, сарай и беседка не растут - их сколотил мой дед Салахутдин, много лет назад. Я же на этой даче не трудился вовсе, а лишь полеживал себе в беседке, пил компот из боярышника, грыз печеньки и читал хорошие книжки. Так было и в этот раз.
Я увлекся рассказами Мариэты Шагинян и потерял, как говорится, счет времени. Червонец исследовал, должно быть, территорию. Или спал в тени сарая. Солнце припекало.
И тут я поднял голову и увидел, что Червонец вовсе не спал - под ближайшей яблоней он загнал мышь и теперь играл с ней в свою кошачью смертельную игру. Я встал и подошел поближе. Кот не торопился убивать мышь. Как заправский боксер он лишь обозначал удары лапой. Кружил вокруг да около, изображал равнодушие и усталость и вдруг прыгал на мышь брюхом. Вид он имел самый счастливый.
Но мышь держалась неожиданно достойно. Она совсем обессилила. Ей было очень страшно. Она дрожала - вся, до кончика хвоста. Но она билась! Она вставала на задние лапки и отчаянно пища отмахивалась передними. Она, обреченная, боролась с чудовищем сильнее и больше её в десятки раз.
"Славный зверь! Смелый зверь!" - подумал я и накрыл мышь своей панамой. Взял Червонца за шкирку, отнес в сарай и запер его там на крючок. Кот мяукал - гневно-недоуменно. "Ну, не сердись" - сказал я ему через дверь.
Я выпустил мышь в кусты, возле проселочной дороги. "Живи, храбрая" - сказал я. Мышь пару раз вильнула хвостиком и исчезла в зелени. Я глубоко вздохнул, удовлетворенный добрым поступком, вернулся на участок, отпер сарай, нашел дедовский топор и отрубил коту голову.