На даче сейчас две почтеннейшего вида дамы активно переругивались, стоя на дорожке.
Причина ссоры была весьма тривиальна: у первой, с коей я имею шапочное знакомство и при встрече, как и положено всякому нехорошему в душе человеку, крайне мастерски изображаю из себя человека хороших манер и расшаркиваюсь со всем возможным расположением, имеется весьма неприятного вида собачка. Беленькая, маленькая, до чрезвычайности кудрявая, настолько, что совершенно не возможно понять, где у ней перед, а где, например, корма.
И вот та собачка, которая по все дни бесконтрольно тявкает тонюсеньким голоском в самые ранние часы и, ловко пролезая под заборами, скачет где не следовало бы скакать, перерыла какие-то стратегические грядки у дамы второй, которую я вообще впервые имел честь лицезреть, и вот теперь оная дама громогласно об этом и сообщает хозяйке злокачественного животного.
Прошу простить, я не искушён в делах садовых, ибо сами мы с бабой моей окромя анархично растущей клубники да условно подстригаемой газонной травы ничего более у себя не держим, и как следствие — я не могу сказать доподлинно, что там за грядки в столь ярко выраженную осеннюю пору, но однако шум стоял великий.
Что характерно, и, неизменно приятно моему, не чуждому высокой культуры сердцу, ругань шла строго на вы и без всякого рукоприкладства.
Первая, лишившаяся своих грядок гражданка, напирала всё больше на правила содержания домашних животных и требовала некой абстрактной сатисфакции своему горю, тогда как беспечная собаковладелица, как старый, опытный боксёр, чувствующий излишне рьяного соперника и ушедший в глухую, непробиваемую защиту, изредка лишь хлёстко парировала как отсутствием злого умысла в действиях неразумной твари божьей, устроившей натуральный погром на отдельно взятом участке, так и ненадёжностью заборов грядочницы, за которую, кстати, она лично никакой ответственности не несёт.
И вот, когда я было уже прошёл с великой осторожностью мимо полыхающих фурий, не без основания полагая, что любое, пусть даже и невольное вмешательство может вызвать совершенно разительную перемену, и дамы с клёкотом, забыв былое, могут очень даже запросто наброситься на меня, не смотря на полное отсутствие каких бы то ни было предпосылок к этому, в дребезжащем, скандальном воздухе жирным, тяжёлым бриллиантом блеснуло щедрое слово — разъебайка.
Вы, кричала грядочница собачнице, - разъебайка! И собака ваша разъебайка! Так и запомните!
Оппонентшу жизнь к такому повороту явно не готовила. Она мгновенно сникла, растерялась и смогла лишь неубедительно парировать невнятным — а вы дура.
Но куда там этой детсадовской «дуре» до всеобъемлющей разъебайки?! Что такое «вы дура»? Тьфу и растереть! А вот разъебайка — это безоговорочная победа, это триумф воли и разума, это — искусство. Разъебайка, разъебайка! - разила раз за разом грядочница своего врага, обращая его в постыдное бегство. Разъебайка и есть!
И я побыстрее пошёл прочь от новообретённого места силы, стараясь не забыть сакральное слово и сохранить его в себе на случай важных бесед. Очень же хорошо! Разъебайка!