В коммуналке померла старушка. На её площадь въехала внучка, – деваха лет за тридцать: монументальная, розовощекая застенчивая Луиза.
Как она фыркала в усишки, и отводила взгляд, когда Митька в трусах выходил поутру на кухню, он смекнул, – девка сохнет и кажись не порчена.
Но, бесценная добродетель в недрах девяностокилограммовой усатой Луизы, Митяя не взволновала. Он бабу игнорировал, и баба затаила злобу. Опасно так с бабами.
Игнорил, покуда не забыл на коммунальной плите вермишель с колбасой – на ночь.
– Пропала, – думал Митька, поднимая утром крышку. И точно – вермишель исчезла.
В другой раз, сварил субботним вечером борщ и оставил хлёбово остывать на плите. В воскресенье, в обед, внес разогретую кастрюлю в комнату, чтобы душевно покушать, под водочку и кино по ящику.
Пошуровав половником, атеист Митяй перекрестился – ночью борщ стал постным! – мясо спиздили на корню.
За такие фокусы в морду без разговоров. Но, предъявлять надо чётко, а то сам по зубам получишь – слишком уж весомые обвинения – обокраденный борщ! Нужны улики.

Зажарил он половину курицы и оставила на кухонном столике. В третьем часу ночи за его дверью едва скрипнули половицы, – кто-то пробирался коридором в кухню.
– Доброй ночи... – сказал Митяй, зажигая свет. Он ждал, вор забегает как таракан и будет огрызаться как крыса и был вооружен.
Луиза же, просто стала поедать курицу на месте преступления – стоит и жрёт!
– Убью! – Митяй подскочил и огрел её по загривку…мухобойкой, – ничего разрушительней не нашел.
Лу не пикнула. Перехватил оружие, и давай хуярить рукояткой по хребту, – только сало заколыхалось. А та всё живее убирает курицу, и ни звука, – лишь глаза намокли…
– Дай сюда! – отчаялся Митька вырвать хоть стон раскаянья и вцепился в жаркое, а ворюга не отдает и глядит на Митьку такими выпученными зенками – аж страшно.
Плюнул Митька на курицу: – Завтра поговорим! – и ушел досыпать.

А поутру, на кухне спрашивает: – Как почивали, Луиза? – и сверлит взглядом.
– Спасибо, сон освежил. – улыбается Лу, а сама тапками едва перебирает, – так её Митька брутальным инсектицидом обработал.

– А что ж ноги волочишь?
– Легкое недомогание – насморк. – не сдается упорная девушка.
Митьке цирк надел и говорит: – Тронешь мои харчи, я тебя не мухобойкой, – велосипедной рамой прокачаю, что в коридоре висит.

Лу заохала, упала на стул: – Ох, ах! Опять значит начались.
– Кто начались, керосинка старая?!
Молодой глупый Митька не догонял, что зрелки самый самолёт! Магистральник, –улетаешь на раз! Полет ровный, надежный, обслуживание отличное – не сходил бы с борта.
– Припадки лунатизма. – говорит Луиза. – Ночью брожу, а наутро ничего не помню. Надеюсь, Митя, ты не воспользуешься моей беззащитностью?
Митька инструкцию проигнорировал: – Ебанулась, жаба усатая?!
Эх девка и обиделась! – в глазах молнии, зашипела: – Еще один синяк, я тебя ночью мясорубкой по крышке отрихтую – мне ничего не будет, я больная.
Митяй тогда здорово струхнул и завел нужнОе ведро.

Стали Митяй и соседи, всё до крошки уносить на жилплощадь – таракану поживиться нечем.
Однажды, проснулся во втором часу, – забыл сука убрать повидло! Бегом на кухню – цело ли?
Переломившись жирной буквой «Г», – локти на стол, Луиза черпала прямо горстью из банки, и клала в рот Митькино повидло. У него потемнело в глазах…

– Хым.., – сказала Луиза и замерла.
– Ш-ш-ш-… – нежно зашептал позади неё Митяй, оглаживая прожорливую сомнамбулу по бёдрам – успокаивая. – Ш-ш…
Лу вновь принялась за сладкое, а Митька стал отбивать бабки древним, но по сей день популярным способом. Пусть и лишённым эффективности современных финансовых инструментов, но единственно конвертирующим материальное в сексуальное, и наоборот.
«Сроду целку не вскрывал, а ту такая запорная арматура…! – очень довольный собой, засыпал подуставший Митя. – Благо дурёха не вспомнит, кто люк спиздил…».

Утром, он ждал Луизу с тревогой, – мало ли, – проснулась, а «там» лоскуты на ветру трепещут?
– Как ночевали, ничего не болит? – спрашивает издалека.
– Болит. Зуб, как от сладкого.
«Это от повидла..! – успокоился Митя. – И вправду ничего не помнит! Это нечто!».
И… побег в бакалею за пряниками и вареньем.
Что ни ночь, оставлял на столе лакомство. А сам, рано поужинав, ложился, чтоб в два проснуться полным сил и ждать когда скрипнут половицы… И они скрипели, Митька тихонько выходил на кухню отбивать бабки, не осознавая, что уже вгоняет себя в долги…
Утром приветствовал девушку, а внутри уссывались гиены.
Гастрономический мезальянс был краток. Однажды, Луиза взяла Митю за шкирку:
– Слышь, ебака неуловимый. – говорит. – Я хочу мясо, рыбу, шоколад. Пристроился за пряники миномёт вставлять! Заявление подадим, тогда чпокай за спасибо...
Митя побледнел: – Какое заявление, кошелка?
– В ЗАГС. Я от тебя залетела.
– Вы что-то путает, гражданка. – резко перешел на официоз Митя. – Вы больны лунатизмом и ничего помнить не можете, – сами утверждали.
Та плечами пожала: – Милый, сроду лунатизмом не страдала…
И ничего, – живут уже который год. Детишки. Счастье оно такое – не сразу разглядишь.