Эту ночь я не спала.
Звонок полиции около десяти, бледный от страха сосед, он выгуливал своего французского бульдога, Ришара.
Мой сосед, мы часто встречались и вот.
Это мой Марсель, английский кокер, пропавший день назад, лежит с перерезанным горлом под липой, где обычно ничего, кроме листьев этой осени, не найти.
Полицейский машет моим жалким обьявлением, сорванным с подьездной двери и недоумевает.
От чего паника? Пропала собака, пес, нашли.
Хороните. Замечает.
Мне холодно. Я говорю соседу спасибо, закрываю дверь и разворачиваю пакет.
Горло собаки в крови, глаза с той же хитрецой и доверчивостью.
Не успел испугаться?
Я бегу к двери и кричу полицейским. Не уходите. Пожалуйста.
Я хочу сделать заявление.
Меня хотят убить.
Утро следующего дня я провела дома.
Тело собаки забрали криминалисты. Неохотно, конечно же. Но все же забрали.
Полицейский велел сменить замки. Телефон на прослушку. И список моих бывших.
Тут я взорвалась.
Собаку зарезали днем. И никто не подбросил мне ее к дверям и не выложил фото по почте.
Тут другое. И разбираться, вероятно, придется самой.
Сосед, Николай, неглупый мужчина, посоветовал искать не бывших, а бывшую. Подругу.
И я послушно очерчиваю круг, не нахожу ни одной с симптомами. Смотрю на полку у дверей. На зеркало. На свои новые армагедоны из шикарного бутика и плачу.
Не понимаю, зачем.
А мысль копошится, хотят убить.
Почему именно это.
Такая смешная мысль.
Убить.
Трогаю ее и ощущаю тепло. Тепло. Как и боль от того, что случилось.
Дальше все пошло быстрее.
Верка, соседка сверху, в полдень зашла с печеньем.
Убили собачку. Ироды. И так далее.
Я бы выгнала ее, но так проще. Верка заменит все сми, мне не придется пересказывать вновь, что я бы не хотела.
Да и босс позвонил, при ней, напомнил, что у меня две встречи и три статьи в наборе. Времени мало и если я не в паранойе, то завтра опять в бой. Так и сказал.
И мне опять тепло.
Я складываю эти ощущения как в копилку. Одно к другому. Коплю, пока не растворилась в мыслях о Марселе и его судьбе.
Я снова смотрю на свои новые ботинки и понимаю, что ничего ценного, кроме ценника, я в них больше не нахожу.
Я надеваю их, смотрю на ноги, что ж, все хорошо. И с ботинками, и с ногами. А значит, можно идти. И ехать тоже, конечно.
Николай займется замком, а я займусь... собой. Этот день я решила посвятить себе и Марселю. Вернее, памяти о нем.
И мне нужно все подготовить. Когда его вернут. И все это не так-то просто.
Пока я думаю, опять звонит мой босс. Напомнить, что последняя моя статья о фрике. Чудаке из богатой семьи. Из Лондона. И последняя его блажь, элитный колумбарий для собак, погибших от нелепых случайностей.
И для их хозяев, которым непросто утешиться. И кто это все уже не увидит. Так как погибнет так же нелепо. Точь-в-точь.
Их хоронят рядом, как членов семьи. В одном пространстве.
За шоу присматривают монахи, прошедшие выучку в Тибете.
Моя цель и задача была понять, сколько. Сколько стоит быть упокоенным таким странным методом.
И я знаю наконец, что я должна спросить. Черт возьми!
Мой тертый ниссан, я отмела его у последнего экс, охотно завелся и русское радио затарахтело темой дня. Выруливая из колодца дворов, я видела перед собой фото фрика, его бледноголубые глаза, некую аморфность и заранее радовалась тому, что он не ожидает услышать.
У Вас ведь нет собаки, Роберт?
Я права?
Я в курсе, что Ваша ранняя деловая карьера прошла в обычной парикмахерской, где Вы выметали обрезанные локоны. И хоть по правилам, длинные Вы были обязаны сдавать хозяину, Вы часто уносили их с собой. За что потом Вас и уволили.
Так расскажите мне сейчас, зачем?
- Ничего необычного. В театральном кружке я играл прелестных девушек, с длинными волосами. Парики дорого стоят.
Роберт врет не запинаясь.
А собак не приходилось играть?
- Собак нет.
И я спрашиваю.
- Правда, что если хозяин собаки не погибает также, это несет ему неустойки и Вы вправе рассторгнуть договор?
Роберт смотрит в окно.
Переспрашивает у переводчика.
А потом говорит мне, никого не прося перевести, погода ведь так переменчива. На следующей недели опять пойдут дожди. И если мне захочется это увидеть, я могу полететь в Лондон.
Увидеть все своими глазами.
Секретарь Нина, вышколенная девочка из простой семьи, роняет поднос и кофе остается невыпитым.
Глядя на мокрые пятна на ковре, я вижу снова шею Марселя, глаза убийцы напротив и говорю ему да.
Мне нужен отдых, перерыв, и я согласна хоть к чертовой бабушке.
Роберт встает, прямо на эти пятна, он говорит мне в пять, я за Вами заеду.
Мой частный самолет едва не лишился лицензии, трудный случай.
Так, что если я передумаю... не передумаю, вставая говорю я.
Самое время.
Не принимать решения, а действовать.
В пять я у подьезда. Старушки смотрят участливо, но и это растворяется, когда Роберт машет мне из спортивной машины напротив подьезда.
Больше мне никто не сочувствует.
Я слышу шипение за спиной, Элька нового завела, я разворачиваюсь к ним и говорю, погода меняется, бабули.
Роберт не улыбается, времени в обрез, он трогается, едва я плюхнулась рядом. Русское радио, мой бог.
- Я в общем, говорю по-русски.
Мои клиенты...
Русские?
Я чувствую усталость.
Как просто.
Никуда без родины. По-моему, это я сказала таможеннику, когда он отказался пропустить мою икону божьей матери. Он спросил, не много ли я хочу, мотая с этим прыщем за бугор?
Роберт вызвал его босса, и наш рейс пришлось отложить.
А пока мы едем обратно, ко мне, пить чай и ждать разрешения на вылет. Так как частный самолет его старый боевой конь и он управляет им только сам.
Мы возле подьезда, старушки растворились в полдневном сериале, нам навстречу бежит красная от напряжения Верка.
- Николай сменил замки! У меня нет ключа!
Роберт смотрит на это спокойно,
Замечая, что нам необязательно идти ко мне. У него тут, давно, еще со студенческих времен, есть кварира и я могу, с ним. Чай и все такое.
И я соглашаюсь.
Старый дом, скамейка, подьезд.
В лифте он меня целует.
В квартире тихо, часы на стене и шум далеких машин.
Время остановилось.
- Я не трогал твою собаку.
Говорит мне Роберт.
Его голубые глаза...
Он сам...
Он опять меня целует.
Я не понимаю.
- Доступно русская?
- Нет. Я доступен. Для тебя, сейчас. Мне немного жаль, что так быстро. Но я рад. Тебе. А ты?
- А я не знаю.
Он ведет меня на кухню, ставит чайник и варит мне этот английский чай. С молоком.
А потом, мы идем в его комнату.
И он говорит, закрой глаза.
Я закрываю и чувствую дальше только его.
Его руки, пальцы, губы. Запах.
Я в онемении какое-то время.
А потом он губами трогает мое ухо и шепчет. Я буду тебя любить.Сейчас. В эту минуту.
И вот я голая. Но мне не холодно. Мне непонятно еще как.
А он уже так близко. Почти во мне, но медлит. Ждет. Чего?
Встает.
Открывает окно.
Говорит, как просто!
А потом ложится рядом и все. Я открытая книга, а он неспеша, очень вдумчиво ее читает.
Буква за буквой, строка за строкой, страница... ах!
Я дошла до финала и на какое-то время перестала существовать.
Рядом спал Роберт и его частный самолет тихо ждал нас в аэропорту.
Мы встали поздно. Разрешение на провоз древней иконы я так и не получила.
Утром, после чая, он снова меня раздел и был еще более неспешен, чем вчера. В итоге, я взорвалась раза три, прежде, чем он устал и накрыл меня влажным вздрагивающим телом.
Потом мы катались по Москве.
Дышали пылью Васильевского музея.
В одном старом дворе, где мы ели мороженное, он неожиданно откинул сиденье и еще раз занялся со мной любовью. Я чуть не потеряла сознание. А он чуть не остановился, испугавшись за меня.
А когда понял, что все ок, стал таким безбашенно горячим, что опять появилась полиция.
Мило постучав в окно.
Через оконный проем я увидела вчерашнего полицейского.
Все события вчерашнего дня стали выглядеть несколько комично.
- Все ищете душегуба, мадам?
Роберт протянул ему руку, с немалой купюрой, полагаю, а у меня появилось время впрыгнуть во все необходимые атрибуты женской одежды.
И хоть я чувствовала себя неуверенно, Роберт повез меня обратно в аэропорт.
- Вы знаете, что бывает, когда проходит флер подобного знакомства?
Роберт спрашивал, глядя на дорогу.
- Мужчина, обычно, дает задний ход. Во-первых, ему не нужны траблы. Если он сам нападает без обычного срока приличия, то он либо маньяк, либо Вы значите для него нечто особенное и он не может Вам это дать понять. Иначе, Вы бросите его, посчитав легкой жертвой.
А дальше мучаетесь Вы. По схожим причинам. Но в итоге, Вы задаетесь одним вопросом, зачем он так со мной.
Серьезность Ваших отношений подтвердит только одно. Он захочет Вас опять. Но тогда ему придется Вас удивлять, открыв его мужское сердце. А у кого его нет?
Есть ли оно у тебя, думаю я, поеживаясь от его слов.
- Есть ли оно у меня, думаешь ты?
Возможно,  нет. Или не было. А сейчас я всего лишь классический мужчина и тебе пора это понять.
Он тормозит на мосту и буквально вытряхивает меня из машины.
- Иди, продышись. Я позвоню тебе позже.
После легкого шока, я понимаю, что это мост недалеко от моего дома. В сумке звонящий телефон, Николай оставил ключи. У Верки.
Но я не иду домой.
Я иду к этой липе, к этим листьям и вою в голос.
За мной наблюдают как минимум двое. Роберт в машине за углом и полицейский Андрейченко. С поводком моего Марселя. Упс.
- Итак... собака сорвалась, привязанная к детской карусели, а Вы пошли домой. С поводком? И Вы обшарили перед этим все дворы, это видел Николай, а затем он продолжил искать вместо Вас. Так?
- К чему эти вопросы? Я помню смутно.
- Так же как и сегодня, в той машине? И кто это с Вами там все вспоминал?
- Никто. Мужчина на охоте в расцвете сил. И ума. Полагаю.
- А Вы? Амазонка из древней эллады? Стреляющая наотмашь, пока ее саму не замочили, так?
Тут я вспоминаю свою фразу "убить" и тихо смеюсь. Нервы.
- Давайте, любезная, пока никуда не уезжать. Пока не получим данные экспертизы, которая тоже стоит денег и поболе, чем открестился с утра Ваш милейший друг.
Я вижу старые стены, железный сейф и железную ухмылку Андрейченко.
За последние сутки он самое востребованное мое видение, реальность.
Борясь с искушением быть понятой абсолютно превратно, я тянусь за телефоном и мычу, что мой босс рекомендовал забрать заявление. Про хроническое переутомление, неумение найти пару в жизни.
Взгляд Андрейченко становится безразличным.
Висяки с мертвой собакой, хамоватый шеф, одинокий ужин килькой в томате и пивом...
-  Я думаю, уважаемая, Вы абсолютно правы. Пока Вы не похороните своего пса, тот, кому Вы, видимо, насолили, к Вам и не подойдет. Забирайте и хороните. А дальше, посмотрим.
Я подписываю бумаги. Не предала ли я Марселя? А себя?
Из полиции ухожу легко.
Но Роберта там нет.
И я не еду домой. Я еду в аэропорт.
Покупаю билет в один конец.
В Лондон.
Я прохожу чек-ин, но никто ничего не спрашивает, отсутствие багажа даже в виде моей обычной косметички никого не смущает.
В зоне дьюти фри я прицениваюсь к мужским ароматам и понимаю, мой герой не станет душиться доступным мияки. И даже сержом лютен.
Он вообще редко этим пользуется. Собаки любят природный запах хозяина, сто процентная преданность не позволит подчиниться ферромонам из банки. Только ему самому.
А с чего я взяла эту чушь?
Все собаки ведь были мертвы. До смерти их хозяев.
А до ли? Черт.
Я бросила кофе. Позвонила боссу, попросила командировку и отель.
В сумке рядом с телефоном торчала записка.
Вместо телефона Андрейченко, который он мне сам написал, я увидела другой номер. Английский.
Решив помыть руки, я заглянула в женский туалет.
И в своих глазах, тоже синего цвета, я увидела одно. Желание. Но точно не мое.
В самолете я почти весь полет проспала. Последний смс от босса, командировка на две недели, отель в центре и деньги на карте. Я не успела сказать спасибо, но этого он и не ждал.
Лондон накрыл дождем.
Отель был семейный, почти квартира, я вырубилась часов на семь. Завтрак и душ, кофе.
Я вышла погулять.
Прошлась по магазинам.
Новый ноутбук, местная карта в телефон, косметика, пара джинс и маек, коктельное платье и пальто, и несколько старых книг для запаха.
Последнее, я купила старинную подвеску в виде ключа, из меди. Наверное, ключ от пояса верности, но ее мне больше некому было хранить.
Вернулась в гостинницу, сон.
Неделю еще спустя я ждала звонка или знака. Ничего.
Тот, ради которого я и была тут, казался призраком.
Я собралась уезжать, не зная как обьяснить боссу.
Но ночью я проснулась от того, что в номере зажегся свет, кто-то обнимал меня за шею, и когда я ощутила на себе мужское тело, охоты кричать не было.
- Я все еще доступен для тебя. Ты помнишь?
Мое тело говорило другое, но я этого не говорила вслух.
- И ты для меня, не находишь?
Роберт спокойно вворачивал в меня все, что принято считать мужским достоинством.
Потом потерял все же контроль и кончил первым.
И тут я подумала, что история моей собаки, пусть такая жалкая, трогает меня не по-детски.
Что мне жаль этой моей части жизни больше, чем восторг мужчины сквозь тьму смотрящего на мое лицо.
- Ты забыл поздороваться, Роберт.
- Эля, я думал о тебе, о нас.
Я не маньяк. Я этот второй, кто не смог от тебя это скрыть.
- Сколько в твоем колумбарии мест?
- Ты хочешь похоронить его у меня?
- Нет. Я хочу знать про это все. Кто, когда, зачем и почему. Ты не играл собаку, и даже не терял. Ты их разводишь, у тебя питомник. И я хочу знать об этом все. Услышал?
- Я не развожу собак, Эля. Это ошибка. Я их навещаю. Перед тем, как. Они станут моими клиентами. Я дрессировщик. Натаскиваю на живое тело, если угодно. Мои первые парики были для этого. Менять внешность. Как и хотят этого их хозяева.
Ты пойми. Это огромные деньги. Платят люди, уставшие от всего, но в первую очередь, от чужих ожиданий.
Они играют в такую смерть, в которую хотят играть. Но не все они остаются там, у меня, за каменной плитой.
Для кого-то это просто шанс сменить все. И они меняют. И платят.
А я остаюсь манекеном.
Я в недоумении. Накрываюсь одеялом, мне не хочется об этом думать.
Но Марсель??
И я точно не олигарх.
Утро застает нас врасплох, с помятыми лицами.
Проще бы было ему уйти также, как он и пришел.
Но он трогает меня рукой, касается едва-едва. И мы снова друг с другом. Вместе. И я понимаю, что все это серьезно. Серьезней некуда.