Окончательно пес очнулся вечером, когда звоночки прекратились, и как раз в то мгновение, когда дверь пропустила особенных посетителей. Их было сразу четверо. Все молодые люди, и все одеты очень модно.
"Этим что нужно?" - удивленно подумал пес. Гораздо более неприязненно встретил гостей Филипп Филиппович. Он стоял у письменного стола и смотрел, как полководец на врагов. Ноздри его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на ковре.
- Мы к вам, профессор, - заговорил тот из них, который возвышался над остальными, с русыми волосами, - вот по какому делу...
- Вы, товарищи, напрасно ходите без бахил - перебил его наставительно Филипп Филиппович, - вы наследите мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
Тот, высокий, умолк, и все четверо в изумлении уставились на Филиппа Филиппович. Молчание продолжалось несколько секунд, и прервал его лишь стук пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.
- Во-первых, мы не товарищи, - молвил наконец самый юный из четверых, персикового вида.
- Во-вторых, - перебил и его Филипп Филиппович, - вы мужчина или женщина?
Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот, длинный.
- Какая разница, профессор? - спросил он с деланой усталостью и недовольством.
- Я - женщина, - признался персиковый юноша в яркой куртке и сильно покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших – блондин в яркой вязаной шапочке и замотанный шарфом.
- В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, товарищ, попрошу снять головной убор, - внушительно сказал Филипп Филиппович.
- Я вам не "товарищ", - прогнусавил блондин, снимая растаманскую шапочку.
- Мы пришли к вам... - вновь начал черный с копной.
- Прежде всего - кто это "мы"?
- Мы - новое домоуправление нашего дома, - выдохнув, и устало закатив глаза, снисходительно заговорил черный. - Я - Овальнер, она - Пирикова, он - Няшин и Будков. И вот мы...
- Это вы отсудили квартиру в которой жил Федор Павлович Саблин?
- Мы, - самодовольно улыбаясь ответил Овальнер.
- Боже! Пропал Калабуховский дом! - в отчаянии воскликнул Филипп Филиппович и вплеснул руками.
- Что вы, профессор, смеетесь? - покровительственно улыбнулся Овальнер.
- Какое там смеюсь! Я в полном отчаянии, - крикнул Филипп Филиппович, - что же теперь будет с отоплением?
- Не отчаивайтесь, профессор Преображенский, - он улыбнулся ещё шире.
- По какому делу вы пришли ко мне, говорите, как можно скорее, я сейчас иду обедать.
- Мы, управление дома, - вальяжно заговорил Овальнер, - пришли к вам после общего собрания жильцов дома, на котором стоял вопрос о приобретении всего жилого фонда этого дома.
- Кто на ком стоял? - крикнул Филипп Филиппович, - потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
- Вопрос стоял о приобретении Вашей квартиры, как Вам известно, мы выкупили все квартиры этого дома, кроме Вашей. Нам необходимо выкупить и её, - тут его голос начал срываться и звенеть, - для своих благородных целей, мы сделаем из этого дома бастион борьбы с криминальной властью кремлёвских узурпаторов, - с пафосом и под обожающие взгляды соратников почти прокричал Овальнер. - Мы готовы предложить очень неплохую цену.
- Довольно! Я понял! Вам известно, что это наша фамильная квартира? Что здесь живет уже пятое поколение Преображенских.
- Известно, - ответил Овальнер, - но общее собрание, рассмотрев этот вопрос, пришло к заключению, что и эта квартира крайне необходима для полноценного функционирования нашего штаба и телеканала.
- Нет. Уже сотый раз говорю вам нет, и ещё раз нет. Когда Вы прекратите меня терроризировать своими коммерческими прохиндиадами?
Четверо онемели.
          -Видите ли, профессор, - вкрадчиво начал Овальнер, без приглашения развалившись на свободном стуле у письменного стола, закинув ногу на ногу - видите ли профессор, сейчас все управление домом сосредоточено в наших руках, и мы вправе создать комиссию, которая признает необходимость срочной замены всех коммуникаций, водоснабжения, электропроводки, канализации, ввиду крайней опасности дальнейшей эксплуатации, всего вышеперечисленного. Мы всё отключим, и будем оооочень медленно делать заключения, проекты, сметы, искать подрядчика, который будет делать не торопясь, займёт все это год, может два, нам есть где жить и работать, а что будете делать вы, профессор? - тут он оглянулся с торжествующим взглядом на соратников и продолжил с уже откровенно покровительственным видом.
          -Более того, я как юрист и адвокат, гарантирую, что все документы будут сделаны в полном соответствии с требованиями закона, а вот ваше свидетельство о регистрации права собственности, может оказаться оспоренным, и на время долгого судебного разбирательства, квартира будет опечатана. - Тут он сменил тон на сочувственный.
            -Ну зачем Вам это профессор, вы человек пожилой, сердце слабое, проживите спокойно отпущенные Вам годы, где-нибудь в другом спокойном месте, а центр оставьте молодым, думающим, тем кто заботится о процветании страны. Зачем Вам все эти склоки и сутяжничество. Да и мало ли в Москве несчастных случаев происходит, не дай бог конечно. Ну что профессор, по рукам? - тут, он, перегнувшись через стол, отеческим жестом потрепал по плечу потерявшего дар речи Филлипа Филлиповича.
          -Вы же понимаете профессор, что времена меняются, никто уже не может позволить себе такие личные апартаменты в историческом центре, - закончил он.
          -Даже Ксения Собчак! - звонко крикнула женщина.
          -И только вообразите, для каких благих целей будет использоваться ваше жилище, именно здесь зародится освободительное движение, которое наконец то скинет ненавистное ярмо с многострадального российского народа и позволит ему свободно вздохнуть, - продолжил он срывающимся голосом, и глаза его влажно заблестели.
С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо нежно побагровело, но он не произнес ни одного звука, выжидая что будет дальше.
- Угу, - молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, - а где же я должен, по-вашему жить и работать?
- Мы вам присмотрели дивную квартиру в Домодедово, по площади даже больше, на двадцать первом этаже новенького дома - вразнобой ответили четверо.
Багровость Филипп Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
-Я не Ксения Собчак!! - вдруг рявкнул он, и багровость его стала желтой. - Я буду жить и работать там-же где и сейчас. Передайте это общему собранию, и покорнейше прошу вас вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность наконец пообедать и поработать.
- Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, - сказал с налётом сожаления Овальнер, - мы приступаем к замене коммуникаций, через два дня будет ограничена подача воды, света и заблокирована канализация, это для начала, а далее по списку.
- Ага, - молвил Филипп Филиппович, - так? - Голос его принял подозрительно вежливый оттенок. - Одну минуточку, прошу вас подождать.
"Вот это парень, - в восторге подумал пес, - весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще каким способом, но так тяпнет... Бей их! Этого голенастого сейчас взять повыше кеда за подколенное сухожилие... р-р-р..."
Филипп Филиппович, стукнув, взял телефон и набрал номер:
- Рамзан Ахматович? - при этом имени, от Овальнера с Няшиным послышался характерный звук рвущейся ткани, и по комнате поплыл неприятный запах, Овальнер нервно встал и сглотнул, кадык его при этом прыгнул, на красных обтягивающих штанах Будкова, спереди начало расплываться пятно, которое он поспешно прикрыл своей яркой шапчонкой. - Очень рад вас слышать. Благодарю вас, здоров. Рамзан Ахматович, операция ваших близких отменяется. Что? Совсем отменяется... Равно, как и все остальные операции. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России... Сейчас ко мне вошли четверо, из них одна женщина, переодетая мужчиной, и терроризировали меня в квартире с целью отнять ее...
- Позвольте, профессор, - начал Овальнер, меняясь в лице.
- Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Овальнеру. Пусть он оперирует.
Четверо застыли. Снег таял у них на кедах.
- Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, Рамзан Ахматович! О, нет. Больше я так не согласен. Это уже второй случай с августа месяца... Как? Гм... Как угодно. Хотя бы. Нет, ну что вы, зачем так радикально, они ещё так молоды. - Опять раздались звуки рвущейся ткани, и незваные гости стали жаться руг к другу. - Но только одно условие: кем угодно, что угодно, когда угодно, но, чтобы это была такая гарантия, при наличности которой ни Овальнер, ни, кто-либо другой не мог бы даже подойти к дверям моей квартиры. Окончательная гарантия. Фактическая. Настоящая. Броня. Чтобы мое имя даже не упоминалось. Конечно. Да. Да. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага... Ну, это другое дело. Ага. Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, - змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Овальнеру, - сейчас с вами будут говорить.
- Позвольте, профессор, - просипел дрожащим голосом Овальнер, то вспыхивая, то угасая, - вы извратили наши слова.
- Попрошу вас не употреблять таких выражений.
Овальнер растерянно взял трубку и молвил:
- Я слушаю. Да... Председатель ТСЖ... Мы же действовали по закону... Ну, хорошо... Раз так... Хорошо...
Совершенно красный, он поклал дрожащей рукой трубку на стол и повернулся.
"Как оплевал! Ну и парень! - восхищенно подумал пес. - Что он, слово, что ли, такое знает? Ну, теперь можете меня бить, как хотите, а отсюда я не уйду".
Трое, открыв рты, смотрели на оплеванного Овальнера.
- Это какой-то позор? - несмело вымолвил тот.
- Если бы сейчас была дискуссия, - начала женщина, волнуясь и загораясь румянцем, - я бы доказала Рамзану Ахматовичу...
- Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? - вежливо спросил Филипп Филиппович.
Глаза женщины сверкнули.
- Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем...Только... Я, как заведующий культотделом дома...
- 3а-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович.
- Хочу предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила несколько ярких и мокрых от снега журналов, - взять несколько журналов в пользу кавказских геев. По тысяче рублей штука.
- Нет, не возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы.
Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом.
- Почему же вы отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не сочувствуете геям Кавказа?
- Равнодушен к ним.
- Жалеете отдать тысячу?
- Нет.
- Так почему же?!
- Не хочу.
Помолчали.
- 3наете ли, профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом, - блондин дернул ее за край куртки, но она отмахнулась, - лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало бы арестовать.
- А за что? - с любопытством спросил Филипп Филиппович.
- Вы ненавистник либерализма, - горячо сказала женщина.
- Да, я не люблю либерализм, - печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
- 3ина, - крикнул Филипп Филиппович, - подавай обед. Вы позволите, господа?
Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приемную, и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.
Пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем какой-то намаз.