Он смотрит в окно, но ничего не видит, кроме тумана. Туман неподвижен. Тогда он прижимает палец к холодному стеклу и чувствует легкую вибрацию — поезд едет.
Он напрягает слух, пытаясь уловить в привычном гомоне пассажиров вагона перестук колес. Ему уже кажется, что он что-то улавливает — легкое «ты-дыщь, ты-дыщь», но его окликают.
— …мать, Максим!
Он оборачивается. На него, свешиваясь с верхней полки, злобно глядит Баке, сосед по плацкарте, в обширных семейных трусах и безразмерной футболке с надписью Miami Beach.
— Тебя тут спрашивают, Максим!
— Максим Щацкий? — перехватывает инициативу незнакомый пузатый мужичок в фуражке полицейского. Головной убор несколько дисгармонирует с ярко-голубым спортивным костюмом. Словно понимая это, мужичок протягивает развернутое удостоверение. Макс успевает лишь выхватить черно-белое фото с какой-то лиловой печатью и фамилию «Жандосов».
— Шацких, — поправляет Макс.
— Ты — Щацкий? — щурит и без того узкие глаза мужик.
— Да, это я… — тянет Макс, пытаясь вспомнить все свои возможные прегрешения, но Жандосов стальной хваткой перехватывает его под локоть.
— Пройдемте в отделение!
— Да что я такого… — пытается возмутиться Макс, но полицейский приподнимает олимпийку, обнажая голое белесое пузо и заправленный в штаны пистолет.
— Це-це-це, — цокает он.
Макс сдается, но делает последнюю попытку:
— А можно вещи собрать?
— Ничего не надо, — говорит Жандосов.
Макс послушно встает, и движется к выходу, направляемый идущим позади полицейским. Вагон затихает. Малыши испуганно жмутся к матерям, отцы мрачно смотрят в пол.
Он осторожно перешагивает через разбросанные тут и там игрушки, чьи-то пакеты, тапочки, пригибается под развешенным бельем, затаив дыхание, огибает свисающие с полок ноги, стараясь никого не задеть, не разбудить. Сказывается годами выработанная привычка соблюдать неписанный этикет жизни в плацкартном вагоне. Слышится треск раздавленной игрушки. Он оборачивается посмотреть, но Жандосов больно пихает его кулаком меж лопаток:
— Давай-давай, иди.
Тишину на мгновение разрывает крик ребенка, но он сразу же захлебывается под прижатой ладонью.
В тамбуре не любящий публичных скандалов Макс, едва услышав звук захлопнувшейся за полицейским двери, резко останавливается, разворачивается, и пробует качать права.
— Постойте! По какому пра…
Его прерывает легкая зуботычина. Жандосов скалится.
— Еще вопросы?
Макс морщится, прижимает ушибленную челюсть, мотает головой — вопросов нет. Рот наполняется кровью.
Они проходят вагон за вагоном. Макс ловит на себе недоумевающие взгляды знакомых и успевает слегка пожимать плечами в ответ. Жандосов насвистывает что-то веселое, но это не мешает ему периодически подталкивать кулаком задержанного.
В вагоне-ресторане полицейский останавливает Макса и жестом указывает сесть за столик. Сам садится напротив.
— Уф-ф… — выдыхает Жандосов, снимает фуражку и бережно кладет ее у окна. Потом щелкает пальцем, подзывая официанта.
Тот начинает движение без энтузиазма, но потом его лицо озаряется узнаванием. К их столику он подбегает почти вприпрыжку и зачем-то кланяется.
— Добрый вечер, уважаемые! Покушаете?
— Покушаю, — поправляет его Жандосов. — Неси все, что есть. И запиши на него.
Он кивает в сторону Макса. Официант вопросительно поднимает бровь, переводя взгляд, и Макс показывает ему свой ИИН, индивидуальный идентификационный номер-татуировку на запястье правой руки. Ежесекундно сверяясь, официант аккуратно переписывает номер.
— Сейчас все будет!
Стол накрыли богатый. Макс сглотнул слюну — стоимости ужина за его счет хватило бы ему на месячный рацион бич-пакетов.
Все время, пока Жандосов поедает макаронный суп, двойную порцию гречки, полграфина водки и два стакана компота, Максу неуютно и даже досадно, что разгадка его задержания откладывается. Он смотрит в туман за окном, думает-гадает, в чем провинился, и что ему грозит. Устав гадать, он думает о Лике, которую обещал вечером сводить в кино в купе Абазяна. Да, она некрасива, но молода, у нее ладное тело, и она свободна. Дождется ли она его сегодня? Дождется ли его вообще?
Тот же Баке постоянно кидает на Лику хищные взгляды. Жена Баке, тихая суетливая мышка, успевает работать и в прачечной и посудомойкой в ресторане, что позволяет ему жить праздно и принимать активное участие в социальной жизни вагона, что значит влезать в чужие споры, судить и обсуждать пассажиров, давать оценку каждому из них, и этим высоко поднять свой авторитет. Ссориться с Баке, даже из-за девушки, чревато…
Полицейский, наконец, доел, допил водку и осушил последний стакан компота. Макс ждет, что сейчас тот смачно рыгнет, но вместо этого Жандосов аккуратно, чуть ли не аристократично, промокает губы салфеткой, а затем, прикрываясь ладонью, орудует во рту зубочисткой. Закончив, он ласково спрашивает:
— Ну, дорогой, что ты хотел узнать?
В ожидании какой-то подлянки Макс с вопросом не спешит, думает, стараясь не смотреть ему в глаза. Он рассматривает толстые лоснящиеся губы Жандосова, замечает, что те начинают кривиться, и внезапно для себя спрашивает:
— А как вас зовут?
— Меня? — удивляется полицейский. — Жандосов Ерканат.
Свое имя он называет с гортанным «к».
— А по отчеству?
— Абибуллаевич, — с готовностью отвечает полицейский, слегка забавляясь игрой, которую сам же затеял.
— Скажите, Ер-кх-анат Абибуллаевич, куда мы едем?
Брови полицейского удивленно приподнимаются.
— Как это куда? Вперед! Как говорит Первый машинист, наш поезд стремится в десятку ведущих поездов мира!
— А что там в этой десятке? Мы лучше заживем?
— Конечно, лучше! — заводится Жандосов и говорит лозунгами. — Баранину каждые выходные будем кушать! Свежее белье — каждый месяц! Преступности не будет! В каждом третьем вагоне откроем школу, в каждом пятом — больницу! А чай будем из стаканов с подстаканниками пить!
Мечтательно посмотрев в потолок, Жандосов поднимает указательный палец вверх:
— Настоящий чай! Свежезаваренный!
— Звучит заманчиво… — хмыкает Макс. — А полиция будет?
— А куда же без полиции? — смеется полицейский. — Полиция всегда будет!
— Но ведь если не будет преступности…
— Це-це-це, — перебивает Жандосов. — Я все понял. Ты же этот… как его… как это… психолог?
— Психолог.
— Ты эти свои психические штучки заканчивай, Щацкий! Крутишь мне тут, вертишь! Сейчас в отделении разберемся, что ты за психолог такой! Вставай! Пошел!
Жандосов сгребает со стола салфетки, зубочистки и запихивает в карман олимпийки.
Они проходят череду купейных вагонов. В очередном тамбуре стоит охрана — молодые полицейские с автоматами наперевес. Жандосов кивает им:
— Задержанного привел к Кудамкарову.
— Документы, — требует сержант и извиняющимся тоном поясняет. — Порядок такой.
Жандосов деланно-равнодушно протягивает удостоверение, а сам свысока поглядывает на Макса — смотри, мол, у нас все серьезно, не забалуешь.
В полицейском отделении Макс крутит головой — повсюду вдоль коридора плакаты и лозунги: «Единый поезд — единый успех!», «По рельсам в будущее!», «Розыск!», «Признаки туберкулеза», «Дифтерия! Мойте руки и обрабатывайте спиртом перед едой!», «Первый машинист независимого поезда…».
На дверях таблички с фамилиями и должностями. Возле одной из них Жандосов останавливается, прочищает горло и стучится.
«Полковник Кудамкаров Ж. Ж. Управление по противодействию экстремизму» читает Макс и немного успокаивается. Ну какой из него экстремист? Это какая-то ошибка.
— Разрешите? — приоткрыв дверь, интересуется Жандосов.
— Кто там? Жандосов, ты что ли? Что тебе?
— Задержанного привел, та-щ полковник! Щацкого!
— Заводи, — слышится из купе.
Жандосов вталкивает Макса внутрь.
— Разрешите идти, та-щ полковник?
— Свободен, — разрешает полковник.
Уходя, Жандосов закрывает дверь. Макс мнется у порога.
— Здравствуйте!
— Здгаствуйте, здгаствуйте, — передразнивает его Ж.Ж. — Садись.
Люкс полковника впечатляет. Жалюзи и шторы на окнах, длинный красный диван, на стене — телевизор, на столе ноутбук, принтер и стопки документов. Справа — отдельный санузел. Слева — дверь в спальное помещение. Макс осторожно присаживается на краешек дивана.
— Документы, — протягивает руку полковник.
Покрутив пассажирский талон и изучив ИИН-татуировку на руке Макса, Кудамкаров открывает папку с делом Макса. На обложке так и написано: «Шацких М. Г. Дело №…».
— Итак, пассажир Шацких, 1986 года рождения. Родился в вагоне №227. С чем связано твое проживание в вагоне №491?
— Так это, — сглатывает Макс. — Родители развелись. Отец снова женился, и мы поменялись с его женой. Я в ее вагон переехал, а она — на мое место.
— Ну вы даете! — радостно удивляется полковник. — То есть батя твой теперь с двумя женами живет? И со старой и с новой?
— Жил. Мама снова замуж вышла и к нему переехала, сделали обмен с какой-то старушкой, той уже все равно было, где и с кем жить, нет у нее никого. Вроде, за два бич-пакета договорились.
— А почему это в деле не отражено? Нелегальные мигранты?
— Что вы! Все по форме — писали заявления, обоснования, характеристики от соседей, пошлины все уплатили!
— Это еще надо проверить! Кем работаешь, Шацких?
— Семейным психологом, у меня частная практика. В основном — разводы, семейные проблемы…
— Вот жулик, а? — восхищается полковник. — И что, много клиентов?
— Ну, сами понимаете, живем мы все в тесноте…
— Це-це-це, — перебивает Кудамкаров, и Макс понимает, откуда у Жандосова такая привычка. — Хорошо мы живем, не надо мне тут! Ты бывал в китайском поезде? В индийском? Там люди на багажных полках живут и не жалуются!
— Так я и не жалуюсь…
Полковник отмахивается и заговорщицки шепчет:
— А во вьетнамском, говорят, даже сортиров нет! Просто пробивают дыры в купе и туда ходят у всех на виду!
Макс удивленно цокает – ну надо же!
— Так что ты, Шацких, думай, когда говоришь! —  снова повышает голос Кудамкаров. — У нас все вагоны равны! Точно не зря мы тебя задержали! Вот — смотри сюда…
Полковник вытаскивает из папки пачку рисунков.
—Полюбуйся, у тебя изъяли на днях! — полковник перебирает листки. — Смотри сам — порнография, педофилия,… опять порнография,... карикатура на Первого машиниста, а вот… что это… это же призыв к межвагонной розни! Да у тебя тут букет статей, Шацких, а ты выебываешься! Тесно ему…
Помолчав, Ж.Ж. неожиданно меняет тему.
— И много, ты говоришь, клиентов?
— Достаточно, — шепчет Макс.
— Отвечать, как положено! — взвивается полковник. — Конкретно, сколько приносят?
— Двести кредитов в месяц. Плюс-минус… На жизнь хватает.
— Короче, Шацких. Чтобы на тесноту не жаловался, посидишь сутки в СИЗО, так сказать, до выяснения. Мы пока проведем экспертизу, напишем заключение. А вот какое будет заключение, решать тебе. Решишь неправильно, будешь лет шесть мотать, понял?
— Что от меня требуется?
— Треть каждый месяц будешь отдавать. Хули зыришь, это не мне, — полковник, намекая, кидает взгляд в потолок.
— Согласен.
— Молодец! — хвалит Макса полковник и кричит в дверь. — Уразбаев!
Дверь сразу открывается, и в проеме появляется лунообразная физиономия.
— В СИЗО его.
Понукаемый ретивым Уразбаевым, Макс сдерживается, чтобы не заорать от абсурдности и неверия в происходящее.
В камере он успокаивается. Ничего страшного, треть так треть. Надо будет переехать в купейный вагон, там клиентура богаче. Кое-какие накопления у него есть для рывка.
Но порнография? Карикатура на Первого машиниста? Разжигание розни???!
Вот куда делись его тесты Роршаха!
А он их искал.