Недалеко от греческих Салоник, в местечке Синдос, жил Йоргос Урсос и считался добропорядочным христианином. Деньгам большого значения не придавал, никому не занимал, долгов не делал, не прелюбодействовал, бездельников не жаловал. Работал на земле, растил оливки. Поскольку сельское хозяйство в современной Греции большого дохода не приносит, иногда подряжался на подённые работы.

Временами дыры в семейном бюджете помогал латать пан Туск, президент Евросоюза, перераспределяя немецкие деньги малым европейским народам через институты социальной поддержки. Однако Йоргос никогда ни у кого, кроме господа, ничего не просил и на судьбу не сетовал. Жил в чистоте духовных помыслов и радовался бытию, его первозданной простоте и великолепию.

Имея от природы пытливый ум и желание разобраться в некоторых вопросах мироздания, Йоргос неоднократно бывал в государстве Афон, эдаком православном Ватикане. Там он вёл долгие беседы с местными служителями религиозного культа, почтительно именуя их духовными отцами: выказывал им всяческое уважение и делал нехитрые пожертвования, чем заслужил у них репутацию благонадёжного, верного мирянина. Попы отмечали его рвение поминанием в молитвах его самого, его родных и близких, а так же грузили время от времени мелкими суетными просьбами различного свойства, которые Йоргос выполнял в срок и с особым старанием.

В один из промозглых осенних вечеров позвонили Йоргосу попы. От имени Всевышнего они попросили устроить ночлег одному человеку – монаху отцу Паисию. Паисий в течении нескольких недель прошёл стажировку на Афоне, поднабрался церковной мудрости и «прочистил чакры», через которые наполнился духовной благодатью и теперь возвращался назад, в Россию, засеивать её бескрайние просторы семенами «вечного и доброго».

Аэроплан из Салоник в центр провинциальной европейской России – Нижний Новгород – должен был лететь только утром и прибывшему накануне монаху необходимо было переночевать, причем так, чтобы не испортить под конец свои впечатления от пребывания в солнечном, хлебосольном и высокодуховном крае.

Надо сказать, что эта высокая миссия не сильно порадовала нашего Йоргаса: у себя в доме приютить Паисия он не мог – дом уже с десяток лет стоял недостроенным, внутри было холодно и сыро. Жена с детьми ютились в небольшой, отапливаемой дровами комнате, а председателю Евросоюза пану Туску в последнее время на это было наплевать. Впрочем, как и на родной Краков, откуда он сам был родом.

Прокрутив в уме все возможные варианты, наш грек выбрал самый доступный – снять номер в гостинице.

Отель, который он присмотрел, был построен в Синдосе недавно и представлял собой очень отдельно стоящее трёхэтажное здание с большой неоновой вывеской. Несколько раз, проезжая мимо, Йоргос видел, как сквозь широкие стеклянные двери туда-сюда входят-выходят люди, как сверкают разноцветные окна; слышал зазывающую лёгкую музыку. Найдя в телефонной книге номер, он позвонил.

– Ноу проблем, сэр, приезжайте! 50 Евро за ночь… – послышался на том конце провода бодрый, слегка развязный голос, с явным албанским акцентом. Выдохнув с облегчением, наш герой отправился встречать монаха.

Над древней землей Эллады нависла поздняя осень с характерными для этого времени погодами: мелкие гнусные холодные дожди перемежал порывистый, пахнущий гнилыми мидиями и камышом ветер. По небу метались рваные в клочья серые тучи. Было неуютно.

Несмотря на то, что до автостанции было полчаса пешком, Йоргос решил ехать на машине. Поскулив стартером, как раненый пёс и выстрелив сизыми клубами дыма из глушителя, старенький «Ровер» затарахтел сначала тремя цилиндрами, затем на прогреве включился и четвёртый. Дождавшись, когда стрелка датчика температуры дошла до соответствующего деления, водитель дёрнул рычаг переключения скоростей и нажал педаль акселератора. Автомобиль ещё раз с грохотом пустил ядовитые ветра и понёсся вдоль улицы, распугивая бродячих котов.

Когда Йоргос подъехал к условленному месту встречи, монах Паисий его уже ждал. Немного промокнув на ветру, святой отец продрог и был несказанно рад увидеть встречающего.

Усевшись на переднее сиденье рядом с водителем и благословив последнего крестным знамением, попик, достав из заплечного туеска початую литровую бутылку вискаря, сделал добрый глоток и передёрнулся всем телом, с блаженством выдохнув.

Синдос – городок небольшой и буквально через несколько минут «Ровер», просвистев покрышками, не без изящества затормозил на гостиничной стоянке. «Какой русский не любит быстрой езды…» – меланхолично подумал Паисий. На улице уже совсем стемнело, и снова пошёл дождь.

Молодой человек за стойкой регистрации оказался весьма своеобразной внешности и странноватых манер, дающих возможность заподозрить изъян в его сексуальном воспитании, да ещё и разговаривал с албанским акцентом. Его бегающие масляные глазёнки, ужимки и посмеивание явно не понравились ни Йогасу, ни тем более монаху.

Во избежание скандала Паисий тут же был отправлен в тяжёлое кожаное кресло, стоявшее под раскидистой пальмой в противоположной стороне холла.
– Фу! Срамота! – прорычал монах в сторону лежащих в беспорядке на журнальном столике рядом, глянцевых изданий с фривольными картинками.

Между тем подозревая, где они оказались, но не решаясь это высказать вслух, принимающая сторона повела переговоры с метрдотелем. Тот поинтересовался, на сколько часов (один или два) уважаемые господа желают снять номер. Услышав, что до утра, растянулся в улыбке и как лошадь проржал: «О-го-го!», что означало комплимент, дескать, у Йоргаса хороший вкус.

Протянутый для регистрации паспорт монаха регистратор отверг, заверив, что фирма гарантирует своим постояльцам полную конфиденциальность. Когда речь зашла об оплате и с нашего грека попросили 100 евро, он запротестовал, ссылаясь на сделанный ранее телефонный звонок и требуя объяснить, откуда взялись 50 евро сверху. Албанец сослался на ту же пресловутую тайну личной жизни.

Настроение было изрядно подпорчено, Йоргос ощущал себя полным идиотом. В сердцах он швырнул через стойку смятую стоевровую бумажку чем, однако, нисколько не смутил молодого человека. Тот, в свою очередь, поднялся с крутящегося стула, на котором сидел, и непристойно виляя худыми бёдрами, походкой содомита подошёл к стенному шкафчику, откуда достал ключ от номера и пожелал «братьям во христе» не «спокойной ночи», а «весело провести время!»…

Лестница, по которой поднимались грек и монах на третий этаж, была устлана ворсинчатыми пурпурными коврами. На стенах коридора висели тусклые красные светильники. Первым шел Йоргос, за ним след в след Паисий, напоминающий штрафника, загнанного на минное поле. Осторожно ступая, он что-то бубнил себе под нос и беспрерывно крестился.

Сам номер произвел на обоих ещё более шокирующее впечатление. При неярком тёплом свете было видно, что стены прибраны «под леопарда». Из тонов превалировали красный и оранжевый, окна прикрывали тяжёлые портьеры.

В центре стояла роскошная двуспальная кровать, над которой висела большая картина, изображавшая обнажённую женскую натуру в стиле Модильяни, бесстыдно расставившую ноги.

В панике Паисий обратил взор к небу, ища поддержки всевышнего, однако вместо привычного беспристрастного Саваофа, взирающего из-под купола храма, на него смотрел, отражаясь в зеркальном потолке, всклокоченный, до смерти перепуганный поп.

Тут на Паисия нашло помрачение рассудка. Он стал метаться по номеру с криками:
– Йоргос! Ты меня завел в БЛУДИЛИЩЕ! – ронять стулья и заглядывать за портьеры, выискивая, где же прячется проклятие всего христианского рода – великая вавилонская шлюха, исчадие ада и меч сатаны. Только после того, как Йоргос влил в монаха стакан виски, разбушевавшемуся церковнику удалось немного успокоиться.

Выпив ещё, он обратил исполненный мольбы взор на Йоргоса, упрашивая отвезти его в любую другую гостиницу. Однако к мольбам Паисия грек был глух, сославшись на то, что в округе больше никаких гостиниц нет.

Гостиницы, надо сказать, в Синдосе были, однако час был уже поздний, а главное – за «блудилище» Йоргос уже заплатил по двойному тарифу.

Тогда поп взялся упрашивать Йоргоса остаться с ним до утра и провести остаток ночи в совместных молитвах. Грек был добрым христианином, но и его терпению приходил конец. Резко, может даже немного грубовато, он напомнил монаху, что тот завтра чуть свет улетает в свою далёкую Россию, а ему придётся жить здесь и дальше: «Ни семья, ни соседи не поймут, почему я для всенощных бдений и совместной молитвы выбрал не храм, а бордель!» Перед тем как захлопнуть дверь, он посоветовал попу либо выпить для храбрости ещё и гонять чертей в одиночку, либо засунуть в задницу свои религиозные предрассудки и ложиться спать. Утром он, Йоргос, за ним заедет.

Оставшись один, Паисий предался было панике: ползал на коленях, бился оземь челом, бубнил молитвы, пока внезапно не очутился перед початой наполовину бутылкой вискаря. Он сделал несколько больших глотков… затем повторил.

Тепло растеклось по телу, а все тревоги ушли прочь. И даже «разватрушившаяся» на картине тётка была, конечно, срамна, но как бы даже мягко манила.

Церковник пошёл в ванную, набрал полное джакузи горячей воды и, перекрестившись, с видимым удовольствием погрузился в тёплую влагу. Вскоре отец Паисий заснул. Однако сон его не был спокойным: всю ночь за ним гонялись вавилонские блудницы, ловили его и вытворяли с ним такое, что добропорядочный христианин не может себе и представить; а он, Паисий, мучительно изливал семя, с мольбою смотря в небеса. С горних высей на всё это непотребство презрительно взирал Саваоф, не обещая своим взглядом монаху ничего хорошего и падший монах от этого взгляда вжимался в землю, лез, как презренный червь, в свою норку, где всё холодно и склизко, и чем глубже, тем холодней…

Проснулся Паисий, разбуженный стуком в дверь, в остывшей ванной. Его трясло от холода. По рябой поверхности воды плавали следы ночных поллюций…

Сборы были не долгими. Всю дорогу до аэропорта монах читал молитвы – так искренне, что совевший до этого невыспавшийся Йоргос взбодрился и ощутил небывалый прилив сил.

Прощание было без лишних сантиментов. Выйдя из машины, Паисий трижды перекрестил Йоргоса, благословляя, чмокнул его в лоб и, резко развернувшись на каблуках, не оборачиваясь, зашагал ко входу в аэропорт.

Вскоре в синее небо взмыла бело-красная птица Музенидис, унося монаха в далекую Россию, а привычный к чудесам Йоргос сел в свой любимый «Ровер» и попылил в направлении  видавших всякое за последние три тысячи лет Салоник…