Что любопытного может ожидать гражданина, прогуливающегося в примкадье, в сером лесу высоток,  небрежно украшенном цветными жуками авто и методично, как по разнарядке, свежими церквами?
    Чаще, – нихуя, порой оскорбят и ограбят, или попросят закурить и оскорбят и ограбят, или спросят время, чтобы оскорбить и ограбить,  реже –  предложат купить детские книжки и раскраски из баула, или пырнут ножиком.  Скука.

    В один, уже привычно хуевый и солнечный день лета,  судьба мне уготовила  встречу.  К этому моменту моя семейная жизнь уже сплошь покрылась  кракелюрами,  и вот-вот, собиралась  дать  угрожающую  трещину.
  – Сука, сука! – шипел я, перегоняя лифт и перепрыгивая через ступеньки – бамм, – гудит клетка под моими  девяносто.  – Чтоб ты сдохла, колченогая  пустая ведьма!
    Вылетел на крыльцо – закурил, и  тут же решил: «Завтра же сниму угол, перееду! Запоешь Булановой, сука!» Как меня угораздило жениться на этой мартышке – детей не дала, хромая  по жизни, неудачница  и истеричка – ненавижу!
    Все! Сейчас обезболю душу – въебу, приду и скажу спокойно: «Извини, родная, – пиздец! Заебала твоя сексуальная колченогость, и ейный тик во сне – у меня голени как баклажаны – синяки не сходят. Мне б что  попроще, и деток. Прощай!» 
    Сунулся – в кармане негусто. Чертовы ЭКО, – сжирают все что я зарабатываю! Вчера нагнулся шнурки завязать – рубашка треснула на спине – донашиваю старье –  опять откладываем на надежду. Дороги  нынче, яйцеклетки надежды-то, не укупишь!
      Я стал дерзко рассматривать на доске объявлений у подъезда, листочки «Сниму-сдаю».
      И тут, решительность вляпалась в глумливое объявление  «Ищу  хрононавта. Скачок в прошлое. Вознаграждение», и брезгливо затрясла лапкой – «Где б обмыться от неунывающего людского идиотизма?».
    Я обмяк, в сердцах плюнул  и пошел за чекушкой – подумать как быть. Теперь уж точно окончательно. В который уже раз…Интересно, что скорее – сопьюсь или решусь?
    Засадил его в баре «На стояка», скрытом от осуждающих глаз –  треугольнике, образованном задником помойки, трансформаторной будкой и развесистыми березами  – пузырьки валяются повсюду  – дохуя  завсегдатаев.
    Утерся, и ничего не придумав, пошел просто так, покуривая и потягивая пиво, – водка дело знает – душа откисает – волглая и успокоительно саднит – живу стало быть.
    Уходит мозговое напряжение – вдруг слышу, – птички чирикают, детишки матерятся, пахнут пепельницей клумбы,  шныряют юные смешливые пёзды,  красивые женщины устало  несут вызревшие жопы и авоськи до мужа, до деток – до сЕмьи – вечереет.
      Кинул банку в урну, – хуле, я не деревенщина – культурный. Когда еще не продали на медицинские манипуляции машину, я пивные банки, сигаретные пачки  в машине под ноги кидал, – наружу  жвачки  –  пепельницу хуй  от  нее очистишь.
  Вот кабы все так –  страна  б  другая  была! Вон, Сингапур, – поучитесь – там за окурок ого-го пиздец –  превентивная децимация  чистоты!
    Оставалось мелочи  на бутылку  пива.
    Завернул в продуктовый закуток на первом этаже жилого, только взялся за дверную ручку – тот же бред  «Хрононавт…Вознаграждение».
    Как сейчас помню – отпил полбутылки, раздумчиво  рыгнул и подумал: «А хули,  говорят есть на свете целые шубохранилища с климат-контролем, сексуально гуттаперчивые жены олимпийские чемпионки, и гениальные красивые детки, а еще ультра ол инклюзив, – но тут конечно, уже пиздеж», и достал телефон.
    Дверь открыл мужчина за сорок в опрятном синем халате – из карманов щетинились ручки, отвертки, ключи. С порога бросалось, – а  гражданин-то, того  – нешуточно  нормален. 
    Против животной природы человека, носить гримасу вдумчивого спокойствия, а в глазах миролюбиво - сократовское «Я давно не обижаюсь».
    Еще голос –  меня пригласил войти бархатистый, и такой уверенно-приподнятый баритон, каким приглашаю войти  в дом оплаченную давалку – падонки меня поймут.
– Сергей?
– Да.
– Доктор Компасов, на «а». – предупредил хозяин. – Можете не разуваться. Я перемещатель настраиваю.  –  похвастал  он,  и мигом скрылся  в комнате.
    Я-то думал, тут ручная белочка со средне - специальным, и возможно нальют, а тут, –читающая запоем шиза с высшим, и в дому из крепкого, только «Москва-Петушки» и Есенин, да  крепленый  рифмочерпий  Рубаи.
    Разуваться я и не собирался – голый цемент пола, железки какие-то – гараж, а не квартира. Прошел за доком  только из вежливости, как Винни Пух.
    Тот копошился возле перемещателя – очень белого и очень похожего на перемещатель говна  –  унитаз это был. Я даже не улыбнулся – покоробило внутри.

    Покоился унитаз на загадочном постаменте, а над бачком, свисал  авторским светильником дуршлаг вверх дном,  из которого упругой вермишелью аль денте  тошнотно  змеились  проводочки  всех  цветов.
    Сквозила рука Дианы Балашовой, – ну та зубастая инопланетная тварь-дизайнер, как-то заебенившая  в  «Квартирном вопросе»  обитые  мехом  кухонные шкафы и старенький холодильник.
    Нихуя не видали?! Вы зря топчете баб и асфальт. Ей-богу рыдаю, как вспомню  опоссумьи глаза хозяев, их замогильные улыбки и белые костяшки пальцев, и предательскую  улыбку «Сюрприз!»  ведущей. 
    Утверждаю, ничего близкого по драматизму НТВ уже не сделало.
    Неебаться Шекспир, – счастливая завязка – «Ах, к нам! Мы так вас ждали!».
    Предвкушение счастья и интрига – «Уверена, это будет легкий Прованс!» – это мамаша; 
  «Чего жду? Хай - тек – сталь и пластик, техника» – папаша;
    «Буржуазно – массив дуба, хрусталь и фарфор» –  алчная дочь, и, … поистине отелловский финал  – издевательское поругание  чувств  в  телевизорах  всей страны – меховая, практичная одноразовая  кухня для  телепузиков!

– Проходите, – сказал конструктор и указал на табурет, а сам жалит паяльником в недра сливного бачка, –  паяет нейтронный синхрофазотрон поплавкового типа,  из  пультов ДУ, пижженых  счетчиков и велосипедных кареток.
  – Думаете, сумасшедший? – в лоб запросил он подтверждения статуса.
    Я в ответ двояко, –  и плечами пожал, и  головой замотал  –    поди, разбери меня, – да и вдруг он буйный или двусмысленный?
– Думаете-думаете... – раскусил псих. – На кафедре тоже так думают, и бывшая моя. Все, готова хроноперемычка. – он накрыл бачок фаянсовым обтекателем и  подошел ко мне,  – борзо отобрал  бутылку со словами. – А вот это, хрононавту лишнее!
    Сел напротив, –  на пол – привалился  к стенке.
– Ну что, готовы?
– К чему?
– К скачку в прошлое.
– А что, кроме меня никто не решился?
– Никто и не приходил. Лишь  неумные звонки…Женщины… Кажется за сорок… – невесело улыбнулся он.
– Я, пожалуй, тоже пойду…
– Неужели не интересно?
  Меня разбирало послать его в жопу:  – Обычно испытывают на животных.
– Скепсис… Понимаю. Белый кролик  не умеет фотографировать, а главное – анализировать и говорить, и что мне с него?
– А сами-то, что не слетаете?
– Я должен  отсюда управлять пупом.
– Жопом бля!  До свидания…
    Я решительно встал, зацепил пиво и пошел разводиться  со  своей Ягой об костяной культяпке. Вот жаль бля,  что и  вправду нельзя нырнуть  в  прошлое  и  пришить  тебя  в  зародыше, любимая!

– Две тысячи рублей ! – огорошил меня Компасов.
  Придурок на «а» вскочил и вцепился в мое пиво. Уебать куренка, остановили лишь  две штуки,  – ого! Произошел отрывистый  диалог:
– Три пятьсот!
– Хорошо, но это не гуманно!
– А ну погибну?!  Оо, да тут и четыре мало!
– Исключено! Три пятьсот!
– Четыре, и по окончании еще пятьсот. У меня ЭКО на носу!
– Не знаю что это, но  вы  не подвижник, Сергей! Черт с вами, четыре пятьсот.
– Бес пезды?
– Ну что вы… – скосорылился  он. – Отдайте  бутылку!
– Что за пуп? И деньги вперед.
– Пуль управления перемещением. Вот, получите.
    И вот, этот вдохновленный молекулами шизофрении, скоростью света и Голливудом  человек,  протянул  мне четыре тысячи…
    «Е-ба -нуцца!» – не поверил я фортуне, принимая у нее купюры.
    Кровь из носу, – посдирать после  эксперимента  все объявления! Конструктор пиздец прочно в теме, и будет перемещаться  во времени,  пока не приземлиться в Кащенко!
    У меня дух захватило –  если грамотно взяться, можно не только срубить денег, но и пролетать  двухкомнатную лабораторию  будущего лауреата  Шизобелевки.
  В башке замельтешило  – непременно разведусь,  двушку психа загоню, возьму однушку,  заебеню студию со светящимся аквариумом и алым кожаным диваном – сексуально хуле. Еще останется на черную  бэху  трешку  и  перезимовать  на Гоа!
  Только иголочка кольнула – а как хромая? – с ума тронется. Сидит поди, сопли на кочергу мотает.  Да похуй – настопиздело! Ай люли- люли!
  Я  немедля  отдал  пиво Главному конструктору,  и  проникновенно  взял  психа за  плечи:
– Уважаемый, я человек не сугубо научный, но откровенно технический – жестянщик я на сервисе, потому все, что связано с железом, мне пиздец интересно! Короче,  – я ваш Гагарин  два! Я!
  – Спасибо. – смутился тот. – Тогда к делу, вот ваше рабочее место – перемещатель тип один.
– А скажите, почему только в прошлое? – нежно пощупал я финансовую перспективу за волнующие  дивиденды  и пиздец желанную  капитализацию.
– Будущего нет.  – убежденно брякнул тот.
  О как! Значит, завтра я могу не явиться на работу –  положить  хуй на битые мерсы и бенцы и хозяина Арама? Какое  постыдное антинаучное заблуждение – забить на Арама… Ладно, полетаем пока так, дорогой мой товарищ на «а», человек и НЛО!
  Захотелось обнять долбоеба как родного и разуверить, но – надо поаккуратней, не спугнуть бы. Сумасшедшие  чертовски  подозрительны, – вон, возьмите мою.
– Да, утверждают, что все закончится когда-то... – осторожно согласился  я.
  Он строго взглянул: – Это неминуемо,  но я сейчас не о том.
  А о чем, бля? За борщ,  за сходить в синагогу, въебать по сто?  Пизда ты мутная! – бравируешь тут образованностью.
    Я находчив, –  глубокомысленно развел руками, давая понять, – хули – есть о чем поспорить двум умным  господам, но не теперь, – скрестим шпаги гипотез и рапиры домыслов после эксперимента.
–  А чем обусловлена форма аппарата?
    Док вспыхнул как порох: –  Материалом разумеется! Это изолятор и обратный отражатель хроноволн! –  мозоль, ага. Ой, глупо с моей!
    Однако, – ясность –  если  унитаз, суть отражатель, то как в песне – «Нам нет преград, а нам на них и поохуй!»  –  оседлаем  и  будущее! Родненький  ты мой!
– Куда предстоит отправиться? Древний Рим, пирамиды, юрский парк? – я был  серьезен, а внутри визжал ДК АЗЛК на «Кривом зеркале», – аншлагеддон на Петросяне,  саспенс от  Измайлова,  гибельная  валькирия  Воробей  и сам дьявол – внематочный брат Копперфильда – Геннадий Ветров! Ууй  бля,  пиздец!
– Да что вы, что вы!  Двадцать лет, это предел.
– Причины, коллега?
– Я и сам пока не знаю. Может  в длине  волн  живой  клеткой.

  И тут  вспоминаю, – двадцать лет тому, я познакомился со своей падлюкой Маринкой.
    Переехал в новый дом, курю у трансформатора – выглядываю местных, кого покрупнее – уебать, и тем отрекомендоваться во дворе – знакомых-то у меня тут нет, и представить обществу как пристало, некому.
    Вот старушки лото забивают, вон за гаражом старички вскладчину  сосут тугой колпачок «Агдама» – беззубое ебальце скользит по пробке –  уж запыхались, а все ни в одном глазу, – лето, – все на речке, только Маринка  одиноко скачет в классики, с костылем и пудовым гипсом.
  О, травма моей жизни – струящийся до выпростанной жопы волосы,  грустный взгляд внимателен как у девственной самки орангутанга, и небесен  как у гулящей сиамской кошки. Сердце защемило.
– А сработает?
– Обязательно! – док влез на табурет, и ковырял отверткой  в какой-то коробке под потолком. – Как часы, – кролик возвращался оба раза... – и  засвистел «Городские цветы»  на  мотив  «Миллион  алых роз» – подозрительно фальшивил  в простенькой  партитурке.
– Погоди - погоди! Ты же сказал…
– Ну чего всполошились?  – он нагло подмигнул  сверху и мстительно хихикнул. – Вы ж все равно не верите. Вот  думаете, – дурачок с унитазом…
    Я отвел взгляд – тут хуй востро!
    Псих спрыгнул с табурета и стал  объяснять, что да как. Я кивал  с самым внимательным видом.
  К унитазу  крепился не абы хули, а хроно - навигационный комплекс, слышите вы? – навигатор и калькулятор! NASA, Стивен Хокинг, Роскосмос  и черная-пречерная  кластер-дырища  «Сколькава?!»,  – хууули,  в смысле ауу.
    Чтобы все не погубить, я собрал  расползающиеся  опарышами губы и подбородок в задумчивую горсть, насупил брови, – лишь  бы не пёрнуть со смеху, – пиздец накладно – четыре пятьсот!
    Ой бля, не могу! Вот это я зашел, – прям с сердца отлегло. Впрочем, по-людски  пожалел  психа, – коноебиться  с  унитазом  на транзисторах – ни бабы,  ни детей.
    Кольнуло внутри – дети, как же хочу дочку!  Проклятая  нерабочая  матка! Все-таки жаль, что все это лишь  безумный  фарс! Ах,  как было бы просто – вернуться и  устранить  причину в зародыше.  Тяжело на душе.

  Док защелкал тумблерами, поработал рукояткой автомобильного насоса – вш, вш. Машина загудела, зажглись  диоды на постаменте, коробка на потолке замигала стробоскопом.
  – Ну вот, пять минут прогрева, и…
    И … тут цветомузыка вырубилась!
  Гений всплеснул руками: «Фаза слетал, поляризация нейтрино, она требует знаете ли…» – и, съебался в подъезд  доебаться  до щитка.

    Я рассмеялся: «Нейтрино. Ох, ебанько…»,  и вышел на балкон покурить перед  путешествием во времени – первым в истории человечества, ага. 
    Нагромождение хлама под клеенкой. «Из чего он тут гонит?», – я приподнял покрывало  и  онемел – смотрят глаза цвета насыщенного раствора марганцовки! – я поперхнулся  и  в замешательстве отшвырнул сигарету.
    Вот те хуй! В клетке замер  здоровенный белоснежный кроль – перед трепетным шнобаком  морква, а ухо – аа, одно бля!  Я завесил мутанта  и  скорей  в  комнату.
      Так и есть – в унитазе пучок вялых морковных хвостиков!  А куда  делось  ухо жирного подопытного? Застряло в прошлом?  Можете смеяться, но меня охватила тревога.
    А хуй его знает, может он и вправду докумекал, – знала же история гений Березовского и Эйнштейна,  а соевое мясо и Гитлер, а магнит на счетчик, а часовые  стрелки страны взад вперед как шашки? Да нет, ну не может этого быть – фантастика! Как же сука он меня заморочил!
  Псих вернулся и стал повторять  предстартовые процедуры,  восторженно  болтая:
– Москва двадцать лет назад, разве не интересно? Ни чурок, ни Рублевки,  ни единого  Макдональдса аж на шестой части суши,  весь город – парковка! – это ли не фантастика? Никто ни сном ни духом  о  валютной  ипотеке и Джигурде, гомосексуалисты вне закона.  Разве не чудо?!
– Почему Москва, чего я тут не видал?
– Поймите, точку прибытия вы должны знать как свои пять. Ведь необходимо  фиксировать  хроно-маркеры –  дома, которых не было двадцать лет назад, памятники, моду, да хоть ассортимент гастрономов. Ясно?
  Док  протер унитаз полой халата и потребовал:
–    И снимайте, снимайте! Обязательно прихватите артефакт – газету, банку консервов, – придумаете сами. У вас всего час – батареи новые, но стабилизация аппарата «там», требует много энергии. Через час вы должны сидеть на перемещателе, возвращение произойдет  автоматически. Садитесь. – он вручил мне фотоаппарат.

  И тут я занервничал: – Что, уже?
– А чего тянуть? Москва?
– А откуда у вас кролик? Без уха…
  Глаза Компасова воткнулись булавками, – мелькнула  злоба и тоска непонятого, несчастного человека. Совсем как у моей, после  провального ЭКО.  Резиново улыбнулся:
– Это еще от дочки. Пожалела  уродца  в зоомагазине. Старый, съесть руки не доходят.
  Врет! До этого все было бредом, но убежденным – его личной правдой. А сейчас, – врет!
    Чертово объявление! Две пилюли для Нео – Морфеус предупреждал – возврата не будет.
–  А почему нельзя в будущее? – я тянул, соображая, – а не уйти ли по добру, по здорову? Пропаду ни за хуй! И тут же – «Серега, а вдруг это тот самый шанс подравнять ебало хромой  судьбе?  Нет блядь,  я точно схожу с ума, –  унитазы не ле-та-ют!».
– Будущего нет, я объяснял.
– Да как это, нет?!
– Есть лишь прошлое, даже настоящее – это прошлое. Вот, – та, та, та, та – работает швейная машинка, – каждая дырочка – мгновенье, –  каждое мгновенье взрыв – рождение и смерть времени слитые воедино – непрерывный процесс производства прошлого.
    Настоящее – ничтожнейший неуловимый призрак, будущего нет, а прошлое – колоссально, не умозрительно, но трехмерно как эта комната или я, пирамиды и прах в Земле. Нет будущего, есть лишь прошлое.
– Через год,  Евро по футболу. Не будет что-ли?
    Он равнодушно пожал плечами: – Если и будет, то в прошлом.
– Если вокруг одно прошлое, то убив там человека, ну или эту…бабочку, изменить сегодняшнее прошлое, вот здесь,  не выйдет?
– Я бы не советовал. – сказал он безразлично.
    И тут я успокоился! Всякие Букмекеры уже ставки вовсю  принимают – а уж евреи  побольше тебя знают за жизнь, футбол, и что будет.  А все-таки, – жаль, – подправить судьбу, это пиздец заманчиво. А вдруг?  Ну нахуй  я сюда зашел!
– Москва?
– К черту Москву! – я назвал родной городишко, – Двенадцатое июля восемьдесят седьмого, десять утра. Вот сюда, – ткнул  в  берег  речки  на  карте. – Там тебе охуенный маркер –  стальной мост наконец-то навели, пока в позапрошлом  годе ледостав  целый  детсад  на прогулке  не  унес.

    Я сел на унитаз,  мне надвинули на голову хроно-контур, – док заглянул под дуршлаг и строго так: «Ты вернешься, я обещаю!»
    И тут я сломался – меня стал натурально душить смех – какое наиглупейшее положение! Док отошел с ноутбуком  в дальний угол.
– Готовность на стартовом столе. Ключ на старт. Даю обратный отсчет!
    Щас как полечууу,  как полечууу! Ох, нас бы в Ютуб – сколько б людей заиками сделали,  или  наоборот – вылечили.
– Доложить ПУПу  готовность.
  Залупупу, ох мама моя, Звездная блядь деревня! Кабы не деньги,  уже катался б по полу.
– Доложить ПУПу! – взорвался Компасов.
– К старту готов!
  Слезы. Зажмурюсь. Только не заржать.
–  Три, два, один…Пуск!

    Хлопок, и – пи-пи-пи –  зуммер. Открыл мокрые глаза – смех застрял в горле как тройной крючок  – вокруг шумел смешанный лес!
    Исключительно пораженный – до самых нулевых тромбоцитов, парализованных навсегда сперматозоидов и откинувших волоски луковиц, я невольно ощупал хуй и уши – целы, и пошел на едва слышный колокольный звон – к бликам между деревьями – там речка.
    Иду, не верю ни березам, ни птахам – ничему! – а прикоснуться к стволам или цветок сорвать боюсь – словно те отравлены или окажется, что их вовсе нет, а сам несусь на унита…, перемещателе сквозь звезды.
    А как вышел на опушку на взгорок, так вовсе  –  вырвало, сел бочком в траву – ног не чую, – как отшибли –  достебался  блядь! – вот они, – родные места, до Москвы две тысячи с гаком.
  А  вот как на ладони, маркеры жирные как солидол, –  вместо стального моста, –  деревянный, по которому крадется переваливаясь немыслимый ЗИЛ – под  лобовым раскачиваются зубья алых вымпелов  в золотой бахроме, серебрится оплетка она баранке в семнадцать дюймов.
  Городская окраина вся в зелени,  торчит золотая маковка с крестом, видны бараки –  к две тысяче седьмому, здесь будут  разбросаны кирпичные кварталы, берег закатан в асфальт – а сейчас, передо мною река, полоска  песка, проплешины камыша, мостки, лодки,  разворачивается у пристани вниз по течению трамвайчик «Павлик Морозов», а над рубкой стяг СССР.
    За десять минут скурил пол пачки – жеванный табак отрезвляет.  Мимо, виляя, прокатил  велосипед с одной звездочкой, у бдительного седока  на шее приемник – оттуда  позабытый треш – «Сара Барабу».
      Через минуту, велик с  гражданином прокатил назад  в технике сюрпляс – ебашило «Балагое»,  седок  сверлил  меня.
  Понял, – одет я слегка крикливо  для  советской провинции, восемьдесят седьмого – белая  бейсболка, красные кроссовки, синие джинсы и  футболка – на спине – «Почешите мне спинку», а на груди Чебурашка в камуфляже и надпись «Киборг»! Ну хули, в чем вышел, в том вышел, кто  ж  знал…

  Этого не могло быть, но это случилось. Вот он шанс, поквитаться с судьбой. Я вскочил и  побежал под горку, к мосту – там в город, недалеко мне было.
    Все должно случиться через десяток  минут. Я подправлю  засранку. Ну, держись  Маринка!
    Бегу, только маркеры мелькают – аппараты с газировкой, пустые прилавки, царство Жигулей,  блондинки с  накладными плечами,  желтые бочки с синими буквами «КВАС» и их ущербные родственники –  желтые бобики с синими буквами «Милиция».
  Бегу, шарахаются собаки и срутся голуби. Господи, только бы успеть!  Вот показался перекресток  у горсада, вот меня обгоняет тот самый трамвай третий номер, который возит Маринку в школу танцев, – она там лучшая. Поддал что было мочи!
  Трамвай встал, открыл двери, я подлетаю к перекрестку и едва на сталкиваюсь с Маринкой – она выскочила наперерез из-за  угла и шмыг мимо  – волосы по ветру, – рванула к трамваю через проезжую – грузовик у тротуара – обзора глупой Маринке нет,  а за грузовиком  встреча с  «буханкой»  и  перелом.  Я лишь подтолкну.
    Рванул  за  девчонкой, – вместе выскочили из-за грузовика на проезжую, визг тормозов, я что силы толкаю жену в спину, «буханка»  клюет  меня.
    Маринка не будет хромой, не повредит внутри женское, станет балериной или будут водить хороводы у Бабкиной, родит и не встретит своего жестянщика! Похуй! Я люблю тебя, Маринка!
    От удара меня швырнуло метров  на пять, упал на  хрустнувшую руку.
      Судьбу не обмануть. Я так уебал легонькую девчонку под лопатки, что она обогнала свои  ноги, споткнулась  и,  вытянув  ручки  угодила под трамвайное колесо  аж  по плечи.
    Двери схлопнулись, трамвай тронулся. Я наблюдал из первого ряда  яркую гибель  бабочки  Маринки – почти по Бредбери.
    Уже округлившиеся, красивые Маринкины ноги в белых гольфах и сандалиях, мелко затрепетали как крылья, и замерли. Трамвай и не почуял как  перерезал отроческую шейку, тонкие  руки  в  беззащитных плечах. Спасая, я убил свою будущую жену.
    Убийца покатил как ни в чем не бывало, визжала женщина, бежал за трамваем мужчина и колотил в красный бок – зачем? Наверное, хотел вскочить – торопился. Зачем? – будущего нет, сказал док.  Я поднялся и кинулся бежать, – рука болталась как плеть.
      Бежал и рыдал. Был в таком отчаянии, что минуя мост, встал как вкопанный и уже подался перевалить через перила – утопиться, но одумался, – а вдруг она все-таки жива в две тысяче седьмом? Господи, зачем я не верил этому сумасшедшему!
      Перемещатель глупо  белел среди зелени – чертова машина!
      Меня колотило как на электрическом стуле – страх, дикий страх – что я застану на планете? Сейчас приземлюсь среди вигвамов - мазанок или говорящих сугубо по-китайски рептилий.  Господи, прости и пощади меня! Я хотел как лучше, но тебя видать не обманешь.
    Пи-пи-пи. Все, – вот, сейчас! До боли  зажмурился. Хлопок.
– Эй, эй! Ты в порядке?
  Приоткрыл глаз – док! Родненький ты мой, голубчик,  ёб твою мать, да за такие шутки!
  Хотел дать в морду, а сам кинулся к гаду  и повис рыдая – мощнейшее потрясение, – хули, –  впервые человек побывал в прошлом и зарезал там жену, – тут зарыдаешь изо всех щелей…
    Так не голосил даже когда  угнали велосипед – девять мне тогда было.
  Док сунул мне пиво, – что за дрянь! – зато пришел в себя как от нашатыря, вспомнил о руке  – болит неимоверно.
    Позвонить жене я не решился. Может, у меня ее и нет. Невольно фиксирую изменения окружающего мира – вроде все обычно, но…Прежде, я бы курил одну за одной, а теперь и не вспомнил о сигаретах…
    Док был зол, что не притащил ему артефакт, однако вызвал скорую и даже вручил пятьсот  как и договаривались  –  хуев  гений! Стрелять таких!
  Спускаясь в лифте, я разглядывал пятисотку, отыскивая масонский знак или профиль Горбачева или Рейгана,  –  купюра как купюра, и карета скорой у подъезда обычная – без свастики и пулемета. Но что-то неуловимо поменялось…
    В травме меня стали готовить к операции. Добрая сестричка сама вызвалась позвонить жене –  попросить подвезти полис, вещички, – правой я не владел, а позвонить сам – искренне бздел.
– Через час будет. – сказала сестра и отдала мне телефон.
– Кто ответил?
–  Какой-то мужчина.
  Тут  я  сознание  и  потерял.

  Очнулся, – у кровати Марина Маришечка солнышко, глазки  опухшие.
– Марина, ты?!
– Я. Папу с мамой не пустили, они сегодня в гости приехали, сала тебе привезли, а ты…. ых-хы-хы!  – она заплакала.
  Я обнял ее и целовал в родные волосы, щупал худенькую шею.
– Говорят, с рукой очень плохо – перелом в трех местах, все связки порваны. – она опять залилась заикаясь.  – Мало нам а-адного и-и- инвалида.
– Ничего-ничего, все будет хорошо  родная, главное, – я тебя люблю!

  Едва меня выписали, как Маринка понесла безо всяких новомодных ЭКО – поебались, и… вот. Чудеса! Руку я так и не восстановил – дали инвалидность. Зато забыл курить и пить – не хочу и все тут!
    К Главному конструктору я больше не наведывался – хватило одного раза. 
  Однажды, прогуливаясь с коляской, я увидел его – он задумчиво стоял возле карусели, на которой старательно пыталась убиться красивая девочка лет десяти – очень похожая на Конструктора.
  У меня заныла искалеченная рука, но все же я подошел, поздоровался. Док меня не узнал. Глаза словно пустые – не горят, приподнятости в голосе как не бывало. Видимо вместе с шизофренией  вылечили  и  гений этого Великого человека.
  Однажды, уже за полночь, убаюкав и уложив беспокойную дочку, я нырнул под Маринкин теплый сонный бок, и сам не знаю зачем, спросил: – Ты как ногу сломала?
– Отстань…– протянула она и почесала налитые молоком титьки. – С велика упала…Неси молокоотсос…
  Вот вам и бабочка… Что любопытного может ожидать гражданина, прогуливающегося в примкадье…