На другой стороне озера Долгого, в деревне Зажупанье живёт потомственный тракторист - Анатолий Севастьяныч.  Нет для него ничего важнее правды и справедливости. «Меньше врется - спокойней живется» любит приговаривать он.  Прадед Севастьяныча сел за первый в районе Фордзон Путиловец. Дед сгорел в танке на Курской дуге, совершив танковый таран уже горящей машиной. Когда у матери Севастьяныча начались схватки, отец, не дождавшись застрявшей в осенней распутице скорой помощи, ломанул напрямки через подлесок в райбольницу на своей новенькой семьдесят пятой дэтэшке. Таким образом, Севастьяныч практически родился в тракторе, так что профессию и не думал выбирать. Она сама его нашла среди урчащих двигателей и лязгающих гусениц.  С детства он ковырялся с суровой тяжелой техникой, и не было для него ничего слаще дыма  заводившегося дизеля, и бодрое бренчание траков было для маленького Толи лучшей музыкой. В армии попал в Афганистан. Заслужил там Орден Красной звезды. В изложении Севастьяныча подвиг и не подвиг вовсе, а «случайно так получилось». Танки сопровождали колонну машин с секретным грузом. Танк Севастьяныча был первый, его подбили, чтоб он стал, как пробка на дороге, затем сразу жахнули по замыкающему. Командир подал приказ покинуть машину, но Севастьяныч на одной гусенице всё же дотащил свой горящий Т -62 до обрыва, и каким-то чудом успел в последний момент выпрыгнуть. Танк, кувыркаясь, полетел в пропасть. Севастьяныч ужом дополз до первого Урала, занял место убитого водителя, и вывел колонну из-под обстрела. Севастьяныча тогда контузило, от чего он стал глуховат, и разговаривать предпочитал почти криком.

«Да что я. Вон дед, тот действительно герой. За один бой шесть сожженных танков и таран» - отмахивался Севастьяныч. А я так почти и не помню ничего. Всё как не со мной было. Помню, что когда начштаба докладывал, орал, как оглашённый, думал не слышат меня, вот и морщатся, и всё с погон пытался стряхнуть какие-то бурые ошмётки. А это мозги того солдатика были, - Севастьяныч грустно вздыхает. «Всем там быть: кому раньше, кому позже. Смерть на зубы не смотрит».

«Горелый мох» это несколько десятков гектаров соснового леса, расположенного на высыхающем болоте. Местные ходят сюда по грибы уже несколько поколений. В самый полуденный зной тут веет свежей прохладой от тёмно-зелёного мха, заполонившего мягким ковром междурядье сосен. Лес светлый и ровный, заблудиться невозможно, к тому же расположен рядом с дорогой к заброшенному песчаному карьеру. Карьер давно уже затопило, в нём приятно искупаться и ловить карасей вдоль небольшого пляжика. 

В отчаянные девяностые дошел до местных слух, что собираются Горелый мох под пилу пустить. Севастьяныч смотался в  правление, там подтвердили. Мол, пришла разнарядка «сверху». «Какая разнарядка? С какого «верху»? Горелый мох даже в войну на дрова не тронули» - недоумевал Севастьяныч и от его недоумения звенели стекла в управе и трещали головы районных бюрократов. «Дела идут - контора пишет! Нет на вас Сталина с Андроповым!» Не унимался Севастьяныч. Насилу выпроводили. Настырный правдоруб  пошел к участковому. Тот посоветовал «не лезть в это дело». «С хуя ли, не лезть? Это наша земля издавна, жопа ты окопная!» Участковый погрозил привлечь Севастьяныча за оскорбление представителя власти, на что Севастьяныч презрительно гаркнул «Не на тех работаешь, пехота!». В общем, приехал Севастьяныч на делянку сам. Поговорил с шабашниками. Те пообещали вызвать «смотрящих». Через пару дней «смотрящие» прибыли на двух черных иномарках. Как в кино. Севастьяныч же прилязгал на батиной дэтэшке, только заранее прицепил к ней неповоротный прямой отвал. Решил узнать у пришлых, с чего это народный лес стал их собственностью? «По-хорошему» разговора не получилось. Из машин стали стрелять. Севастьяныч только усмехнулся, затянул во всё горло марш танкистов, затем прикрывшись отвалом сгрёб немецкий автопром в одну кучу и спихнул в обрыв карьера. Шабашники с уважением сняли шапки и в задумчивости почесали плешивые головы. Через неделю Севастьяныча вызвал к себе участковый и дрожащим от волнения голосом поведал, что с ним желают встретиться «серьезные люди».

Севастьяныч к назначенному дню смазал семейную реликвию - прадедовскую мосинку с оптикой, побрился, надел пиджак и свежую рубаху, натянул сверху выходной ватник, отбил киянкой грязь с подножки К-701, и пошумел по грунтовке в сторону «стрелки». Около карьера его уже поджидал тюнингованный гранд чероки с открытыми передними дверьми. Рядом с  джипом стояла пара крепких ребят в фасонистых черных костюмах и белых рубашках.  Севастьяныч газанул со всей дури, заложил лихой вираж и остановился аккурат перед носом автомобиля, подняв облако песчаной пыли. Когда она осела, костюмы крепышей поменяли окрас на песчаный. Лица тоже побледнели.

- Видать все черти одной шерсти. Не обосрались, суслики? 
Тупое рыло Кировца нависало над капотом вождя краснокожих. Один из крепышей дернулся за пазуху.

-Ээээ, не балуй, - Севастьяныч потянул из-за сиденья ствол винтовки, -  На лося патроны. За вкус не ручаюсь, а горячо будет.

Другой крепыш махнул рукой, приглашая к задней двери. Севастьяныч скрипя начищенными кирзачами подошел к джипу. Окошко открылось, и глаза Севастьяныча встретились с колючим взглядом пришельца.
-Ты, мужик, кто такой? На кого пылишь, знаешь?
- Севастьяныч я.
- А я Зингаревич. Слыхал? Мой теперь весь лес в вашем районе.
- Редкое отчество, - уклончиво ответил Севастьяныч.
- Войны хочешь, мужик?
- Я говорить приехал, а не стрелять.
- Ну, говори.
- Лесок людя́̀м оставь. Там бабки с детками по грибы и ягоды ходят.  Нам чужого не надо, но и своего не отдадим.
- Это я уже понял. Зачем машины попортил, людей моих покалечил?
- Так они сразу палить начали. Я даже спросить не успел, чьих они. Про всякого дурака своего ума не напасешься.
В джипе хмыкнули.
- Охотник?
- Есть немного.
- Коллекционное у тебя ружьё. И  состояние идеальное.
- Именная. Прадед с финской припрятал.  Кукушек снимал. Снайпером был.
- Меняю на лес.
Севастьяныч думал мгновение.
- А забирай!
- Не боишься, что обману, танкист?
- Так тыж Зингаревич! Как ты можешь обмануть Севастьяныча? По рукам?
В джипе хохотнули, в окошко протянулась холеная ладонь.
- По рукам, Севастьяныч. Поехали парни.
Откуда он узнал, что я танкист? - недоумевал потом Севастьяныч, - видать участковый, гнида паскудная, стуканул.
Больше на «Горелый мох» никто и не думал покуситься.