Если честно, то я даже не знал его имени. Да я вообще о нем ничего не знал! Несмотря на то, что последние месяца два я по несколько часов в день проводил рядом с этим человеком. Про себя я прозвал его «Аргентинцем», потому что он постоянно пил этот мате. Ума не приложу, откуда он его доставал в своей «кочегарке», но, тем не менее, каждый раз спускаясь в его каморку, я из раза в раз заставал его с обшарпанной алюминиевой кружкой, забитой доверху травой, и торчащей из нее трубочкой-ситом.


Нет, я, конечно, видел его и раньше. Он работал в той самой котельной, которая также служила ему домом, еще до того, как мы сюда переехали. Стоя вечером на кухне, я иногда наблюдал за тем, как он с чавкающим звуком погружает лопату в массу угля, оставленную самосвалом, и размашистым движением посылает ее содержимое внутрь здания сквозь небольшое окно, расположенное на уровне земли. Копнул – швырнул, копнул-швырнул. Вот так неспешно он за ночь успевал убрать с глаз жителей окрестных домов всю кучу, а вслед за ней убирался и сам. Тогда я думал, что это очередной погорелец, оставшийся без семьи и крыши над головой и  доживающий свой век в тоскливом одиночестве. Даже подумывал над тем, чтобы отдать ему свою старую кожаную куртку, которая висела в гараже. Пусть бы и пропьет, мне-то все равно она ни к чему. Но, когда подошел к двери в котельную, чтобы обрадовать старого бездомного обновкой, обнаружил, что та заперта. Потоптавшись на месте с пару минут и убедившись, что на мои стуки никто не реагирует, я оставил эту затею.


Потом пару раз я пытался разузнать у старожил-соседей про этого странного кочегара. Откуда он и есть ли у него родственники. Но оказалось, что половина из них даже не представляла, о ком я говорю, а вторая только пожимала плечами и удивлялась, что я интересуюсь судьбой какого-то бомжа.


Впервые я заговорил с ним в тот день, когда порядком устав от надоевших упреков жены по поводу моих ежепятничных пьянок, дабы уклониться от очередного скандала с утра, хлопнул дверью и вышел из дома. Идти мне было особо некуда, поэтому, выйдя из подъезда, я стал искать взглядом какую-нибудь скамейку. На часах было раннее утро, субботний двор стоял абсолютно пустынный. И лишь возле старой котельной, прислонив спинку хромого стула к кирпичной стене, неподвижно сидел Аргентинец. Его морщинистое лицо освещалось поднимающимся из за крыш солнцем. Полуприкрыв глаза, он смотрел куда-то вдаль (а может и наоборот вглубь себя). Во всяком случае, в его взгляде была какая-то отчужденность, а в нем самом при этом чувствовалось абсолютное спокойствие.


Натуральный уличный котяра, - подумал я, - такой же вальяжный, самодовольный, пыльный и никому не нужный...


Не знаю почему, но я просто подошел и сел рядом с ним на землю. Старик, искоса посмотрел на меня и потянулся за термосом. Долив в кружку горячей воды, протянул ее мне.


- Что это? –  недоверчиво спросил я.
- Всего лишь мате… Попробуй, если не побрезгуешь. Полегчает.


Видимо, отпечаток вчерашнего веселья выдавал мое состояние с потрохами. Голова действительно раскалывалась. Я взял из его рук кружку и потянул жидкость через трубочку. Она оказалась довольно терпкой, но в тоже время интересной на вкус.


- Нет-нет… до конца! – сказал он на попытку вернуть ему кружку, - следует допивать мате до хлюпающего звука с дна. Это считается хорошим тоном. Во всяком случае, в Аргентине.


Приехали, – пронеслось в голове, пока я допивал остатки, - бездомные теперь у нас преподают этикет южноамериканских народов на улицах. Не хватало еще, чтоб этот моралист меня лопатой по голове огрел за неподобающее поведение.


А ты, стало быть, и в Аргентине побывать успел? - спросил я не без ехидства, возвращая кружку.
«И не выходя со двора, можно познать мир.» - с улыбкой ответил мне Аргенитинец, глядя прямо в глаза, словно и не заметив моего «укола» в свой адрес.


Я хмыкнул в ответ и замолчал. От его взгляда внутри все похолодело. Не знаю почему,  меня внезапно охватило чувство тревоги. Это довольно сложно описать, но на секунду показалось, что этот человек видит меня насквозь. Словно ему только что стали известны все мои самые сокровенные желания, все мои страхи, обиды, все то, что люди привыкли тщательно скрывать даже от самых близких за ширмой «карнегианской» улыбки. Быстро отведя глаза, я попытался собраться с мыслями и успокоиться. Снова взглянул на Аргентинца, но тот уже отвернулся от меня, наклонившись за термосом. Щелкнув кнопкой на крышке, он как ни в чем не бывало стал заливать кипяток в кружку.


Повисла гнетущая (во всяком случае, для меня) тишина. Тревога внутри только нарастала. Я пытался как-то понять свое состояние, но мысли разбегались в разные стороны, не позволяя вниманию задержаться хоть на одной из них ни на секунду. Чувства путались, накатывая друг на друга и постоянно меняясь. Мне то хотелось вскочить и убежать, куда подальше от этого странного человека. То ударить его. То нахамить, а через секунду уже обнять и расплакаться. Все это было для меня полной неожиданностью, ничего подобного со мной никогда ранее не происходило. Сердцебиение стало ощутимо ускоряться.


- Что ты туда подсыпал? – спросил я, борясь с подступающей тошнотой, но, не желая выдать тревогу, - я как-то нехорошо себя чувствую…


- Не понимаю, о чем ты? – старик потягивал свой напиток, продолжая смотреть куда-то вдаль, - подумай хорошенько, ты вчера приперся домой, еле-еле волоча ноги, а теперь удивляешься своему самочувствию, да еще и пытаешься свалить всю вину на ни в чем не повинную траву. Я ведь тоже ее пью, если ты не заметил… Расслабься!


«РАС-СЛАБЬ-СЯ!» - это слово прозвучало в моей голове настолько отчетливо, словно все остальное было сказано лишь для фона. Он произнес его очень спокойно, без акцента, но оно произвело на меня неизгладимый эффект. Время остановилось. Двор куда-то пропал. Вся резкость моего внимания была наведена на одно только слово, делая всё остальное размытым. Фонтан тревожных мыслей резко иссяк, в голове была абсолютная пустота, в которой словно эхо от удара колокола разносилось – «Рас…слабь…ся...».


Я поднялся на ноги и взглянул на Аргентинца. Тот посмотрел на меня снизу вверх, скривив рот в полуухмылке. Его вопрошающий взгляд уже не был пугающим, наоборот, мне почудилось в нем что-то до боли знакомое и родное. Я постоял несколько секунд в нерешительности, то ли желая что-то сказать, то ли пытаясь понять, что вообще, черт возьми, происходит, но вдруг как-то неожиданно даже для самого себя резко повернулся и пошел в сторону своего дома.


- Ты это… - хриповатый голос заставил меня обернуться, - заходи, если чо!


Старик подмигнул и разразился громким смехом. Он смеялся, пока я дошел до двери. Я слышал его смех, поднимаясь по ступеням подъезда. Он прерывался, когда Аргентинец прикладывался к своей трубке, но, допив мате, старик хлопал себя по коленке, и его смех вновь разлетался по всему двору. «Наверное, он все-таки чокнутый» - подумал я, поворачивая ключ в замке входной двери.

Из кухни навстречу вышла жена, протирая свежевымытую тарелку вафельным полотенцем. В ее глазах все еще тлел огонек утренней ссоры. 

- Чего это ты вдруг так быстро? Друзья-алкаши повымерли или в магазинах тебе объявили бойкот?

Я подошел и молча обнял ее за талию, крепко прижав к себе. Шумно вдохнул запах ее волос и поцеловал в мочку уха.

- Прости меня, пожалуйста… Наверное, ты права, мне не стоит так много пить.

Супруга резко отстранила голову и тревожно посмотрела на меня. Ее зрачки взволнованно забегали по моему лицу.

- Что-то случилось?
- Не переживай, все в порядке.

Я чмокнул жену в лоб, отпустил руки и прошел на кухню, приговаривая: «Все в пооолном поряяядке». Подойдя к окну, я отодвинул занавеску и выглянул во двор. Вместо Аргентинца, развалившись всем телом на стуле, грелся на солнышке большой черный кот. Вальяжный, самодовольный, пыльный и никому не нужный...