Глава 1.

  Медленно, едва позвякивая буферами, темные вагоны пригородной электрички вкатывались  в  ночное  депо  старого вокзала.
  Два прожекторы в створе огромных ворот освещали нутро вагонов. Яркий свет впивался в окурки на полу, скомканные газеты  на деревянных скамьях.
  Свет забрался между безвольно раскинутых, полных ног женщины в  бордовом платье. Расклешенный подол задрался, открыв тугой, сытый лобок  скрытый высокими трусами.
  Голова упиралась в стекло и  мирно покачивалась в такт движению. Женщина была пьяна. С распущенных толстых губ ниткой падала тягучая, словно стеклянная слюна.
  Вагон замер вплотную к бетонной стене, увенчанной ржавой спиралью колючей проволоки. Состав несколько раз мягко толкнуло и вагоны встали окончательно.
  Женщина  всхлипнула, застонала, отвалилась от окна и улеглась в выемке скамьи.  Попыталась забросить и ноги, но белые лаковые туфли только скребли каблуками стенку вагона  – места не хватало.
- Хватит, ты! –  хрипло промычала она и замахала рукой возле голых коленок, словно кого отгоняя. Потом медленно уселась с закрытыми глазами и застыла. Казалось, - заснула. Но тут она высоко и тонко всхрапнула и открыла  глаза.
  Ничего не соображая, пьяно таращилась по сторонам, пока не произнесла равнодушно: - Вот ни хера себе, Тоська.
    Потерла опухшее лицо, приходя в себя и припоминая день рождения в подсобке продмага.  Ни мало не пугаясь пустого вагона, покачиваясь, она обошла оба тамбура, - заперто. Подобрав подол, присела держась за стенки. Тугая струя звонко уперлась в рубчатую сталь, зажурчала. Дважды неуклюже переступила, - текло прямо под  туфли.  Кряхтела, тужилась  брызгая  остатками.
  Вернувшись на место, она отыскала в сумочке  карамельку намертво спаянную с оберткой  и  улеглась на лавке, скинув туфли, - безразлично затрещала конфетой.
  Вдруг по грязным окнам забегал желтый луч.
  - Обходчики! – вскочила Тоська и кинулась следом за лучом, барабаня в стекла и крича.

Глава 2.

- Ты чего, касатка, заспалась? Как же тебя милиция не сняла? – добродушно глядел  снизу старик в форменной тужурке.
- А за что меня в милицию?! –  Тоська угрожающе подбоченилась в проеме тамбура. Была она неробкого десятка, как любая  торговка  на продуктовом дефиците.
  Дед с хрустом топтался на щебенке, норовя половчее поддержать грозную бабу  помогая спрыгнуть с подножки.
- Осторожно, барышня, ноги береги.
- Заснула, дед. Так намаешься на работе… А ты, обходчик?
- Обходчик,  кто ж еще. Вот таких сымаю и спроваживаю…
- Куда? – она опять насторожилась насчет милиции. - Говорят тебе, - устала! – и тут же спохватилась, - ночь, кругом ни души и попросила почти ласково. - Скажи лучше дедушка, где выход? Я пойду, ждут меня.
- Ждали б, - не спала по лавкам! – произнес он глухо и твердо. Как и не было добродушия.
  Она настороженно покосилась на старика: «Да нет, показалось. Дед как дед… »
- Ты чего, старый?! Как  с женщиной разговариваешь?
- Чевось? – опять  улыбался старик. – Не женатая говорю, а то б мужа убоялась.
- Аа…Вон ты о чем.
  Они не спеша шли по промасленной щебенке, сквозь которую настырно лезла наружу стелющаяся, мелколистная травка. Над вагонами, где-то вдалеке, горело зарево вокзала и едва слышно объявлялись поезда. Было зябко и серенько, как перед рассветом и в отсутствии света фонарей.
- А далеко идти-то? Ты покажи куда, я сама добегу, а то пока с тобой…
- Не добежишь…
  Тут ей опять почудилось, что с его голосом что-то творится.  Стало вдруг жутко идти с чужаком меж бесконечных вагонов, куда едва долетает шум вокзала. Захотелось пуститься бегом прочь.
- Тут же несколько квадратных километров. – как ни в чем не бывало, объяснял дед. - И вагонов сотни три, - новых, старых, грузовых, - всяких. Заплутаешь, собаки тебя погрызут. Меня только знают.
  Он шагал несколько впереди. Широкие, промасленные штаны висели мешком, куртка была великовата. Тонкая шея  по - мальчишески торчала из широкого воротника.
«Тьфу ты, господи, вот лезет в голову! Хороший дед, что он мне…» - подумала она.
- А ты давно здесь, дедушка?
- Давно. Лет тридцать поди.
- А где ж ты  обитаешь? В вагоне что ли?
- Зачем в вагоне?, - нет. Хозяйство у меня тут, касатка.
«Касатка. – с неприязнью подумала она. - Бабке твоей сказать, она б тебя по хребту огрела, труха ты в штанах!»
- Да какое ж тут хозяйство, - рельсы  да гайки.
  Он обернулся, усмехаясь. Улыбка обнажила в лунном свете молодые, ровные зубы:
-  Мясо у меня тут, сало. Все как положено.
«О, господи! Скорей бы дойти. Мерещится  всякое! – вновь обмирала Тоська. - Челюсть  это вставная у него.»
- Сало? А чем же ты свинью кормишь?  Пить у тебя  нету?  Пить хочу.
- Есть. Только в  коморке.
- А далеко еще?
- Почти пришли.
  Тут она подвернула ногу на крупном камне. Туфля соскочила и Тоська запрыгала на одной ножке, боясь порвать дефицитные чулки. Оперлась о вагон. Нагнуться в ее относительно трезвом состоянии  значило  непременно упасть.
- Дедуль, подними туфлю, потеряла. – попросила она.
  Тот кряхтя присел и, взяв в одну руку туфлю, а другой крепко сжав отекшую, горячую и влажную Тоськину ступню, нарочито неспешно, словно наслаждаясь, - обул. Тут же удивительно резво поднялся и уперся  в нее блеклыми, слезящимися как у хорька глазками.
- Ты чего дедуш…, - не договорила Тоська.
  Она вдруг увидала, как высоко ходит у того грудь. Роба был накинута на голое тело. В  вырезе спецовки бесшумно вздымалась и опадал атлетическая грудь. Морщинистая шея в седой щетине, удивительно  резко переходила в тугую плоть, под гладкой, как дельфинья кожей.
  Старик заметил куда направлен ее взгляд и быстро стянул  лацканы:
- Тут недалеко, сейчас напьешься.
  Он метнул руку себе за спину и что-то потянул из-под полы кургузого пиджачка.
  Тоська взвизгнула и что было сил, ударила старика крепкой рукой (которой без труда ворочала бачки с тестом)  прямо в нос. Тот рухнул под вагон, - стоптанные сапоги взметнулись вверх.
  Она кинулась бежать, ломая ноги. Туфли соскочили и забыв про колючий щебень она полетела  на далекое зарево над крышами вагонов, - к вокзалу, к людям.
  Зашипев как гусак, стрик  вскочил, яростно потер нос и вытянул-таки на свет божий легкую кувалду с длинной ручкой. Впереди скакала козой белая под луной фигура.  Замерев на секунду, старик примерился и мощно  метнул  кувалду  вслед убегавшей.
  Тоська оступилась и припала на колено, - только это ее спасло. Над головой просвистело, и впереди высекло искры и брызнула щебенка.
  Она припустила еще пуще. Рваные чулки облезли по колена и трепетали на ветру. 
  Не видя конца коридору меж вагонами, она сама не ожидая, с разлету нырнула под вагон, под другой, третий. Замерла под колесной парой,  вцепившись в ледяной рельс и усмиряя дыхание, – прислушивалась, - не грохочут сапоги?
  Вдруг ее обуял ужас: «Собаки! Сейчас выпустит! Бежать!»
  Не сводя глаз с пролетов между колесами, Тоська задом полезла из-под вагона. Огляделась, и на полусогнутых побежала так быстро, как трудно ожидать от крупной, тридцатилетней  женщины.
  - Господи! – замирала она в ужасе, не имея сил обернуться.- Когда  же!
  Зарево вокзала было так же далеко, как и прежде. Тоська не знала, что ныряя под вагонами, кружась, она потеряла направление и теперь бежит  на свет прожекторов  при въезде, то есть назад.
  Вдруг между вагонами мелькнули желтые оконца. Не веря в спасение, она нырнула под вагон и очутилась на развилке нескольких ржавых веток. Вдоль путей, тянулся  покосившийся кирпичный барак  с выбитыми окнами.  С самого краю  едва  светились три окошка.
  Тоська оглянулась по сторонам и бегом к бараку. Влетела на скрипучее, просевшее крыльцо и рванула обитую войлоком  дверь. Та не поддалась. Тоська заскулила и  без сил дергала за ручку, дергала. Дверь таки распахнулась и обдала теплом и грубыми запахами железа, машинного масла и чего-то сладкого.

Глава 3.

  Сдерживая скачущее сердце, Тоська с опаской заглянула в узкое помещение, - мастерскую.  Пыльная лампочка освещала верстак, кучу железа, ведро с водой подернутой маслянистой  пленкой окалины. За приоткрытой дверью в другую комнату кто-то сердито громыхал  железным и буднично и успокоительно бубнило радио.
  «Слава богу!» - обессилела Тоська и, миновав мастерскую, влетела в дверь. Не умея с разгону остановиться, воскликнув как чайка,  она поскользнулась  и уселась квашней на пол.
- Сука мокрая, сама прибежала! – старик обходчик в изумлении смотрел на нее от  верстака в углу, а сам слепо шарил  по нему рукой.
  Взвыв от ужаса, Тоська заерзала голыми, окровавленными пятками по полу, пятясь назад. Наконец  вскочила  и кинулась прочь.
  Дед  не побежал за ней,  - он просеменил вдоль стены, чтобы видеть дверной проем в котором убегала Тоська. Подался корпусом вперед и с изумленно - радостной, дьявольской ухмылкой  метнул кувалду на короткой  ручке.
  Едва Тоська толкнула дверь наружу, как металлическая  болванка, обутая в два старых шерстяных носка страшно тюкнула в затылок. Она рухнула наружу и с хрустом выбила о порожек передние зубы.
- Пади, убоина блядская! – дед подпрыгнул козлом и опрометью к верстаку, - схватил с него что-то и  кинулся  к затихшей Тоське.
  Пока она не очнулась, старик  присел над ней, намотал кримпленовый, затрещавший  подол на жилистый кулак и  полоснул под коленками выделанным из напильника, острейшим ножом. Хлынула горячая кровь. Та и не пискнула.
  Деловито выпрямился, опустил нож в карман и схватив за щиколотки, рывком втянул тело внутрь: - Приплыла, золотенькая. Щас обихожу. – дед тянул с пояса ремень.

Глава 4.

  Тоська  очнулась от мокрой щекотки, - словно кто поливал теплым на коленки, а под коленками - щекотно. Знобило, затылок  совершенно одеревенел, - она не чуяла всю заднюю половину черепа.
  Она была привязана  на верстаке и могла лишь двигать головой. Хотела закричать, но рот был намертво забит соленой, вонючей ветошью. 
    Старик подкидывал в чугунную дверку поленца. Паровозная топка с дореволюционной кукушки была вмурована в кирпич и были подведены меха – ковать. Дед поработал мехами и в топке  ровно загудело.
  Он обернулся и с улыбкой увидел, что она смотрит мокрыми глазами:
- Ну что, касатка, отдохнула? А я тружусь, пока ты бока отлеживаешь.
Тоська затрясла головой в истерике.
- Уймись, зараза стриженая! – направился он к верстаку.
  Тоська замерла в покорном ужасе. Только смотрела молящим взглядом.
- Вот так! Так лучше. Будешь мне мешать, я тебе больно сделаю, голубка. Так больно, что сердце само заорет у тебя в груди. Слышь-ка?
  Пленница закивала.
- Вот и ладно. Лежи, как овечка и жди конца по грехам человечка. Будешь тиха, уйдешь легка.  Если ноги назад приделаешь.  – затрясся он от жуткого смеха.  - Вон, глянь-кась!
  Не сводя с нее безумных глаз, старик с дьявольской улыбкой прокозлил к топке и присев, схватил с полу два полешка и поднял над головой, - повертел хвастливо, чтоб ей было видно.
  Тоська увидала в руках  свои  голени обутые в любимые белые туфли. Дед крутил их над головой  и хвастливо приговаривал: - И туфли подобрал, и туфли!
  Сердце затрепыхалось и стало.
  Увидев, что жертва потеряла сознание, старик в страшной досаде  отбросил ужасные свои трофеи и кинулся к верстаку. Щупал пульс, припадал к большой теплой груди и ничего не слышал.
- Ахы!- завизжал он и закрутился волчком возле безногого тела. – Сука, сука! Издохла блядь! Обманула меня старого! Сбежала!
  Он кинулся в другую комнату и там бесновался, круша с жутким грохотом все вокруг. Вскоре затих. С верстака  размеренно  капала кровь в цинковое детское корыто для купания.
  Вскоре старик вернулся  со свертком в руках и  развернул на табурете. Целый набор блестящих ножей, - фабричных и самодельных, -  самой разной формы и ухватистая пила заблестели в тусклом свете. Дед вытянул  узкий и длинный, вроде скальпеля  нож…
    Спустя три часа он забросил в топку последние, блестящие белые кости, увенчанные возле синеватых  мослов-суставов обрезками перламутровых сухожилий.  Принес большой котелок и что- то принялся выбирать из корыта.
  Когда от больших берцовых костей остались лишь угли он отворил заслонку и поместил котелок в раскаленную топку. Жар был так силен, то в котелке тут же зашипело словно сало на сковороде.
- Ээ нет, - шкварки выйдут. Попозжее …- вынул он котелок.
  На рассвете,  раздевшись донага, старик  натирал  крепкое, жилистое тело вытопленным женским салом. Натирал долго и с видимым удовольствием, приговаривая тихонько: - Бабу не выебал, да сало вытопил. Как натрусь, молодкам сгожусь.
  Избегал он только мазать лицо…
  За окном был почти полдень, светило солнышко, с путей слышен лязг сцепок и мерный стук колес. Вагонное хозяйство давно пришло в движение, но возле кирпичного барака - ни единой души. Лишь медленно проплывают мимо пустые вагоны.
  Старик с натугой, - «Эх!», выкинул из погреба линялый рюкзак и следом вылез сам. Закрыл барак и направился к отстойнику пассажирских. У трансформаторной будки на путях, его ждали:
- Чего так долго?
- Да вам еще два часа стоять. – ответил старик и  расхомутал рюкзак. Внутри, - грубый полиэтиленовый  мешок полный кусков свежего, ледяного мяса, – пакет изнутри запотел.
- А печенка?
- И печенка есть.
- Где, старый, такую сладкую берешь? У пассажиров за ушами блядь  трещит.