Некий одиозный исторический персонаж, один из идеологов  великой французской револю­ции, словоблуд и бузотер Жорж Жак Дантон, взойдя на помост гильотины, изрек, де, ре­волюция это чудовище, пожирающее своих детей. Так гласит легенда. Трагичность момента неоспорима. Тем более, что чудовище он пестовал собственноручно. Хотя с другой стороны, жалости, Дантон, во всяком случае у меня не вызывал никогда. Наоборот. За все, совершенные им злодейства, не­примиримый борец с монархией, получил воздаяние сполна и без от­срочки, разделив судьбу многих сотен, а может и тысяч безвинных сограждан, приговоренных к ножу, во имя пламенных, утопических идей. И с точки зрения исторической справедливости, это правильно.

    Однако, куда чаще случается, мы знаем не мало примеров, что не революция питается своими детьми, а наоборот, ненасытные отпрыски, как личинки злобных мух, паразитируют на ее кровоточащем теле. Именно о тех, кто сделал революцию, а потом ее пожирал, будет мое повествование. Начну с немца, ибо эта нация, как уверяет в том наше общественное мнение, впе­реди планеты всей.

        Кто сейчас,  вспомнит имя неистового немецкого коммуниста Макса Гельца. Разве что узкие  специалисты  историки,  перекапывающие ради диссертаций кучи устаревшего документального мусора или редкий дилетант интересующийся моментом перелома эпох, началом бурного XX в.
     
      Между тем в 20 х, начале 30х годов прошлого века, это имя  гремело по всей Европе, где без устали егозил Коминтерн, в том числе по необъятным просторам советской России. Не то что бы своих героев не хватало, тогда все было по-другому. Не было в СССР доярки или поденщицы, которая бы,  не мечтала отдаться герою интернационалисту, и не было  пионера, ко­торый бы не подражал образу пламенного борца за свободу германского пролетариата. В его честь называли фабрики и заводы, именовали колхозы, коммуны и сорта новых злаков. Во многих городах улицы носили имя немецкого революционера. До 60 х годов, по Волге, дымя трубами и пуская пар в свисток, молотил коле­сами по воде пароход, на борту которого сверкала медью вышеозна­ченная фамилия. Он был награжден несколькими, весьма престижными орденами Советской республики, был пожалован высокими званиями «Почетного работника НКВД СССР», почетного сталевара и хлебороба. Два последних звания, явно были неуместны, однако  мнение «трудового народа», в те времена оспаривать, никому не приходило в голову.

      Советские щелкоперы той поры, находившиеся на кормление у власти, возвели Гельца  в ста­тус эпического героя, сравнивая его с былинным Ро­бином Гудом,  называли его европейским Стенькой Разиным, позже отечественные историки повеличали неугомонного партизана революции, немецким  Нестором Махно. И действительно, кем же был  неугомонный поборник прав обездоленных немцев, беззаветный  воин за их счастье и беспринципный террорист № 1 тех далеких времен, безумный немецкий Макс.

      Гельц родился в Саксонии, 1889 году, в семье бедного крестьянина, добывавшего средства к пропитанию, монотонным, изнурительным, не приемлющем творчество, трудом. Случившись от природы крепко сложенным, здоровым, но своенравным юношей, младший Макс,  однако, не пошел по стопам отца. Еже­дневное ковыряние в навозе и беспросветная нищета,  сызмальства,  вызывали  отвращение у будущего пролетарского революционера. С другой сто­роны неусидчи­вость и желание получать от жизни все сполна и сразу, не позволили делать карьеру, размеренно шагая по ступеням германской социальной лестницы одной из самых требовательных и четко выверенных.

      Немало помотавшись по Неметчине, Макс, в конце концов, освоил специальность киномеха­ника. Данная стезя привлекала молодого человека, необычайными, для начала 20 го века перспективами. Во - первых, работа с мерно потрескивающим кинопроектором, обеспечивала близость к технике, что для немца, было немаловажно, при том, не нужно было таскать тяжелых железяк и пачкать рук солидолом. Во - вторых, можно было ежедневно наблюдать диковинные кинематографические миры, пускай через небольшое окошечко, зато совершенно бесплатно. И в третьих, что в некоторой степени определило судьбу нашего героя, можно было, пускай и без особого комфорта, в будке киномеханика, пердолить охочих до высокого искусства и слабых на передок, немецких фроляйн. Сочетая небесное с земным, получая при этом небольшое жалова­ние. А женский пол, наш герой любил на право и на лево, превыше всякой меры. При­чем пользовался у него взаимностью.

      Когда над Европой сгустились тучи и тщедушный серб Гаврила Принцип, в Сараево прострелил голову эрцгерцогу Австро-венгерской империи, принцу Фердинанду, Макс Гельц, уже был вполне состоявшейся личностью. К 25 годам будка киномеханика стала ему тесна, и за­писавшись добровольцем в королевский гусарский полк, он отбыл среди прочих на фронт. Глав­нокомандующий немецкой армией, фельдмаршал Гинденбург, обещал каждому немецкому сол­дату по пышногрудой хохлушке, варящей вкусный борщ с клецками и утонченной французской мамзель, искусно делающей минет. Сидеть хлебать наваристый суп, и что бы под столом сосали, составляло предел мечтаний будущего коминтерновца. Прокормив четыре года насекомых по окопам, не откушав борщеца на восточном  и не получив орального удовлетворения на западном фронтах, озлобленный Макс вернулся в Саксонию. Разваливающаяся и отмирающая империя от­метила заслуги бравого вояки железным крестом, однако в придачу к нему, как и прочие ветераны, он получил все ту же  нищету и довлеющую над нацией вселенскую, несправедливую обиду.

    Как и более удачливый в последствии, его современник, Адольф Аллоизиевич  Гитлер, Гельц осмотревшись по сторонам, решил принять прямое, непосредственное участие в строительстве новой Германии. Однако кроме того как гусарить и обносить по темным подворотням добропо­рядочных граждан, наш герой ничего не умел. Убе­жденным коммунистом изначально, как уве­ряют некие более поздние источники, Макс не был. Не стал им, он и позже. Саксонский Робин Гуд, был человеком отчаянного действия, а такие семена прорастают и дают всходы, на той почве, в которую попадут. Я уве­рен, не сиди Макс Гельц в тюрьме, в 1923 году, очень даже мо­жет быть, он бы браво шагал пле­чом к плечу в одной колонне с Гитлером и Людендорфом под выстрелами полицейских жандармов.

    После неудачной, тяжелой войны, по всей Германии царил хаос. Множество партий, различного по­литического толка, пытались переложить друг на друга ответственность за постыдное пораже­ние, страна стояла на пороге полной анархии. Настало время таких как Макс Гельц – крепких, закаленных в боях, суровых парней, не отягощенных моралью и готовых на все, что бы отвоевать себе место под солнцем, в новой, послевоенной жизни. В родном городе  Фаль­кенштейне, наш герой сколотил вооруженный отряд из люмпенов-радикалов, как сказали бы сейчас ОПГ, типа «солнцевских» или «тамбовских», и стал терроризировать местных буржуа, от­бирая у них топливо, продовольствие, скот,  не брезгуя золотишком. Бумажные рейсхмарки, в то время стоили не дороже бумаги, на которой были напечатаны.

    Те времена, позднее вспоминал Гельц, с особым благодушием, как прототип видимого им коммунистического будущего, хочешь, супец, хочешь, минет, и все бесплатно, а то еще и добра какого достанется.

    Справедливости ради, стоит сказать, что новоявленный активист рабочего движения, не был стяжателем, щедро делился награбленным с местной беднотой, коей в разоренной стране было с избытком, за что был особенно, почитаем последней. Поэтому позже, после неудачного берлинского восстания, когда из­вестному теоретику немецкого социал-демократического рабочего движения, Карлу Либкнехту, проломили прикладом голову, а еврейку Люксембург, по­добно бешеной собаке, пристрелили в канаве, и по стране пошла волна реакции - ни Макса Гельца, ни его верных бойцов-подельников, арестовать не смогли. Фалькенштейнская  босота, прятала их как родных, а люди состоятельные побаивались, ибо войска уходили наводить порядок в другое место, и тут же, как феникс из пепла возрожда­лась Саксонская советская рес­публика под руководством боевика товарища Макса, никакими советами, в которой, разумеется, не пахло. 

    С неким подобием организации, семьдесят лет спустя, российская беззубая власть, столкну­лись на северном Кавказе, во время на­ведения конституционного порядка в мятежной Чечне.

      Так продолжалось несколько лет. Макс, не далекий и падкий на всякого рода посулы, вступил в коммунистическую партию Германии, из которой в скорости был исключен, ибо вел себя, как отъявленный анархист - маргинал, делал, что хотел и следовать принципам демократического централизма никак не собирался. Бил товарищам по партии морды, пьянствовал, не пропускал мимо себя ни одной юбки. Если не получал согласия, брал силой.  Идеи торжества всемирной справедливости его трогали мало. Свободу, равенство, братство, он понимал по-своему, по -фронтовому. Гарантом этих люмпен-пролетарских категорий, по его мнению, могла служить ис­ключительно винтовка, сжимаемая собственной рукой, подобно американской парадигме насчет «кольта», который всех уровнял перед богом.  Не советуясь с товарищами по партии, руково­дствуясь собственной инициативой, немецкий Махно, устраивал точечные теракты, то там, то здесь взрывая различные административные здания, полицейские управы и пожарные команды, что возвело Гельца в негласный  ранг террориста № 1 на территории Европы и неисправимого «левака».

    Всякие демократические процедуры, сопровождаемые говорильней, саксонский партизан, не выносил. Во главу угла любого политического преобразования, Макс Гельц ставил террор, и на­силие чем был идейно близок Льву Давидовичу Троцкому, однако существенно уступал последнему в интеллектуальном развитии и знании материальной базы. Но несмотря на этот, ма­лосущественный недостаток, уже в 1920-1921 годах он опять во главе марширующих по германии вооруженных рабочих колонн.

      Макс был хорошим солдатом, но его беда заключалась в том, что он поставил не на ту ло­шадь. После разгрома мартовского, 1921 года восстания, наш герой оказался там, где ему и сле­довало быть – в тюрьме, с пожизненным сроком. Воспоминаний о том, с кем Гельц сидел и чем в годы вынужденной неволи занимался, история не сохранила. С уверенностью могу сказать одно, что не занимался самообразованием как Ленин, и не писал книг как Гитлер. Скорее всего, что наиболее соответствовало его характеру, брал на «гоп-стоп» вновь посаженных, играл в картишки, бухал чифир и опускал не понравившихся ему сокамерников. Очень может быть, что большее время отсидки проводил в карцерах и был ненавидим тюремным начальством за тяжелый, несговорчивый характер.

    К сожалению, история не столь прямолинейна, как нам бы того хотелось. Лишенный зубов волк, всегда вызывает сочувствие у мягкотелой европейской интеллигенции. Плененный террорист, усилиями социал-демократических агитаторов вскоре приобрел ореол мученика, за­щитника обездоленных  и борца за светлое, справедливое будущее  Германии. В либеральных га­зетах той поры развернулась беспрецедентная компания в защиту пламенного революционера. В его судьбе приняли участие такие великие и часто обманывающиеся люди как Томас Манн и Альберт Эйнштейн.

    На сломе эпох, в 1928 году, когда национал-социалистическая партия  Германии, набирала обороты, а общество кипело и булькало, как похлебка на адском пламени,  в стране была объявлена массовая политическая амнистия.  Макс Гельц, получив помимо фронтового, еще и тюремный опыт, после семи лет заключения вышел на свободу. Сразу оказавшись в гуще событий саксонский борец за счастье простого народа, явно переоценил свою популярность и со­ответственно возможности. Его обуревала лютая ревность, перерастающая в неприязнь, к шедшему полным ходом на смену престарелому «отцу нации» Гинденбургу, молодому и многообещающему Адольфу Гитлеру. Когда Макс руководил вооруженными саксонскими дру­жинами, о подволакивающем ногу, австрийском выскочке, никто и слыхом не слыхивал.

    Макс, безнадежно опоздав, все же решился включиться в гонку за обладание титулом фюрера, что кончилось для него, можно сказать не начавшись. В среде немецких коммунистов царил рас­кол. Руководящие места в партии заняли тупоголовые функционеры. Последние ошметки, неко­гда мощного, социал-демократического рабочего движения Германии, доедал Гитлер, а симпатизировавший ему в то время Иосиф Сталин, всячески возбуждал его хищнический аппетит. Выступив несколько раз в пивных и погрозив Адольфу физической расправой, Макс оказался в сточной канаве с проломленной головой и отботанный солдатским берцами.

      Несмотря на это, руко­водство Коминтерна, особенно советское его крыло, видя в нем многообещающего и безусловно могущего стать полезным для дела торжества коммунизма, че­ловека, решило переправить его в СССР, для того, чтобы уберечь от национал-социалистов, а скорее, оградить от их влияния.  Уже тогда было очевидно, что отличие фашиста от коммуниста, за недостижимостью конечных целей было условно. Методы схожи. А разница проявлялась в приверженности к какой-либо цветовой гамме. У первых  красное, у вторых  коричневое.

    Макса Гельца в СССР принимали с необычайным размахом и помпой, которая была отработана ранее на чувствовании шахтера-ударника Стаханова или встрече отмороженных Папвнинцев. Всенародная любовь, как из перевернутого рога изобилия, накрыла с головой и по­несла по необъятным просторам нашего героя. От Бреста до самого Сахалина, некоторое время, с уст простого трудового народа не сходило имя прославленного немецкого интернационалиста, нашедшего приют в братском СССР и защиту от кровавого фашистского режима. Ни в чем Максу не было отказа. Кучей почетных званий и регалий наделило первое рабоче-крестьянское государство именитого германского инсургента. Ударницы коммунистического труда во всех го­родах, где не гостил Макс, становились в очередь и бились в кровь за право быть дефлорирован­ными саксонским революционером, образцом подражания для молодежи.

    Вдоволь попив и погуляв, с благодарностью приняв оказываемые почести, Макс Гельц, как натура деятельная, начал изыскивать возможность вернуться к делам. Он искренне, с бесхитро­стностью, присущей немцам полагал, что советский бог Иосиф наделив его деньгами и полномочиями, отправит назад в Фатерланд, для физического устранения зарвавшегося фюрера Адольфа, с последующим восшествием на престол в ипостаси фюрера Макса, но не фашиста, а побратима вождя всех народов Сталина и искреннего друга СССР.

    Иосиф Виссарионович, в подобных ситуациях не был адептом прямых действий, обещал не действовать в угоду скорому политическому моменту, а основательно подумать над этим вопросом. А душимого жаждой деятельности Гельца отправил одним из комиссаров-соглядатаев в кузнецкий бассейн, на строительство крупного горно-обогатительного комбината, как было сказано, набираться опыта в партийной работе.

    Бить морды Макс Гельц умел и до этого, причем был, говорят, в этом вопросе большой мас­так. А писать доносы в НКВД, по поводу и без повода, новоиспеченный высоко статусный ста­жер, научился быстро. Причем взялся за это дело настолько рьяно, что уже через пол года из ко­манды надзирающих его вывели. Инкриминировали ему недоброжелательность, необоснован­ность и пристрастность в этого рода работе, что в те времена было случаем редкой исключитель­ности.

      С этого момента и до самой своей трагической гибели в 1933 году, легендарный деятель не­мецкого рабочего движения пребывал в опале. Новые назначения сыпались одно за другим, но, ни на одном из мест очередного назначения, Гельц не держался более полугода. Повсюду, и си­нему мундиру оперуполномоченного НКВД и кепке директора совхоза сопутствовали беспро­будные запои, набитые хлебальники подчиненных,  толпы обесчещенных женщин и всему как аргумент, всегда служил, извлекаемый из кармана, с ковбойской легкостью, верный друг, наган.
      К тому же ненасытной фурией, на загривок нашему герою присела, систематически выедая ему пропитой мозг, старая большевичка товарищ Стасова. Елена Дмитриевн слыла вредной, сварливой, истеричной особой, активисткой советского женского движения и курировала в те годы, по линии Коминтерна вопросы коммунистической нравственности и морали. Мужским идеалом для нее служил незабвенный образ Владимира Ильича Ленина. В свое время она всеми силами пыталась, как женщина, добиться внимания вождя, но безрезультатно, поскольку была долговяза, худа и не красива. Обликом своим, она напоминала режиссера Станиславского, как его сестра-близнец, однако без присущего последнему артистизма. Всех женщин, окружавших Ильича, она ненавидела люто. Говорят, именно она метко окрестила Надежду Константиновну Крупскую «Надькой-миногой» и не скрывала злорадства, когда в 1922 году, в Астрахани, скончалась от заболевания холерой Инесса Арманд. Весь секретариат плит бюро был завален ее кляузами на моральный облик тех или иных партийных работников. Немало крови она попортила и перебивающемуся с должности на должность Максу Гельцу.

    Дальнейшая жизнь известного интернационалиста в СССР стала попросту невыносима. Руко­водство страны его игнорировало, о нем стали забывать. По любому незначительному поводу, партийные сявки местного значения , не смотря на его былые заслуги перед мировым рабочим движением, норовили устроить ему выволочку. Бесконечные письма-жалобы в ЦК, оставались без ответа.

      Последним, что добило героя-революционера, было лишение его немецкого гражданства, личным указом, пришедшего к власти в Германии, Адольфа Гитлера. Жизнь потеряла для Макса смысл. Он проиграл.

      Его остывший труп обнаружили рыбаки, ранней осенью  1933 года, на берегу реки Волги в городской черте. Останки героя предали земле с почестями. Панихиду открыл траурной речью сам Андрей Жданов, будучи тогда первым секретарем нижегородского обкома партии. Над мо­гилой салютовал комендантский взвод. Заводы дали неурочные гудки. Весь СССР на
несколько минут погрузился в траур, или сделал вид. С Гельцем попрощались как с героем.

      Версий гибели выдвигалось несколько. Самая бредовая, соответствовала тренду тех времен, дескать, Гитлер опасаясь конкурента, подослал фашистских наймитов, и они сделали свое черное дело, утопив в реке честного, неподкупного, непримиримого немецкого коммуниста. Вторая, наиболее вероятная, на мой взгляд, то, что опальный германский Стенька Разин, изрядно заложив за воротник, отправился покататься на лодке, и даже не понял, что утонул, когда лодка перевернулась. Ну и третья, не лишенная смысла, трагический случай подстроило НКВД. С Мак­сом обошлись как с отработанным, не годным материалом. Перспектив использовать его в ка­ком-либо начинании не осталось никаких, а образом жизни своим, Гельц дискредитировал высо­кое звание зарубежного коммуниста. Бывший европейский террорист № 1, не нужен был динамично развивающейся, вставшей на рельсы индустриализации стране. Конечно, можно было бы отпустить его в Германию нелегально, типа, в пломбированном выгоне, Гитлер рано или поздно выловил знаменитого саксонца и распял, тем самым пополнив пантеон коммунистиче­ских мучеников, а может быть, я не исключаю такой возможности, Макс с присущим ему неистовством, обратился в новую веру. Кто знает. Сталин не любил рисковать по пустякам…