Продолжение. Начало здесь http://udaff.com/read/creo/123515/..

Хотелось мне конечно на тему семьи и брака тут поморализировать, о разложении общества, о реформе семейного законодательства, о понятии «главы семьи» и многоженстве, но с вами, падонками, разве кроме как о сексе и говне, о чём-нибудь можно…

*  *  *

Николай изменять своей жене очень боялся. В годы юности он выполнил норматив мастера спорта по классической борьбе, легко умел за себя постоять и имел много хороших знакомых в среде спортсменов, милиционеров и, само собой разумеется, в криминальных кругах. Но в гендерной борьбе за распределение семейных прав и обязанностей, он смог отстоять для себя только два конституционных права – право на труд и право сохранять молчание, ибо каждое сказанное им слово всегда было использовано против него. Николай был подкаблучник, причём подкаблучник закостенелый, как член динозавра,  и именно поэтому он боялся изменять своей жене.
Боялся, но изменял.

Но понять его было можно, ибо жена его Нина, имея некоторый излишек денежных знаков, так тщательно следила за своим телом посредством достижений современной пластической хирургии, что за каких-нибудь десять лет превратилась из царевны-красавицы в пупырчатую жабу.
Ей очень не хотелось стареть, и действительно, благодаря шрамам за ушами, к неполным сорока, её верхняя губа не морщилась по-старушечьи, а была растянута и выглажена как баскетбольная площадка.

Нина, наметив целью жизни «пожить для себя», нажила в браке не детей, а шикарную коллекцию фаллоимитаторов фантастических размеров и таких же фантастических размеров влагалище. Она была стервой, собственницей,  ужасной ревнивицей и мечтала всегда оставаться эталоном красоты.
Пользуясь женской слабостью Нины, кроме баскетбольной площадки, волшебник-хирург за довольно нескромный гонорар соорудил ей ещё и модные губки, а-ля Анжелина Джоли, размером с бант первоклашки.
Нине и это очень понравилось, и недолго думая, она оплатила ещё и шикарные груди четвёртого размера, а-ля Анна Семенович.

Теперь с размером и красотой губ и грудей проблем у Нины не было. Проблема была у неё другая, с некоторых пор и губы и груди зажили самостоятельной жизнью. Началось с того, что соски на грудях стали смотреть в разные стороны, как глаза хамелеона. А потом и вовсе, как антарктический айсберг, оторвавшийся от  вечных льдов, они пустились в свободное плавание, подгоняемые невидимыми подводными течениями.

Та же история была с губами, они могли внезапно, как Суворов перед  французами,  возникнуть на подбородке, затылке, лбе, а могли и боксёрской окантовкой сузить глаз. Губы и груди блуждали по телу Нины неприкаянные, как вечный жид.  Они дрейфовали медленно, но совершенно не зависимо друг от друга, от желания Нины, и тем более Николая.

Как кошки, которые гуляют сами по себе, губы странствовали по голове, а груди по телу. Колю беспокоило только то, чтобы они не сменили ореол обитания – видеть с утра на лбу жены грудь Ани Семенович, было выше его сил.
Вот поэтому слова «жена» и «эрекция» никогда не могли у Коли встать рядом.

Но, не смотря, ни на что, Коля был романтик. Ностальгируя на юношеские фото жены, он часто плакал и занимался онанизмом. На предложение друзей записаться в свингеры, чтобы другие с ней помучились, а Коля имел возможность расслабиться с посторонней бабой, Коля зло возмущался – Вы что?!! А если её кто-нибудь голой увидит?! Я как потом людям в глаза смотреть буду?!

*  *  *

Изменял своей жене Николай с Катей. Катя была дочерью его бывшего одноклассника, жила в соседнем подъезде и было ей семнадцать лет. Но Колю это не смущало. Смущало его то, что она обращалась к нему «дядя Коля».
- Дядя Коля, а можно в попку?! – просила иногда Катя заискивающим голоском.
- Можно, Катенька, но только в другой раз, не в машине, - по-отцовски нежно отвечал Николай, добавляя про себя, - нахуй мне твоё гавно в салоне.

Семнадцать лет не смущали Колю ещё и потому, что Катя имела годовалого сына и ждала парня из армии. Катю не смущало вообще ничто, она была вполне современным ребёнком.
Если раньше парень, уходя в армию, задавал девушке только один вопрос – Дождёшься? – и, получив короткое «Да», был уверен, что ни один фашист не возьмет брестскую крепость, не одна мышь не пролезет в норку, и ни один бронепоезд не войдёт в тоннель …
То сейчас количество вопросов увеличилось…

- Дождёшься ли ты меня с армии, милая?
- Дождусь, конечно дождусь, милый.
- А с кем ты будешь ждать меня с армии, милая?
- Я буду ждать тебя с твоим лучшим другом Серёжей, милый.
- И только? А если не сможешь, если не вынесешь, если станет невмоготу?
- Ну, если уж будет совсем невмоготу, то я стану ждать тебя ещё и с дядей Колей, из второго подъёзда.
- А сможешь? Сможешь только с Серёгой и дядей Колей? Ведь это так непросто.
- Я постараюсь, милый… накрайняк, в нашем городе федеральная стройка идёт, там столько таджиков, глядишь, не пропаду… и дождусь тебя, я обязательно дождусь тебя, милый…

*  *  *

То, что Нина когда-нибудь узнает о Кате, не могло присниться Коле даже в страшном сне…

- Ой-Ой-Ой, Ага-Ага-Ага, Ещё-Ещё-Ещё – блаженно стонала Катя, лёжа на откинутом переднем сидении и уперевшись растопыренными подростковыми ножками в лобовое стекло серебристой тойоты, когда, пробив стекло, молоток вонзился ей в пятку.
- Мама-аа!!! Мамочка-а-а!!! Убивают!!! – визгливо завопила она, вцепившись руками в мощное тело дяди Коли, боясь, что он поднимется, и смертельные удары начнут сыпаться уже ей на голову. Но дядя Коля и не думал подниматься. Одна мысль пульсировала в его мозгу – Это смерть… это смерть… это смерть… - Слишком хорошо Николай знал характер своей жены, чтобы надеяться на то, что она оставит в живых его, Катю и возможных свидетелей этого происшествия.
А смерть металась вокруг машины и с криками – Ебаные бляди! – и крошила стёкла.

Что мог делать Николай, так это молиться, и он молился. Молился искренне, неистово, сквозь крики, вопли, грохот ударов молотка и разлетающиеся вокруг стёкла. И свершилась чудо, всё затихло также внезапно, как началось.
- Дядя Коля, спасите меня от вашей жены, - плаксивым шёпотом попросила Катя в звенящей тишине.
- Это не моя жена, Катя, - так же шёпотом ответил Николай, продолжая лежать на ребёнке и прикрывая свою голову руками.
- А кто это? - удивилась девочка.
- А я откуда знаю, но если бы это была она, нас бы уже не было в живых, - убеждённо произнёс дядя Коля.
- Тогда может быть, - начала говорить Катя, подталкивая тазом вверх дядю Колю и уже понимая, что произошло что-то неладное, -  вы встанете с меня…

«Что-то неладное» зловонной коричневой жижей растеклось по сидению некогда представительского авто и густо забрызгало, с годами отвисшие, седые яички дяди Коли.
- Фу, это что за вонь, блядь? – недоумённо принюхался дядя Коля, постепенно приходя в себя после пережитого стресса.
- Я… я… я кажется обкакалась,- жалобно сказала Катя и крупная слеза скатилась по щеке униженного ребёнка на её ярко рыжие волосы.
И дядя Коля ощутил такую безмерную жалость к этому беззащитному, обосравшемуся от страха человечку, придавленному тушей его тела, что чувство ярости за поруганный автомобиль начало остывать, не дойдя до температуры кипения.

- Ё-баный вро-о-от, - думал дядя Коля, пытаясь привстать с Кати, осматривая остатки автомобиля и осознавая всю тяжесть сложившейся ситуации, - как я всё это Нине объясню?!
- А! – резко закричала от боли Катя, - не вставайте с меня.
И только тут Николай осознал, что беда действительно не приходит одна…

*  *  *

Когда-то в далёком детстве мальчик Коля смотрел свою любимую передачу о животных с добрым дедушкой-ведущим. Добрый дедушка рассказывал, как в Африке ловят глупых обезьянок в специальную ловушку. Её готовят из тыквы, которую заранее вычищают изнутри через небольшое отверстие, высушивают и привязывают к дереву. Принцип работы этой незатейливой ловушки был очень прост и остроумен – внутрь высушенной до одеревенения тыквы кладут лакомство, типа ореха или банана, и глупая обезьянка засовывает лапку в тыкву и хватает его.
Жадность не даёт ей возможности оставить лакомство, а твёрдая тыква вытащить сжатую в кулак лапку. Так обезьянка и дожидается охотника. Обезьянка кричит, истерит, дёргается и скачет, но вытащить руку не может.

Николай кричал, истерил, пытался дёргаться и скакать, очень напоминая самому себе глупую обезьянку. С той разницей, что вместо маленькой дырочки в тыкве, была маленькая дырочка в Кате, а вместо лапки обезьянки был его собственный член.
Такого с ним не было никогда, он даже представить себе не мог, что вообще такое бывает. Что эта нежная бабочка с мясными крылышками, которую он целовал и вылизывал пару минут назад, может превратиться в медвежий капкан. Вот тебе и мечты о молодой узкой щелке. Хочешь поуже? На тебе, сука, игольное ушко. На тебе зазорчик между прикусом челюстей бультерьера, колесом электровоза и рельсом.

*  *  *

Приступ клаустрофобии достиг своего апогея. Николай напоминал детскую игрушку – шарик на резиночке, который как ни кидай, он возвращается в ладошку, только его «резиночка» была не так длинна.
- Мне больно, дядя Коля, успокойтесь, - пыталась угомонить мечущегося Николая девочка.
- Ай! – вскрикнула Катя при очередном резком рывке дяди Коли, - возьми себя в руки, тряпка-а-а!!! – наконец, не выдержала рыжая бестия и дала мужчине звонкую пощёчину.
Николай остановился и замолчал, упираясь прямыми руками в спинку кресла и недоумённо глядя в лицо Кате. Выдержав недолгую паузу, он обессилено рухнул, придавив своим волосатым пузом её субтильное тельце, и тихо запричитал, рыдая, - что же нам делать, что же нам делать, Катенька-а-а?
- Так бывает, дядя Коля, ну что вы как маленький?! – успокаивала девочка здоровяка, гладя его по вздрагивающей волосатой спине, - это называется вагинизм – судороги влагалища. В таких случаях нужно палец в попу засунуть и поковырять, и тогда должно отпустить, - продемонстрировала девочка недетский энциклопедизм.

Дядя Коля задумался, обречённо облизал свой толстый указательный палец, напоминающий полукопчёную колбаску… но остановился на полпути в нерешительности.
- Я палец себе в задницу совать не буду, - отказался от первоначальной идеи Николай, - и ковырять там, тем более, - продолжил он ещё более убеждённо, - я тебе не пидар какой-нибудь, - громко возмутился он.
- А причём здесь вы? Вы мне-э-э палец в попку попробуйте засунуть, - удивилась Катя несообразительности дяди Коли.
- И тебе я тоже совать не стану, ты там до судорог своих так расслабиться успела, что с ведро семилитровое надристала, а я теперь пальцы марай, - забрезговал Николай.
- Ну, дело ваше, - обиделась Катя, - давайте тётю Нину подождём, она, небось, уж кинулась вас искать, уж она то, ни мою, ни вашу задницу беречь не станет.
Николай задумался, взвешивая все про и контра. Затем тяжело вздохнул, сморщил брезгливо лицо и окунул ладонь в коричневую жижку, нащупывая своим толстым пальцем нежный анус Кати.

*  *  *

Палец не помогал. Пятнадцать минут манипуляций Николая не дали никакого результата.
- Катя, скажи честно, захотелось в жопу потрахаться, вот ты эту историю с пальцем и придумала? – Николай продолжал ворочать свою полукопчёную колбаску в коричневом кетчупе ануса.
- Дядь Коль, вы совсем уже чёкнулись?! Вы думаете, мне сейчас до секса? Вы думаете, что мне это удовольствие доставляет? Я в интернете про это читала, - возмутилась Катя.
- А там других рецептов от этого недуга не было?
- Можно ещё в душ сходить, но вы себе представляете, как нам до ближайшего душа добраться, а потом – здравствуйте, люди добрые, сами мы не местные, отстали от поезда, душ принять к вам зашли. Так что, иного выхода нет, ковыряйте, дядя Коля, ковыряйте.

- Кать, а как там насчёт ванны? – продолжал любопытствовать Николай, не прекращая манипуляций.
- Насчёт какой ванны?
- Ну, ванна от этого помогает?
- Про ванну там ничего написано не было. Но я думаю, что нам, что до ванны, что до душа идти одинаково.
- Ну, не скажи, - посмотрел Николай на плескавшийся в каких-то десяти метрах от них пруд, - ну-ка обхвати меня ногами и руками покрепче обними.

*  *  *

Николай стоял по плечи в воде, с пульсирующим членом сдавленным влагалищем симпатичной рыженькой девочки, и указательным пальцем, раздирающим её анальное отверстие. Катя висела на члене, по-детски обхватив Николая руками и ногами и положив голову ему на плечо.
- Дядь Коль, возьми меня замуж, пожалуйста, - ни с того ни с сего, попросила Катя.
- У меня уже и сынок есть, и я ещё тебе рожу, - вспомнила она про оставленного дома на попечение бабушки младенца, и тоскливая слеза потекла по её щеке на плечо Николая.
- Ну как я тебя возьму, я же женат уже, - задумчиво возразил Николай, понимая, что бросить свою Нину он не может, и не потому, что боится её, а потому, что до сих пор любит её и жалеет. Потому, что  кроме него она уже никому не нужна. И понимая, что и от рыжей девочки Кати он уже не в силах оторваться, и не только потому, что приступ вагинизма сковал их вместе.
- А многоженства у нас нет, мы ж не мусульмане какие-нибудь, - всё также задумчиво продолжал Николай, сдувая в сторону маленькие кусочки коричневого кетчупа, всплывшие на поверхность рядом с его лицом,  - чтобы такой разврат допускать.

*  *  *

Вечерело. В небе щебетали птички. Кузнечики терзали свои скрипки в траве. Рыбки периодически выпрыгивали из воды, хватая на лету мошек. Чей-то телефон, валявшийся возле машины, навязчиво трындел какую-то приятную попсовую мелодию. Но Коля и Катя, стоя в пруду, были настолько глубоко  погружены в себя и друг в друга, что не замечали окружающей их идиллии.