Бля, вот бывают жэ люди жядные нахуй. Такие жмоцкие скопидомы, што за капейку дупло с дикими пчолами выебут и еще хуем медку зачерпнут. Есть у нас в канторе клиент адин токой, Жориг, с нежнай фамилией Душечкин. И такая сцуко нерпа этот Душечкин, што па сравнению с ним таварисч Гобсег – просто палаумная бабушка, атдаюсчяя фсю пенсию на корм голубям.

  Нада сказать, што, имея пять розничных точек са всякой мелачевкой, типо аксессуаров  для автопепелацев, одеваецца Душечкин, как бомж средней руки. Какие-то блять калготы с длинным рукавом, счиблеты, крепко машущие на дырявые онучи, рубашка, прострелянная картечью в трех местах навылет и, ачевидно, снятая с трупа, карочи, загляденье нахуй. Экономит на фсем. Помниццо, даже как-то россказывал, што он салфетки использованные не выкидывает, если не сильно изговняны, а отпаривает их, гладит и па втараму кругу гостям выдает не больше двух штук в адни руки.   

  И начял этот Корейко нашей маладой усатой бухгалтерше Вике знаки внимания аказывать. То кусман шоколадки принесет, то пакетик чая использованный ис кармана вытащит, крошки отряхнет и падгонит шыроким жестом, то клумбу ограбит и тюльпанами с корнями забросает. Вопщим, гусарит пабеспределу. Ну, а Викусе с ее крысиной ачькастой наружностью и патенцыальной песдой пад носом выбирать асобо не из каво. Принимает падарки благосклонно, хуле, и застенчиво прячет улыпку в усах. 

  И тут на днях, Ухажориг пажаловал в новых бежевых штанах из секондхенда, белых носках аттуда жэ, туфлях чорных лакированных и касаваротке «Чикаго булз». Карочи, ниибаццо фраер невский. И стал Викусю настоичива в кафе-мороженое звать. Пока крысобухгалтер кумекала, идти ли вапще и продляцца ли их отношения настолько долго, што ей придецца втарой рас брить песду, Жориг шароебился по складу и вдрук увидел в тарелке где-то килограмм подгнифших крупных слив, каторые я забыл выкинуть.

  – О! Сливки! – кинулся стервятник к дармаваму хавчику. – Бля, гнилые… – разачарованно выплюнул он костачку, но сливу зохавал.
  – Жориг, – гаварю, – А ты бы за десять долларей сожрал все эти сливы?
  – За это гнилье чирик? Да я на Привозе десять кило нормальных за эти деньги вазьму.
  – Я тебе вот этими руками атслюнявлю ровно восемьдесят адну гривну, если ты их съешь.
  – Да?! Без разводов? Тогда восемьдесят одну пиисят по курсу.
  – Согласен.
  – Ни вапрос ваще!
  – А за двадцать с костачьками?
  – Нехуй делать. Они ж маленькие. Выйдут, как дети на прививку.   
  – Заметана нах! Лююююди!

  На мой крик сбежались оба кладовщика Саня-Ваня и Вика.
  – Только сиводня, в нашем цырке смертельный номер! Глотатель отравленных слив Георгей Душечкин! – прецтавил я стоявшева у тарелки Жорика, каторый тут же накинулся на забродифшую фруктозу.
 
  За каких-то пять минут, к нашему ахуению, Жориг смолотил все сливы с плесенью и костачьками так, бутто это были райские яблачьки.
  – О, и похавал, и денежку заработал. И даже пахмелился нимнога. День удался, – падытожыл он, глотая последнюю заплесневелую сливку. 

  Вопщем, паржали децл, пажелав Жорику харошева вечера в кампании белава друга и читабельнава асвежытеля. Я пачеснаку облегчился на двадцаточку, и Жора, давольный, упиздил васваяси, аставив нам свои каракули с заказом и указанием сложить все по пакетам. Я вот скока с ним работаю, все панять ни мог, нахуя он товар в пакеты складывает, причом норовит всигда в два кулька даже самую лехкую хуйню засунуть. Потом, когда к нему в магазин, зашол, ахуел – он эти пакетики стирает, отглаживает и по два рубля тулит. И тут я вспомнил это манец еврейский и решил ему пакетов не давать, а собрать все в коробку бальшую, па габаритам где-то с метр кубичезкий. Нагрузили ему туда всякава барахла, включяя ясчик с аккамуляторами мопедными и на тележке к выходу вывезли – забирай бля, как хочишь. Коробас палучился тижолый шопиздец, если в непосравших Жориках с адеждой и счиблетами мерять, то где-то палтара Жорика нах выйдет. 

  Ближе к концу рабочева дня Жорик па приходу увидел коробку, прихуел немало и стал у миня тележку клянчить. Ясен пенис, што ему никто нихуя не дал. Не патамушто жалка, а патамушто хуй ты у ниво чо заберешь потом.
  – Придецца такси вызывать. В пакетах я бы за три ходки все перевез. А типерь из-за вас раскошеливацца придецца.
  – Ты ж сильный, так дотащишь, – падъебываю пятидесятикилограммовава  Жорика. 
  – А ты самниваисся? – с вызовом так гаварит.
  – Если ты отсюда данесешь эту каропку до вокзала с тремя остановками, можешь палавину тавара не аплачивать.   
  – А скока там по накладной?
  – Шестьсот двадцать.
  – Палучяецца триста десять долларов?!
  – Ну да.
  – Но тут же восемь километров. Сто зеленых километр, и я пойду.
  – Ладно, зассал, так и скажи.
  – Кто? Я?! Да за триста баксов я мурену в рот отъебу и в глаз ей кончю. Но за такие деньги и я не всемогущ. Надо добавить.
  – Хуй с тобой. Еще минус сотка. 

  Жорик абрадавался так, бутто я ему бэнтли континенталь задарил.
  – Викуля, я сегодня при деньгах буду. И могу гривен тридцать семь прокутить. Или даже все сорок. А давай мы все вместе щяс пойдем до вокзала, а оттуда сразу в кафе. Ну, штоб мне туда-сюда не катацца. Маршрутки щяс, сама знаешь, не наездишься…А по дороге паапщяемся, – радастна улыбаеццо.
  – Я сагласна, – крысеныш ф предвкушении кутежа пищит.
  – Ну, тогда погнали, – гаварю. – Саня-Ваня, делайте рюкзачог. Жора, остановки не больше пяти минут.
    – Ладно.

  Кладовщики метнулись, из скотчя лямки к коробу приделали и на спину Жорику падцепили. Тощие ношки падкасило, Жорика повело к стенке, но он устоял. 
    – Ой, Георгий, вы такой сильный! – бухгалтерша падбадривает.

  А я сатрю, у силачя гласки такие ахуефшие-ахуефшие стали и из арбит немношко вылазить начяли, как бутто ему цыркавой слон на иичько правое наступил, а три остальные ноги поднял и стоит, ждет, кагда ему нищячок в пасть кинут. И тут Жорик в первый рас перднул. Мощно так, раскатисто – даже накладные со стола сдуло, и эхо по складу прокатилось. У Вики аж очьки запотели – то ли от ахуения, то ли от таво, што конденсат от пердячева пара на них осел. Я сразу праветривать ринулся, штоб и бес таво слепошарая сатрудница ашипку в бумагах какую не сделала.
   
  Кагда перестало резать глоза, Жорик медленно двинулся ф путь. У двери он выпрямился, штобы дотянуцца до ручки, и тут жэ ебнулся на спину – хуйлысь бля! Сатрю, а он лежит, вылезти не может и барахтаецца, как жук каларацкий, лапками беспомощьна перебирает. Под наш нечилавечезкий ржач кое-как выбрался, и мы снова коробас ему на спину взвалили.

  Вышли вчетвером за сагнутым ф три пагибели несуном, каторава ис-под каропки пачти не видно было, и двинули на вакзал. Вика Жорика догнала и пошла рядом с этой картонной избушкай на курьих ношках, вся такая норядная. Свидание ж, хуле. Идет, флиртует ва фсю, чирикает што-то забавное, а Жорик как-то ниахотно беседу свецкую видет, все больше хрипит в атвет и междаметиями, пахожими на матюки, сыплет. Мы сзади кавыляем и то подсрачник ускаряюсчий выпишем, то придержим за каробачьку незаметно, штоб не сильно резво рысачил, то зажигалку горясчюю к ево жеппе паднесем с просьбай исчо раз пердануть так жэ, как на складе. Карочи, веселимся. 

  Метров через пицсот Жорик на первый привал ушол. Сел, ебало красное, дышит, как лошадь загнанная, пот ручьями катицца, только што пена со рта не идет. 
  – Георгей, – гаварю, – ты сибя не бирижош, может, нуевонах жопу рвать? Так и лаковые счиблеты можна аткинуть раньше паложеннава. 
  – Да тут уже хуйня осталась. Дотащю, я сильный!
  – Георгий, вы такой молодец! Настоясчий мущщина! – васхищонна засчибетала болевшая за Жорика Викуся. Он гордо надул уши, какбэ гаваря «да, я токой» и прадеманстриравал варабьиные бицепсы.

  Привалы у Жорика закончились где-то в конце пути. Я уж было начял переживать, што он внатуре дотащит эту каропку, и плакали мои четырезта бабосов. Но тут ниажыданно пришло спасение. Пасреди аживленннай улицы он атагнал ат сибя Вику, подозвал миня и тихо просипел:
  – Катран, я срать хочю.
  – Сачуйствую. И чо?
  – Я сильно хочю. Придецца бежать. Бля, накинь, еще сотку сверху, штобы втарое дыхание аткрылось. 
  – Нихуя. Сри ф штаны, как медведь на бегу. Разгрузи корму, и баркас сразу легче пайдет.
  – Ладно, давай, я тибе сотку за привал.
  – Ненене. Дагавор – это святое.   
  – Сссука…

  Тут Жорик, стиснуф сфинктер усилием воли, реска ускорился и панесся впиред. Па ево вихляюсчей паходке было видно, што он находицца за гранью отчаяния. Жорик рыскал ф стороны, как отравленный таракан. Он тыкался в прахожих, налетал на диревья и с разбегу бился о припаркованные машины. Карочи, баркас астался биз руля нах. 

  Вика каким-то чюдом догадалась, што Жорику щяс не до нее, и скакала вместе с нами за быстро уебываюсчим ухажором. Ему становилось все хуже, ноги тряслись, лямки резали плечи, он отчаянно пердел и слабел прямо на глазах. Каждый метр давался ему с трудом.
  – Катран, я нимагу больше терпеть. Двести баксов за посрать. Я даже каропку снимать не буду.
  – Я не тогруюсь, ты жэ знаешь, – строго атветил я, и Жорик снова абазвал миня сукой.
    – Триста!
    – Хуй тибе! Остановишься – значит, фсьо проебал. 

  Метров через сто он фсе-таки встал и прислонился к стене хлебнава магазина.   
  – Все! Приехали бля! –  рухнул Жориг на спину и папытался выбрацца из лямок. Но так аслабел, што сил на это у ниво не хватило. Он начал сударажна сдирать с себя новые брюки, лежа на коробке. И тут, к нималому удивлению пакупателей хлебушка, установив капыта в палажение «угалок», эта гарбатая хуйня с аццким пердением выпустила своих каричневых детишег на прививку. Детишки аказались жыдкими, дурно пахнущими и с костачьками. Йобаный панос! Фекальные массы хлынули из ниво фонтаном и по дуге щедро оросили асфальт, все крыльцо магазина «Одесский каравай», коробку и новые брюки цвета беж. 

  Увидев такое гавняное преображение Ухажорика, Викуся, сдержывая рвотные пазывы, придавила на съебатор и реско патирялась в толпе. Саня-Ваня тожи, дика рыгачя, сделали вид, што ани очинь таропяцца па делам. Прахожие астанавливались и ахуевали в голас. Я спрятался за деревом и тихо выл. Атстрелявшысь, Жорик быстро натянул штаны, кое-как асавабадился от лямок и потянул коробку на астановку, штобы уехать ат сваиво пазора на трамвайчике. Но ево догнали две продавщицы из магазина и заставили убирать насратое. Жориг, будучи уже не в силах аказать сапративление, взялся за швабру и полчяса елозил изгаженные ступеньки.

  Только через неделю он, ни на каво не глядя, приперся на склад и рассчитался за товар. Я таки сделал Жорику скачуху в сто баксов, ибо по такой сатане я угорал только однажды. Кагда исчо один наш клиент, Паша-курд, россказывал, как он дикава ослега ебал. Но это уже сафсем другая исторея.