Кажется, что если прислушаться, то можно услышать с каким звуком они отрываются от домов и сползают вниз — один лучик, потом другой, потом третий. Солнце этой поздней весны покидало город. Скоро стемнеет. И так-то не очень светлые стены подъезда наливались темнотой и прохладой, ночь дребезжала в стекла откуда-то взявшимся ветром.
Коля скосил глаза вниз — табака еще на одну затяжку.
- Н-да... Как-то вот так вот...

***

Безумным стробоскопом лучи летнего солнца пробегали по бегущей речной волне, отражались от водной глади, брызгали в иллюминаторы прогулочного параходика, слепили глаза, заставляли улыбаться. Улыбаться глупо и счастливо... Глеб прижал к себе покрепче Светку и повернулся к Николаю.
- Так что, договорились? Как вернемся, ты сразу в гости к нам?
Колька посмотрел на молодых, улыбнулся.
- Ребят, да не вопрос, но не до меня вам будет, ой не до меня...
Глеб со Светкой засмеялись, переглянувшись. А потом снова, раз так в тысячный уже, поцеловались.

***

- По прозвищу Зверь мы его начали называть после того случая когда он Капусту с его братом на уши поставил. Помнишь, у Капусты он работал тогда, через три года после того как они со Светкой расписались?
Коля откинул крышку, достал еще одну самокрутку.
- Ну и вот, просыпается как-то Капуста среди ночи от того, с охраны на телефон ему звонят. Сигналка сработала опять — она у него за неделю до этого два раза просто так срабатывала, договорились, что сначала он сам будет на магазин свой выезжать. Капуста приехал, смотрит, решетка наружная выломана. Он высадился, брата вызвонил. Вдвоем внутрь пошли. Там первая дверь, которая в тамбур, тоже на одной петле держится. Ага. А в тамбуре Глебка лежит, спит. Нажрался сильно, домой идти не хотел, чтобы скандала со Светкой не было. Капуста его к себе забрал
проспаться. Вот, после этого случая мы его и дразнили — по прозвищу Зверь.

***

Солнце уверенно, спокойно, но на полную силу, поджаривало лежавшие на шезлонгах тела. С такой уверенностью жарит мясо шаурмейстер в третьем поколении — неспешно перемещаясь от жаровни к емкостям с капустой и посеревшими кусочками картофеля фри.
- Глебушка, может, пока не надо? Ну, вечером, когда с экскурсии вернемся, посидим с вином в номере, хочешь?
Света смотрела в глаза чуть просительно, чуть испуганно. Пьяный зверь, что приходил вчера ночью, сегодня бродил и немного взрыкивал в похмельнымх, с красной поволокой, глазах мужа.
- Светик, ну чего ты начинаешь. На отдыхе мы. Понимаешь? На отдыхе.
Глеб одним движением опрокинул широкий бокал с толстым дном, пуская по высохшему руслу небольшой ручеек янтарного огня.

***

- Сейчас Света подъедет. Без нее никак.
Коля затянулся. Сильно. Враз уполовинив самокрутку.
- А я не хочу ее туда пускать. Понимаешь? Нельзя ей его таким видеть. Какое на хуй опознание, он ведь пять дней в этой своей съемной холостяцкой квартире лежал, там же...

Он махнул рукой, отвернулся к подъездному окошку.

- Они же когда разошлись — никто верить в это не хотел. Все думали, что понарошку, что снова сейчас сойдутся, что уж кому-кому, а им-то никак врозь, друг без друга нельзя. Но... Не сошлись. Не смогла больше Света. Сломалась, сгорела. Не потянула Глебку с его приколами и синькой.
Коля затянулся. Выпустил дым. Стоял, молча смотрел в окно.

В надвигающемся вечере размывалось, терялось здание генделыка-наливайки, что дешевым темно-зеленым пятном осело между домами, как раз на пути к станции метро. По тропинке от наливайки шел мужчина. Шел медленно, надолго останавливаясь, хватаясь за деревья. Он махал руками и что-то громкое и неприятное говорил. Говорил женщине, что в светлой застиранной блузке шла перед ним. Останавливалась тогда же, когда останавливался он, поворачивалась, смотрела. Молча, наверное с мольбой в глазах. Странный, светлый огонек свечи в сгущающихся сумерках
двора. Мужчина шел за ней. Медленно, но шел. Словно бы и вправду одинокий спутник во тьме, тянущийся к источнику света, напуганный, от того неразумный — взмахнет сильнее, чем нужно и... погаснет свет, потеряется он вовсе.