Майское солнце только начало прогревать воздух. Отблески мелких волн напоминали о купальном сезоне, но от широкой реки веяло холодом. Вдоль берега бежал коренастый молодой человек, до города оставалось с полверсты. Мирно совершавшие променад мещане отступали в сторону, провожали взглядом скромно одетого парня. С молодого человека слетела фуражка с околышем реального училища, но тот лишь вытер капли пота с высокого лба. Владимир летел артиллеристским снарядом, взгляд заставлял разночинный народ сходить с линии прицела. Перед глазами мрачные камни Шлиссербургсой крепости, брат, не уступающий по твердости крепостным камням. хищно раздвигаются толстые крылья носа, легкие кузнечными мехами перегоняют прохладный воздух, сердце сжигает кислород, толкая горячую кровь по тренированному телу.
  Гравий под ботинками сменился мостовой, несколько переулков, и рассохшиеся ступеньки крыльца скрипят под тяжестью шагов. Рывком распахнув дверь, Владимир видит мать в черных одеждах, седую склоненную голову, бумагу с гербом на столе. Женщина не взглянула на сына, казалось, горе превратило ее в мрамор. Сгорбленная фигура на плетеном стуле навсегда отпечаталась в памяти. Владимир не в силах поверить известию, дошедшего до него в училище, берет бумагу со стола. Уведомление. Слова расплывались, шрифт утратил четкость, молодой человек сжал зубы, лоб прорезала морщина. «В помилованiи отказано… приговоръ приведен в исполнение…» бумага падает на пол, Владимир сжимает плечо матери, не в силах найти слов утешения. Навернулись слезы, юноша заморгал, развернулся от матери. Некогда рыдать по павшим, надо мстить!
  Владимир бросился в комнату брата. Из всей мебели в маленькой комнатке узкая деревянная кровать, стол, шкаф, набитый книгами и обитый железом сундук. Александр в шутку называл свою обитель склепом – небольшое окно было зарешечено. Владимир своим ключом открыл сундук. Под тяжелой крышкой немудреная одежда, которую в былые времена носили оба брата. В отрочестве Владимир приналег на физкультуру и через пару лет слишком велика стала разница в телосложении. Владимир двумя движениями очистил сундук, с силой нажал на дно в условном месте. Щелкнула пружина, край дубовой доски приподнялся. К этому времени глаза стали сухими, движения четкими. Владимир поднял фальшивое дно, принялся выкладывать на стол наследство брата. Стопка рукописных листов с чертежами бомб, револьвер, кинжал в ножнах и книга на немецком языке. «Das capital» – потертое золото латиницы на черной обложке.
  Владимир сунул револьвер за пояс, взял кинжал в руки. Задумчиво потянул за рукоятку, сверкнула сталь обоюдоострого клинка. кого громить? жандармское отделение провинциального городка? суд? до царя далеко. И что такое один человек, когда будет струиться его кровь в потомках! Владимир заворожено посмотрел на клинок, взгляд опустился на стол. Вот она - утопия бородатого теоретика.
  - Нет! – удар был такой силы, что клинок насквозь пробил томик Маркса и на полдюйма воткнулся в стол.
  - Мы пойдем другим путем!
                                                                                  ***
  Ноябрьский вечер, легкий морозец. Дворники давно убрали пожухлую листву с  мостовой, снежный песок набился в щели камней, образуя привычную мозаику питерской улицы. в такую погоду в трактире бы сидеть за самоваром или за бутылкой беленькой. Стекло витрины с надписью «Аптека» отражает пламя костров, груду наваленных мешков, перевернутые подводы, мелькающие фигуры мужчин.
  - А чего, мужики, выгодно устроились – ежели ранят кого, вот она аптека, никуда бегать не нать!
  Сдержанный хохоток прервал строгий голос:
  - Посерьезней товарищи! Не забывайте, жандармы усилены казачьими частями, они к нашему рабочему классу не шибко хорошо настроены, наймиты царские! А ты, Михеич, расхолаживаешь народ. – Пожилой мужчина в распахнутой тужурке подошел к группе, сидящей у костра, за поясом торчала рукоятка револьвера.
  - Вон оно чего – наган ему выдали, так сразу командовать! – Михеич пыхнул папиросой, оглянулся на товарищей.
  - Нам бы, Петрович, оружия поболе, да патронов, всю власть бы поганую своротили!
  - Да, если б рабочий класс вооружился, никакие наймиты не сунутся! – поддержали Михеича.
  Рабочий люд был вооружен абы чем: обрезы охотничьих ружей, самодельные запалы, бутыли с керосином да пара наганов. Да развороченная на булыжники мостовая.
  - Внимание, товарищи! Что-то там происходит! – Петрович припал к мешкам с песком, всматриваясь в противоположную часть улицы. Метрах в ста освещенная газовым фонарем серая шеренга заволновалась, послышались свистки, к центру, прижимая шашку к бедру, побежал офицер. Шеренга жандармов развалилась, серые шинели разметало, как городошные чушки. Из образовавшейся бреши вылетели кони.
  - Казаки! – Петрович вытащил наган. – К оружию, товарищи.
  Рабочие развернулись по баррикаде, напряженно всматриваясь в темноту.
  На них летела двуколка, плотный возница стоя бьет кнутом лошадей. Послышались выстрелы, крики «Стой!»
  - Не стрелять, мужики! - Петрович приподнялся и закричал в обе стороны. - это нашенский – товарищ Ильин!
  Через минуту Ильин, не обращая внимания на выстрелы, лихо развернул бричку у баррикады. Пружинисто спрыгивает, улыбается рабочим, сжимает руку Петровичу:
  – Здравствуйте (от возбуждения получилось «здгавствуйте»), товарищи! разбирайте оружие!
  - Много привезли?
  - На сколько денег хватило. – Ильин снял картуз, вытер рукавом лобную залылину.
  - Кавказские товарищи в этот раз мало прислали, что-то там с эксом не заладилось. Так что всего по десятку винтовок и револьверов, да пару ящиков с патронами. Разбирайте, товарищи!
  Рабочие, оживленно переговариваясь, начали разбирать вооружение. Ильин заметил, что у некоторых дрожат руки, другие держат винтовку, как будто поймали гадюку.
  - Навыка нет, товарищ Ильин. – Заметил Петрович. – Мы же рабочие, а не военные.
  Ильин задумался на минуту, оглянулся на серые шинели.
  - А если, товарищ, сам царь народу оружие даст, да к тому же выучит воевать, а? – Ильин хитро прищурился…
                                                                                            ***
  Свинцовое небо, соленые брызги. Через смотровую щель оружейной башни переливы волн кажутся спинами морских чудовищ. Чудовища ныряют друг за другом, подныривают под броню, монотонно качая крейсер. Вдали перед горизонтом расплываются корабли неприятеля. Флот его величества страны восходящего солнца. В башне пахнет маслом, металлом и порохом. Лысый матрос вручную заряжает орудие – электричество и телефонная связь повреждены. В рваной тельняшке блестят мускулы, тяжеленный снаряд находит свое место в казеннике.
  - Сейчас, господа узкоглазые, получите гостинец! – Матрос уже нашел прицел, когда услышал лязг двери и в башню ворвался боцман.
  - Амба, Вован! Капитан приказал прекратить огонь! Всем построиться на палубе!
  - Что, японцы уже капитулировали? – Оскалился лысый.
  В этот момент очередной разрыв японского снаряда перед носом крейсера разъяснил сарказм матроса.
  - Двигай за мной, тилигент!
  Подчиняясь приказу, лысый двинулся за боцманом.
  С палубы картина разгрома русской эскадры предстала во всем ее ужасе. Справа и слева тонули корабли. Горящий металл, дым, как шелуха семечек трупы матросов в воде. Вдали ровный ряд неприятеля.
  Владимир замечает рядом с бортом «Варяга» моторизированную шлюпку под японским флагом. Боцман командует:
  - Становись!
  Оставшиеся в живых матросы приняли подобие строя. Справа подходят капитан, в двух шагах за ним вышагивают два японца с неподвижными лицами.
  - Господа матросы! – Нервно начал капитан.
  - Наше положение катастрофическое! Большая часть кораблей потоплена, часть покинула Цусимский залив. Японцы расстреливают нас с неуязвимой дистанции, за время длительного путешествия порох в наших снарядах отсырел, мы не можем продолжать огонь. Японцы предлагают нам сдать оружие и покинуть крейсер. Они обещают не чинить препятствий к выезду в Россию.
  Последние слова капитан говорил в палубу, японцы за спиной хищно улыбались, глаза вовсе превратились в щели.
  - Да вы что, братва! – Перед капитаном вырос матрос в рваной тельняшке, лысая голова на могучей шее блестит бильярдным шаром.
  - Когда это русский моряк сдавал корабли! Это же явное предательство! – Палец лысого указал на капитана.
  - Ульянов, вернись в строй! – Заорал боцман.
  - Товарищи, вы же сами бывшие рабочие, отцы у вас на фабриках надрываются! Как мы домой вернемся? Какими глазами смотреть будем?
  Строй загудел, матросы опустили головы. К Владимиру подошел боцман.
  - Вован, братва не готова, картина ясная – все к рыбам пойдем ни за что.
  - Эх, Железняк! Фамилия у тебя стоящая, только ты ее не стоишь. – Владимир прямо в глаза смотрел боцману. Тот отвел взгляд.
  - Не готовы еще, Владимир.
  - С вами революцию не заваришь! Эх, вы, патриоты! Не порох - сердца у вас отсырели!
  Матрос толкнул плечом боцмана и бросился к оружейному складу.
  - Останови его, боцман! – Пришел в себя капитан.
  - Он же боеприпасы взорвет!
  Железняк бросился к стальной двери, за которой скрылся бунтарь, но успел услышать скрежет запорных листов.
  Владимир услышал глухой крик боцмана:
  - Полундра, братва! Спасайся, кто может!
  В железных коридорах кое-где еще горели электролампы, хотя Владимир и в полной темноте нашел к ящикам с оставшимися снарядами. Личная месть отодвинулась на второй план. Честь дороже мести!
  В этот момент корпус корабля вздрогнул, японский снаряд угодил в борт рядом с тем местом, где находился Владимир.
  Русский матрос, не в силах удержаться на скользких металлических ступенях, ухнул вниз.
  Владимир очнулся на мягкой кровати, вокруг было белым бело, маленькие узкоглазые медсестры, как ангелы, неслышно скользили мимо. Владимир попытался приподняться на локтях, голова гудела, тошнота подступала к горлу. Перед глазами образовались двое японских военных. Один склонился, положил ладонь на забинтованное плечо.
  - Ты настоящий самурай, Ульяна-сан! Ты скоро поправишься.
                                                                                    ***
  Солнце уже начинало припекать, ветерок сдувал последнюю росу с проклюнувшейся травы. В свежем окопе  от земли в нос шибал сладкий запах, чернозем бруствера напоминал родную пашню.
  - Сеять пора, а мы три года вшей кормим! Эх, землица наша Русская, когда ж тебе Господь разумного царя пошлет! – Бородатый солдат, прислонившись к брустверу,  достал кисет из кармана шинели.
  - Зачитался! Дайкось прокламацию.
  Молодой солдатик протянул ветерану листок дрянной бумаги.
  - «Долой царизм!» Социалисты опять бумагу пачкают! Для курева сгодится. – Солдат оторвал половину, другую протянул товарищу. – Держи, сейчас табаку отсыплю.
  - Я не курю, дядя Игнат. Спасибо.
  - Из тилигентов что-ли? «Спасибо». Благодарствую надо говорить. – Старый солдат сыпанул махорку в раструб «козьей ножки». Кисет вернулся в карман, терпкий дым потянулся в сторону вражеских окопов.
  - Ты привыкай, Андрюшка, - пыхнул на молодого дядя Игнат.
  - А как газами бомбить зачнут, совсем окочуришься!
  - А часто бомбят, и сейчас могут?
  - Нет, сейчас не будут – ветер в ихнюю сторону. Германец, он аккуратный: сперва беготню в окопах затеет - к атаке готовится, потом артиллерия нас утюжить будет с полчаса. Ежели газовые снаряды, сразу не пойдут – травится не захочут…
  - Это кто тут у нас позицию демаскирует? – Кряжистый солдат с красным бантом в петлице скатился в окоп. Аккуратная бородка сглаживала жесткое выражение широкого лица, в раскосых глазах сверкал  маньяческий огонь.
  - Принесла нелегкая. Опять агитировать начнет. – В сторону простонал Игнат.
  - А как без этого. – Агитатор приладил винтовку на бруствер, отряхнул шинель.
  - Вот вы, товарищ, - обратился к Игнату, - который год семью не видели, пшеницу не сеяли? А вы, - посмотрел на молодого, - так недоучкой и останетесь?
  - Так Отечество защищать надо! – Вскинулся молодой.
  - А почему помещика с фабрикантом с нами в окопах нет? Это что не их отечество? И правильно – не их! Их родина везде, где за деньги можно купить власть и удовлетворить свои низменные потребности! Земля – она только для того, кто на ней работает. Земля – крестьянам! – Агитатор встал во весь рост, к месту агитации стали подтягиваться солдаты.
Игнат набрал землю в широкую ладонь, в грубых заскорузлых пальцах чернозем задвигался как мех норки. Крестьянин посмотрел на агитатора:
  - Вот скажи мне, товарищ Ильин, у меня, к примеру, две коровы, свинюшки, куры с гусями. Я жилы рву, пуп надрываю, землю, стало быть, обрабатываю, пшеницу рощу, отдам часть хозяину и сплю спокойно. И вот на кой ляд мне все раздавать дармоедам городским, да нашим деревенским лоботрясам, а?
  - А работников ты нанимаешь?
  - Как же без них? Конечно. Одному с сыновьями не справиться в сезон!
  - А работники разве пуп не рвут? Разве лоботрясничают? Так почему они голытьбой живут, а ты их за гроши нанимаешь? А сломается молотилка у тебя, за деталями к кому пойдешь, к тому же рабочему. Скоро труд крестьянина облегчат  машины с бензиновыми двигателями. Придется тебе, Игнат, на старость лет за книжки засесть, мануалы читать.
  Подтянувшиеся солдаты засмеялись.
  - Ох, и балобол ты! – Усмехнулся Игнат.
  - Теперь ты мне скажи, а зачем ты с помещиком делишься? Его почему в дармоеды не заносишь?
  - Дармоед еще тот! Так земля его вроде, закон на его стороне, жандармы! Попробуй не отдай!
  - Таки и попробуй, чего боишься? Винтарь есть у тебя.
  - То на фронте, а то дома. Вы, большевики, воду мутите, по домам всех распускаете, а как немец на плечах в избу войдет?
  - Не войдет! На той стороне такой же брат рабочий с крестьянином в окопе гниет. Оно ему надо, на чужой земле на своего дядю пахать? Немецкие коммунисты сейчас тоже революцию готовят.
  - Что, не могете, стало быть, без мужика? Царя-батюшку зачухонили, а остальных буржуев кишка тонка?
  - Ты, солдат, свою кишку сначала измерь. Вместе нам надо быть, вместе новый мир строить! А царь, как символ мировой несправедливости, должен висеть в петле! И будет висеть! – Раскосые глаза остекленели.
  Агитацию прервал рев фугаса. С немецкой стороны раздались пушечные залпы. Солдаты скатились в окопы, сжимая винтовки, с опаской глядели в небо. Рев нарастал. Взрывы доносились из далекого тыла.
  - Пристреливаются что-ли?
  Ильин поднялся, посмотрел на восток. В полутора верстах рвались снаряды, земля комьями взлетала вверх, зеленый дым застилал горизонт, медленно двигался на запад.
  - Газами решили потравить, суки!
  Ильин присел к товарищам.
  - Вот тебе и немецкий рабочий – эвон как революцию начал делать!
  Сильные руки в два движения приладили штык к «мосинке». Ильин сдвинул брови:
  - Чем за даром помирать, покажем немчуре, как может воевать русский солдат.
  Ильин пристегнул полы шинели к ремню, вскарабкался на бруствер.
  - Братушки! За мной, в атаку!
  Следом сразу из окопа выскочил Андрей. За ним, вздохнув, полез Игнатий.
  - Куда, молодой, поперек батьки. – Клацнул затвором.
  Разноголосое «Ура!» покатилось от русских окопов в сторону врага.
  Пальба сотни трехлинеек в разнобой да молодецкое «ура» лишь на несколько минут огорошили немцев. Деловито забубнили пулеметы, вдарила артиллерия обычными фугасами. Контратака начала захлебываться. Тут и там падали солдаты – кто матерно крича, кто беззвучно встречал смерть. У Андрея кончились патроны, с вытаращенными глазами он бежал со штыком наперевес. Впереди маячила широкая спина агитатора. Ильин бежал из стороны в сторону, изредка припадая на колено и прицельно стреляя.
Сзади пыхтел дядя Игнат.
  - Мать моя! – По-простецки выдохнул студент.
  Из немецких окопов выскакивали фигуры в привычных шинелях и касках, но вместо лиц была темная маска со стеклами вместо глаз и хоботом.
  - Вперед, Андрюха! – Толкнул в спину дядя Игнат.
  - Ты чего противогазов не видал? Это только нас офицерье на газы без защиты посылает.
  Противогазы! Андрей даже развеселился от такого простецкого объяснения. Оказалось, радоваться было рано. «Противогазы» не кричали, зато ловко стреляли из карабинов. Выстрелы перемежал лай немецких офицеров. Большая часть русских солдат обратилась в бегство. Немцы их не преследовали, фигуры в противогазах окружили агитатора – тот тоже не стрелял, видно, закончились патроны, Андрея, Игната и еще нескольких солдат. Ощетинившись штыками, русские образовали круг. Со всех сторон на них нацелились карабины. Андрею было очень жалко умирать, Игнат тоже понимал безвыходность положения – убью десять раз, пока штыком дотянешься.
  - Слышь, агитатор, сдаваться надо - всех положат за зря. Мальчонке вон жить и жить. Давай командуй.
  Ильин воткнул штык в землю, остальные последовали примеру. Смерть на миру красна, да только цель еще не достигнута.
  Военнопленные выстроились. Подошел немецкий офицер – галифе, пенсне, тросточка. Китель отутюжен, сапоги блестят – сразу видно штабная крыса. Ткнул тростью в красный бант:
  - Большевик?
  - Большевик, большевик. – На чистом немецком ответил Ильин.
                                                                            ***

  - Вихри враждебные реют над нами, в бой роковой… - В молодости Александр Федорович собирался стать оперным певцом, потом артистом, даже подумывал об арене цирка. Но Февральская революция уготовила ему  сцену, зрителями которой стали граждане всей Российской империи. Женщины его боготворили, мужчины копировали стиль одежды и телодвижения. Керенский провел ладонью по ежику серебристых волос, сунул два пальца в отворот френча, повернулся перед зеркалом.
  -До чего хорош, мерзавец!
  В этот знаменательный день нельзя ударить лицом в грязь. День прибытия пломбированного вагона. День позора большевиков – этих беспардонных хамов и наглецов!
  - Пора, Александр Федорович! – В дверь сунул рожу адъютант. Сам министр на военной службе никогда не служил, но в столь тревожное время и во френч нарядиться можно и помощника адъютантом назвать. Хотя бы про себя.
  - Иду-иду.
  На крыльце уже ждал черный лакированный «Рено», верх поднят – накрапывал весенний дождик. Керенский с адъютантом сели на задние сиденья. Сначала Александр Федорович думал самолично подрулить на перрон, но из гаража в последний момент прислали машину, на которой не было навыка вождения, а заглохнуть на глазах у толпы или, чего доброго, въехать в зрительный ряд – это моветон! Ничего, так даже солиднее!
- Михаил Львович, - Керенский повернулся к помощнику.
  - Вы оповестили всех журналистов о часе прибытия? Полицейских сил достаточно для задержания? Рабочие массы не смогут его отбить?
  - Не извольте беспокоиться, Александр Федорович! Журналисты и фотографы в первых рядах, там же полицейские в штатском, вооруженные наряды заступят с обеих сторон вагона, нас также будет сопровождать охрана. Жандармы оцепили прилегающие улицы.
Ровно тарахтел двигатель, кузов плавно качался на рессорах, поездка обещала быть одним удовольствием. «Рено» с узнаваемым профилем на заднем сиденье медленно проехал через ликующую толпу, остановился на перроне в пятидесяти шагах от железнодорожного полотна. Водитель развернул автомобиль так, что Керенский вышел прямо под магниевые вспышки фотографов. Побросав зонты, к министру сунулись было газетчики, но широкоплечие молодцы профессионально оттеснили и мужчин и женщин перемежающихся профессий. Керенский встал в позу Наполеона, нахмурил брови, картинно разворачивался профилем к рядам зрителей.
  Умиротворенность серого утра разорвал гудок паровоза. Окутанное паром закопченное стальное чудовище вопило о своем приближении. Высекая искры, завизжали диски застопоренных колес. Провернувшись в обратную сторону, колеса накалили рельсы до красна, опломбированный вагон остановился точнехонько в центре перрона.
  Толпа затихла, тонкая артистическая душа Александра Федоровича уловила фантомы чего-то страшного, исходившего от проклятого вагона. Надо было нюхнуть кокаина, подумал министр.
  Тишина длилась минуту. Чья-то чудовищная сила сдвинула дверь вагона, лопнул стальной трос с пломбой, толпа в ужасе ахнула. Сфинктеры Керенского ослабли, штаны пришли в полную негодность.
  В открывшуюся дверь поочередно спиной вперед выпали два трупа. В центре проема, широко расставив ноги, стоял человек в германском обмундировании. Сапоги блестели из-под черного каучукового плаща, под каской блестели стекла противогаза. В правой руке воин держал длинную трубу, в левой - маузер.
  Из трубы вырвалась струя пламени, журналисты и агенты в штатском отпрянули. Толпа ухнула назад, женский визг, обмороки, мокрые штаны – интеллигентная публика превращалось в стадо испуганных бабуинов.
  Воин прыгнул на перрон, еще раз брызнул огнеметом, убедившись в безопасном проходе, сбросил баллон с керосином. В стеклах противогаза отразился бобрик Александра Федоровича, следом лакированный кузов «Рено». На Керенского налетел ужас в черном плаще, очнулся министр много позже.
  «Черны плащ» подлетел к автомобилю, водитель нюхнул ствол «Маузера», понимающе поднял руки. Воин запрыгнул на заднее сиденье, в окно полетел противогаз.
  - В Смольный!
  Взвизгнули скаты, толпа бросилась в стороны, черный автомобиль помчался в город.
    - Ленин вернулся! – Катилось по толпе…

  Литературный сценарий художественного фильма «Ленин – Авенджер». В главной роли – Федор Бондарчук.