Это было, товарищ, под Ровно, под Ровно,
Горечь дней наша память хранит,
Аусвайс проверяли у всех поголовно,
Вот тогда и сгорел Айболит.

Он замешкался это любому знакомо,
В круговерти того и сего,
Скорый поезд с архивами облисполкома,
Укатил на Москву без него.

И войска не взорвав ни мосты, ни гидранты,
Водокачки у быстрой реки,
Растворились, а утром пришли оккупанты,
Бодрым сводкам газет вопреки.

Айболит с этим фактом не в силах мириться,
Твёрдый ленинец и человек,
Не желал оперировать Ганса и Фрица,
А решился идти на побег.

Как покинуть пределы родимого дома,
Где сыскать те дороги-пути,
Среди ночи, где страшно и всё незнакомо,
Как до линии фронта дойти?

Он побрёл, забирая то влево, то вправо,
Обогнул горсобес и депо,
Спирт для храбрости пил, как хмельную отраву,
И твердил Лимпопо, Лимпопо…

Подпевали ему озорные цикады,
Пациент инвалид воробей…
Но случилась беда, он попал на засаду,
В руки злых и жестоких людей.

Вот так встреча, ебать меня ржавой лопатой,
Это ж главный из всех лекарей!
Перед ним, как и прежде бывало когда-то,
В чёрной форме стоял Бармалей.

Та же рожа и та же лужёная глотка,
Ряд зубов со следами гнилья,
Вот во что выливается недоработка,
Наших органов Бог им судья.

Их на совести грех при чинах и зарплате,
Знать пораньше сюда б не полез,
Бармалей был по слухам в армейском штрафбате,
А на деле шарфюрер SS.

Эта встреча со мной для тебя, как подарок,
Бармалей ухмыльнулся легко,
Завтра будешь лечить верных рейху овчарок,
Гауляйтера двух хомячков.

Не лечил я фашистскую вашу скотину,
Отвечал Айболит, хоть убей,
Я лечил и любил и вовек не покину,
Только добрых советских зверей.

Выпь завыла ребёнком на дальней опушке,

Дятел дробью прошёл по коре,
На минуту в болоте затихли лягушки,
Загрустила лисица в норе.

Так и надо, товарищ, собою рискуя,
Жизнь отдать без напыщенных фраз.
Если кто не согласен, с какого же хуя,
Вы читаете этот рассказ?

Детский писатель Шнобель (с)

Мистер Х.