Я сижу в сортире и читаю
                                                    «Роллинг Стоун»,
                                                      Венечка на кухне
                                                        Разливает самогон
                                                        (М. Науменко «Пригородный блюз»)

- А теперь внимание!
Баронов как всегда грозен. Михаил Дмитриевич Баронов. Товарищ полковник. Начальник 4-го курса Омской высшей школы милиции, он пытается вразумить личный состав.
- Вчера вам дали стипендию!
Кулак его поднимается над головой.
- Не вздумайте её пропить! Чтобы потом я не слышал, что у вас кончились деньги…и вы вынуждены… идти в подземный переход в рваных джинсах …и петь там песни!
По рядам лекционного зала прокатывается хохот.
- Отставить смех! Такой случай уже имел место!
Баронов прав. Было. Именно поэтому Фил и Майк не ржут вместе со всеми, а сдержанно улыбаются.
Они – слушатели 4-го курса Омской вышки. Не курсанты, а слушатели, слушаки.
Слушаки учатся четыре года. Гнобят их, в отличие от курсантов военных училищ только на первом курсе. Они стоят дневальными у тумбочек. С остервенением очищают сортиры от нечистот. Гнут спины на хозработах, спектр которых чрезвычайно широк: от строительства тира до кастрации кабанов - членов подсобного хозяйства.
А потом наступает курс второй. Количество нарядов резко сокращается. Хозработы исчезают. Желающих жить вне казармы отпускают по квартирам. И жизнь слушаков фактически превращается в студентческую. Многие, внезапно такой свободой опьяненные, бросаются во все тяжкие. В лучшем случае они дерутся на дискотеках и курят траву. В худшем - пополняют ряды местного криминалитета или ширяются опием.
У Фила с Майком другой наркотик. Имя ему - БЛЮЗ.
В их комнате, в общаге мединститута, имеется старенькая гитара. Её струны которой терзаемы каждый божий день. Настоящая боевая подруга, она присутствовала во всех тусовочных местах омского андеграунда, видала лучшие панорамы Иртыша под кронами сосен и раскалялась от жара костров. Гитаре впору выписать почетную грамоту, но, увы, ей уготовлена иная участь. Очень скоро она будет убита, ибо наши герои собираются отдать дань блюз-роковым традициям, расколотив её. Об пол, о стены, о что угодно. Они давно вынашивают этот план, и подруга, наверное, уже в курсе.
Но пока они вместе. Везде. Даже в подземном переходе у кинотеатра имени В.В. Маяковского, именно о нем в своей речи упомянул сеньор Баронов. С рваными джинсами он, конечно, перегнул, рваные джинсы изобразило его бурное воображение, но во всём остальном Баронов, безусловно, прав.
В тот день парни возвращались с какого-то квартирника. Естественно, были поддаты. Это не могло не сподвигнуть на взять и сыграть.
Они и спели-то всего-ничего – минут тридцать, но этого оказалось достаточно, чтобы быть замеченными проходившим мимо Хромовым. Хромов был  преподом, читал им курс «Этика и эстетика в деятельности ОВД». Навесные полки в его кабинете вот-вот должны были рухнуть под тяжестью кассет Ace of Bace, Кая Метова, групп Нэнси, На-На и прочего фуфло-попса девяностых.
- Представляете, Михаил Дмитриевич, иду я по подземному переходу, а там стоят Ваши ребята, на гитаре играют, поют... Нет, я конечно же, всё понимаю, - творчество, желание быть оригинальными, отличными от всех. Но-о-о...они же - сотрудники милиции. Люди в погонах, так сказать..., - таким, наверное, был его монолог.
А Баронов, по всей видимости, кивал. И отрывисто рявкал.
- Разберёмся! … Обязательно разберёмся!
Но это формальное рявканье, показное. Он давно уже махнул на выходки парней рукой. Скоро эти клоуны выпустятся, - разумно полагает Баронов, - наберётся новый курс, а уж там я такого не допущу.
- Не делайте из МВД цирк, - периодически советует друзьям Михаил Дмитриевич, - и вы будете великими людьми!
Но Филу и Майку чуждо людское величие. Поэтому цирк делается из всего окружающего пространства.
Вот и сейчас, покинув курсовое собрание, они подходят к автобусной остановке с явным намерением осуществить какую-нибудь пакость. Останавливается автобус № 36. Майк надевает на нос темные солнечные очки. Фил аккуратно берет его под локоть, и друзья проходят в салон. Пассажиры расступаются, освобождая путь к сидячим местам. Ребята останавливаются около двух девушек в спортивных костюмах. Развалившись на сидениях, девицы грызут кедровые орешки. Сплевывая шкурки на пол, они шепчутся о чем-то сокровенном и в полный голос ржут.
- Как вам не стыдно, девушки, - укоризненно говорит Фил.
Леди настораживаются.
- Слепой человек, инвалид. А вы сидите и ржёте...
Дальнейшей критики не требуется. Девицы освобождают места. Обе. Хотя Фил, согласно распределению ролей, отнюдь не инвалид. Парни устраиваются на сидениях поудобнее, россыпи кедровых шкурок хрустят под каблуками их «казаков».
- Чо попало, - негодует одна из девиц.
-Ну, - соглашается другая.
Майк снимает очки, кладет их в нагрудный карман джинсовки и разворачивает журнал "Fuzz". Тормоза скрипят, гармошечные двери хлопают.
- Чо попало! - доносится до парней уже с остановки.
Автобус газует и уносит друзей в центр. Под огромным мостом бурлит Иртыш. Взор радуют постройки сталинских, а то и николаевских времён. Шпиль башни на Проспекте Маркса заставляет думать только о возвышенном.
При повороте на проспект Фил протягиваем Майку руку.
- Ты всё-таки пойдёшь к ней?
- Пойду.
Майк укоризненно смотрит на приятеля. Ему не нравится его любовная история. Она пошла и, самое главное, однобока.
Её зовут Юля. Стильная, высокая, ценительница "битлов" и "роллингов", она свела Фила с ума.
Да, Майк согласен, мало кто из здешних девиц понимает толк в той музыке, которую они любят, которой они живут. Но разве это повод терять голову?
Майк уверен: он хорошо знает женщин. По его классификации Юля относится к категории увлекающихся и интересующихся. Она даже даст ради интереса, но когда секрет будет открыт, носитель его станет Юле безразличен.
Поэтому совершенно напрасно Фил удивляется, что его трамвай, беззаботно странствовавший по рельсам любви, внезапно остановился. Гуляния, гости. Он к ней, она – к ним, и вдруг…Очнись, Фил! Посмотри в окно, прочитай название остановки. Остановка называется «Динамо»!
Он ей звонит, а она не может с ним разговаривать. Приглашает на какой-то сейшн, а она "устала от всего этого". Обожаемый её мамой, он попадает к ним в дом и в очередной раз понимает, что приперся сюда зря. Объект воздыхания сидит на тахте в полнейшей прострации.
- В чём дело? - Фил теряет лицо моментально. - Юля! Что не так?
- Не зна-аю, - еле слышно произносит та и вводит его в ступор своим безразличным взглядом.
Фил провалиться сквозь землю готов из-за этого "не знаю".
Майку жаль его. Искренне жаль. Ведь она его не любит - вот в чем причина. А Фил всё хочет разобраться. В чём? Зачем?
- Общежитие! - прерывает размышления Майка петушиный крик кондуктора.
Общежитие мединститута, где обитают друзья, базируется в районе Нефтяники. Здесь нет красивых сталинских или николаевских построек. Здесь унылые хрущёбы, грязь по колено осенью и весной и обилие угрюмых субъектов в норковых кепках и спортивных штанах. Они кучкуются вблизи остановок с неизменными «чупа-чупсами» в зубах и тоскуют по острым ощущениям. Майку часто хочется дать им в дыню и притащить в ближайший участок, подбросив чек «черняшки» в карман. Но силы неравны, а «черняшки» у Майка не имеется.
Поэтому он проходит мимо очередной бычьей стайки, бессильно негодуя, берёт в ларьке четыре бутылки пива и направляется в общагу.
На пороге его приветствует комендант.
- Здра-а-сти...
- Здравствуйте, Нина Степановна.
- Давненько вас не было видно. Недельку, наверное?
- Наверное, Нина Степановна. Недельку.
Комендант зловеще улыбается. Не нужно быть большим психологом, чтобы понять - улыбочка эта не сулит ничего хорошего.
- Месяц прошел, - сообщает комендант, - я предупреждала вас об аптеке.
Об аптеке? Ах, да. Точно. Она предупреждала, что жилплощадь нужно как можно быстрее освободить, т.к. через месяц в будут делать аптеку.
В принципе, всё по-людски. Предупредили заранее. Тем более, что и жили они здесь на правах птичьих, в норе на первом этаже для проживания особенно непригодной. Живите пока, а там посмотрим…
Протекающая раковина, проваливающийся у порога пол, свисающие со стен обои. Слава Богу, имелась еще одна комната, её они отдраили, вперли туда письменный стол и две кровати. Комнату первую, входную, оборудовали кухонным столом и стульями, бои заклеили плакатами, на стену повесили часы с кукушкой и объявили ее гостевой. Само место пристанища было названо ставкой....
Майк открывает дверь, и в лицо его бьёт сквозняк поражения. Это уже не их дом, не их ставка. Пол гостевой завален песком. От души завален, по всему периметру. Пустота. Ни кухонного стола, ни стульев, ни раздолбанной раковины. Лишь обрывок газеты на стене (пол лица Влада Листьева) напоминал о славных днях ставки.
Майк прошел в спальную комнату. Теперь ее можно смело назвать складом. Заботливая комендант свалила сюда одежду, обувь, затащила кухонную мебель. Поставила на стол часы с кукушкой.
Майк присаживается на край кровати.
Всё?
Он сидит так минут сорок. Глядя в стену, думая обо всём и не о чём.
А потом отворяется дверь, и заходит Фил.
Он шествует по песку, как ни в чем не бывало. Опускается на кровать рядом с другом, берёт у него сигарету, срывает зажигалкой пробку с пивной бутылки.
- Ну? Что?
- Ничего. Она сказала, что ей не нужен мостик.
- Мостик?
- Мостик.…Я ничего не понимаю, Майк… И не хочу уже понимать… Я послал её...
Майк треплет друга по плечу.
Уж он прекрасно знает, что означает слово "мостик". Мерзкая, циничная баба.
Спустя две недели после их знакомства, когда она входила в ставку как себе домой, состоялся тот роковой визит.
- А где Фил? - спросила она.
Майк ответил, что Фил на пересдаче.
Сняв куртку, Юля выставила бутылку вина и после первого стакана призналась, что на самом-то деле (налей мне ещё, Майкуша, пожалуйста) понравился ей он, а не Фил. Просто держался в первые дни знакомства чрезвычайно высокомерно, и она решила закружиться с Филом, чтобы стать вхожим к нему, Майку.
Хмель слегка шибанул ему в голову. Всё произошло настолько быстро, что он не смог сделать то, что обязан был сделать - выставить эту засранку вон. Растленный, вдохновлённый чувством легкой добычи, позволил ей подойти к себе слишком близко. А она опустилась на колени и, лихо орудуя пальцами, расстегнула пуговицы на его джинсах.
… В который раз он проклинает себя за это. Порывается рассказать. И всё же сдерживает своё намерение. Ибо знает: Фил еще не повзрослел. За убийством сказки любовной будет убита главная сказка.
СКАЗКА? - внезапно Майк ловит себя на слове и ужасается. Как он мог назвать их дружбу сказкой?
Он гонит прочь от себя эту мысль, но не может успокоиться.
Он смотрит в глаза Филу и не видит в них ничего, кроме опустошения.
Проходит всего лишь мгновение, и он обнаруживает свои ладони на гитарном грифе. Еще одно, и гитара поднята над головой. Майк вскакивает с кровати и, оглушая пространство разбойничьим свистом, ударяет её об пол. Боевая подруга расстроено охает. Гриф, кротко треснув, прощается с корпусом, и тот добивается немедленно – Фил обрушивает на него настенные часы с кукушкой.  Корпус превращается в воронку, ощериваясь трещинами…
Всё. Свершилось. Подруги больше нет.
… Пройдет ничтожное количество лет, и время также разобьет их молодость.
А из трещин вылезут Михаил Антонович и Филипп Витальевич и бодро зашагают по жизни. Каждый в свою сторону.