В конце нулевых судьба забросила меня в город на большой реке, искусственный центр Дальнего Востока. Большое захолустье с развитой инфраструктурой, идеально благоустроенный и социально ориентированный город, нагонял на меня дикую тоску. Ни наркотов, ни уличных проституток, ни мусорных ветров. Даже дороги (полный нонсенс!) были широкими и всегда вовремя отремонтированными. Водители отличались дегенеративностью и умением разгоняться, но способности к маневрированию и экстренному торможению у них напрочь отсутствовали. Как и обычное чувство дороги.
Я жил совсем один в операционно-чистом спальном районе, в такой же чистой панельной коробке, и мне было смертельно скучно. Даже корпоративные войны больше не забавляли. Какой-то режиссер (Хичкок?) сказал, что кино это жизнь, из которой вырезаны скучные моменты. Из моей жизни, напротив, капиталисты вырезали моменты радости: я просыпался, вставал с постели, умывался, чистил язык и зубы, срал, мылся, причесывался, съедал одно яйцо в мешочек, одно драже витаминов и одно кальция, запивая все это молоком, и ехал на работу. Каждое утро я принимал мучительное решение ехать на работу. Там я садился за компьютер и разбирал почту, морщась от некорректности и неэтичности деловой переписки этих черных обезьян. Ровно в 18.00 я вставал, закрывал кабинет и выдвигался домой, по пути матерясь на «одних ебаных водятлов вокруг». Около восьми я ужинал, потом, яростно вздрочнув, читал пару-тройку блогерских постов и падал спать.
Да, забыл упомянуть, что еще я посещал бассейн, где и встретил ее, вдову пилота гражданской авиации.
Мы сошлись в интересах и подружились. Каждая встреча непременно начиналась с разговоров о современной зарубежной прозе и заканчивалась всегда одинаково: я ставил леди на четыре лапы и спокойно со знанием дела вставлял ей в анус. Ни разу не познав задней стенки ее живота. Так продолжалось около трех месяцев, покуда вдова не исчезла. Я звонил, писал, стучался в скайп – все безрезультатно. В конце второй недели я решился заехать к ней домой. Решился потому как в коттедже вдовушки жила ее восемнадцатилетняя дочь, на которую у меня один раз привстал. Юная нимфа, заметив это, была польщена, после чего всячески как бы случайно демонстрировала мне свои соблазнительные формы.
- Привет. А мамы нет дома, - сказала нимфа, озадаченно прикусив нижнюю губу.
- А где она?
- Уехала в Благовещенск на экзамены, - теперь нимфа заулыбалась и открылась, - Она там в приемной комиссии. Хотите чаю?
- Очень, - и зашел.
    Обстановка в доме ярко свидетельствовала о вчерашней бурной вечеринке. Пати, как пояснила мне нимфа. Початые бутылки виски и шампанского, кальяны, пиво, презервативы. Я галантно не заметил, как она, зардевшись, смахнула со стола замятую папиросу. В углу у камина кто-то громко храпел и невзначай попердывал. Девушка! А храпит что твой носорог.
- Чего смотришь? Будешь ее ебать? – с улыбкой спросила нимфа, - только чур сначала меня.
И села на кортки, взъерошив густые копны золотистых волос. Я хотел возмутиться и сказать «нет», но ничего не сказал. Расстегнул ширинку и сделал вид, будто ничего не происходит. 
- Порнушку включить? – спросила нимфа.
- Да. Позабористей.
- Есть такая. Дог ебет карлицу-негритянку.
- Подойдет. И ту заблеванную разбуди. Только пусть не умывается.
- Ой! Она кажется еще и обоссалась…
- Ничо страшного. Тащи сюда это тело. И папиросу ту прикури мне, пожалуйста.
Тему ебли раскрывать не буду. Скажу только, что было много всего и по-разному. И хотя подружка нимфы так и не проснулась, она все же получила свою порцию белка.
Почему такое происходит? Я нормальный человек с образованием (гуманитарный колледж), работаю менеджером, читаю книги. Видимо прав был Лев Толстой, сказанув однажды, что все мы живем в телах тупых животных и рано или поздно, поддавшись инстинктам, можем оскотиниться и стать такими же грязными и вонючими, как они. Как вы думаете, комрады?