Хищного окраса яхта, с  государственным тотемом на борту, покачивалась на волнах. В глазах туристов, путешествующих по Москва-реке на прогулочном катере «Ракета», была безусловно зависть к тому, что вот  так вот, на государственные деньги можно отдыхать и путешествовать. Хотя вода в реке была мутно-зелёного цвета и никаких здраво-авантюрных, а тем более, романтических иллюзий не сообщала. Снаружи, на борту не было заметно ни души. Внутри же проходила рабочая, очень далёкая от создаваемой внешним видом плавучего средства ауры беззаботности, встреча.
 
Гарри Кимовича пытали долго и мучительно. Пара охранников блокировала его кресло, словно ладьи в эндшпиле одинокого чёрного короля, не оставляя пространства для манёвра. Алина, томно развалившаяся на цвета сливок, широком диване, издевалась над его любимыми шахматами. Мозг Гарри Кимовича, привыкший к поиску дебютных решений находился в цейтноте. Застопорившись на примере с Серёжей Тюлениным в застенках гестапо. Алина, хихикая, то двигала слона, как пешку, то била фигуры соперника конём, как в шашках-поддавках, сразу по несколько. И даже повернувшись  вполоборота к креслу гроссмейстера, наблюдающего сцену игры со стороны, игриво прицелилась в него ферзём, как при игре в «Чапаева», издевательски подмигнув.
«Фашисты, фашисты, фашисты!!!»,  - гудело набатом в висках шахматиста.

Владимир Владимирович,  по-отечески, слегка прищурившись и  улыбаясь , наблюдал за шалостями Алины, ничего при этом не говоря. Он, изредка потянувшись к доске, делал ничего не значащий в общем сумбуре игры ход и откидывался в кресле, расслабленно наблюдая, как Алина с мартышечьей сноровкой скрадывает битые фигуры, выставляя их со своей стороны доски. Шла третья партия, и игроки словно не замечали присутствия гроссмейстера, его тревожные, слегка навыкате, с красными прожилками глаза, мучительное выражение его позы.
 
После того, как Алина, длинным диагональным движением поразила пешкой ферзя Владимира Владимировича и как-то наивно, по-детски, как нерадивая ученица, которой с трудом удаётся чистописание, грызущая колпачок ручки, стала мусолить и покусывать головку фигурки, Гарри Кимович упал в звенящую паутину обморочного батута.
 
В это же время, в каюте, оборудованной сауной и джакузи патриарх, под присмотром опционной пары охранников и камеры внутреннего наблюдения, с тихим стрекотом поворачивающейся по оси, методично макал в пузырящуюся воду джакузи вихрастую голову некоего Бориса . Вода, к слову, была освящена, (что придавало ритуалу некий сакральный смысл) и наполнена лепестками роз .В воздухе витали ароматы лаванды, мирта и одеколона «Монблан». Патриарх, слегка треморной дланью придерживал борисову голову под водой , фиксируя взгляд во время окунания на явно дорогом хронметре . С каждым разом, погружения головы заблудшего были длительней и секундная стрелка, обегающая циферблат с гордым именем «Бреге», подрагивала, как если бы ей передавалось волнение .
 
    -Раскаиваешься ли Ты, Борис? - в очередной раз вытянув из бурлящей купели мокрую, со слипшимися кудрями голову, басовито, так что слегка срезонировали зеркала вопрошал патриарх. Борис, отфыркиваясь, покраснев лицом согласительно закивал лицом головы.
-Кудряв Ты, Борис, аки Пушкин, а упрям как осёл! - с неким облегчением подытожил патриарх и вытерев длани о рубаху раскаивающегося, перекрестил его, внимательно, прищурившись.
Перекрестив, так же, глазок камеры, он отвернулся, потеряв интерес к присутствующим.  Бориса вывели.
   
Надо отметить , что события в двух вышеописанных эпизодах, как будто разыгранные рукой умелого режиссёра, развивались практически синхронно. И, если гипотетически допустить некую срежиссированность данных ситуаций, то можно и предположить, что был и конечный потребитель данного шоу. И он таки был.
Седовласый, с лёгким подобием кока на лбу, в козлиной бородке и в очках одинокий зритель, сидящий в кресле напротив проэкционного экрана, был похож на  пендоса с логотипа «Kentucky Fried Chicken», цветовая гамма также была сходной –  красно–чёрной на белом фоне. Видимо было применено вторичное брендирование образа, на манер китайского - с похериванием расходов на «reasearch» и раскрутку. В данный момент, сходство одетого в белую рубаху, чёрный пиджак, с горящим от гнева лицом и ушами было практически полным. Отсутствовала лишь добродушная провинциальная улыбка.
-Скоты, проститутки! Прав был Ленин, бормотал себе под нос, нервно закуривая и ероша волосы, одинокий  зритель. Сдались на милость! Он рывком сорвал с переносицы очки и стал судорожно протирать их о рубаху. Затем, надев немного криво, вперился в экран по новой. Наконец прямая трансляция окончилась и экран перешел к демонстрации цифрового шума.
Эдичка налил и опрокинул стакан с желтоватой жидкостью внутрь.
Дверь приоткрылась и изнутри вежливо спросили
-Вы в порядке??
На что Эдичка, с хрустом растоптав свои очки и, встав  на коленки, пополз в сторону мутного цветового пятна. Выбравшись в коридор  и уткнувшись носом в ноги охранника, Эдичка  руками  подслеповатой старухи, как будто бы пытаясь встать, обхватывая одну ногу приставленного надзирателя, потянулся к его ширинке . Хорошо одетый крепыш оттолкнул его мягким ударом ладони в лоб, а когда тело отклонилось в падении навзничь, добавил удар глянцевым носом ботинка в область селезёнки.
-Да идите Вы нахуй, Эдуард! Возьмите себя в руки!!
       
Наступил всеобщий катарсис.

Сложнее всего было доставить на встречу особу, именуемую в политзакулисье “баба Лера» , в принципе не идущую на какие либо компромиссы. Путём хитросплетенных комбинаций её всё же удалось пригласить на обследование здоровья, устроенное неким благотворительным фондом и уже из клиники, после введения под видом раствора глюкозы некой эйфорической смеси доставить на вышеописанную яхту. Роль её, впрочем, была ключевой и завершающей в многоходовой комбинации. Убаюканной эйфоретиками баба Лере, доставленной в чреве тонированного лимузина  и помещённой в каюту с большой кроватью, грезилось, как она парит над толпой французской черни в образе Жанны Дарк, осыпая толпу розовыми лепестками из-под подола развевающегося,  розового же пеньюара, отделанного пышными рюшами.
   
В это же время, спустя примерно четверь часа после вышеописанных событий, в каюте, где в первом эпизоде происходил шахматный матч, были собраны все персонажи предыдущих сцен. Владимир Владимирович с видом завуча на педсовете барабанил ручкой по толстому, с гербом, ежедневнику. Казалось, что взгляд его наполнен некоторым сожалением.
Патриарх выглядел моложаво, а-ля Юрий Сенкевич, одетый в тишотку «Пол энд Шарк», шорты  и шлёпанцы-вьетнамки, волосы были собраны сзади в мышиный хвостик. Алина сидела, как–то очень уютно, по-домашнему поджав ноги, на одном из диванов и чему-то улыбаясь в окне открытого лептопа Sony VAIO.
Эдичка ерошил волосы и постоянно снимал-одевал очки.
Гарри Кимович стучал костяшками сжатого кулака по напряженному колену.
Курчавый Борис приготовился записывать, раскрыв на колене подобный тому, что был у Владимира Владимировича ежедневник.
Хотя присутствующие ожидали инициативы от Владимира Владимировича, неожиданно зазвучавший из динамика голос застал всех врасплох. Палитра чувств, отразившихся на лицах, была пёстрой, можно сказать импрессионистской.
Голос предлагал троице ранее заблуждавшихся товарищей окончательно морально разоружиться. Замысел был разлапист и грандиозен, как вычурный сон режиссёра Бондарчук-старшего и замыкался на раскрученной в центре фабулы неким сикхом-юлой на пребывающей в блаженном забытьи  бабе Лере, бредящей время от времени. Баба Лера, под присмотром анестезиолога последние два часа вскрикивала, звала какую-то белку, временами белочку. Врач, по одному ему известной причине решив, что спящая до сих пор оплакивает почившую Беллу Ахмадулину и под приглушенный звук винилового проигрывателя, таящегося за одной из панелей спальни, наигрывающего приглушенно оркестровки Поля Мориа, стал начитывать стихи вышеупомянутого автора.
 
Впрочем, баба Лера была также беспокойна, и мужчина в белом халате, сменив бутылочку капельницы, немного добавил режим поступления смеси, покрутив пластиковое колёсико.
В то же время голос в кают-компании продолжил. Со слов невидимого диктора всем троим предстояло участвовать в постановочной сцене.
Эдичке досталась роль добродушного, возвращающегося из командировки коммивояжера, застигшего двух насильников – Бориса и Гарри Кимовича – у постели любимой, невинно спящей жены, кою должна была сыграть баба Лера. Негодяям предстояло изнасиловать спящую в ключе «французского бутерброда», а вернувшемуся внезапно Эдичке отхуячить насильников привезённым из командировки презентом – полуметровым,  коричнево-говенного цвета, (с намёком на расовую принадлежность), дилдом.
 
Здесь, безусловно, режиссёрское видение немного скатилось во вкусовщину и потакание зрителям старшего возраста. В розданном на руки, подтверждающем слова безликого диктора,  сценарии, упоминались розовый пеньюар, меланхоличная оркестровая музыка и как-то просматривалась общая прорисовка фабулы а-ля сиквел «Эммануэль». Не хватало лишь подтанцовки секюрити с шербургскими зонтиками и какой-нибудь мастурбации главной геронини фаршированной рыбой.

Эдичка захихикал.
Кимович рывком расстегнул пуговицу на воротнике рубахи и повёл шеей, как примеряющий петлю.
Борис споро записал и вопросительно, приподняв одно ухо, (сцена опять же напомнила школьный педсовет) приготовился конспектировать далее.

Неожиданно щёлкнув, сразу несколько экранов в кают-компании, расположенных так удобно, что изображение было видно с любой точки, начали трансляцию картинки с убегающим из кадра с капельницей в руках человеком в белом халате и возлежащей на покрывале из белого шелка бабой Лерой. Также за кадром наигрывал оркестр . Широко, по–мужски, раскинувшись в постели, приземистая баба Лера, как будто воздев руки в одной ей известном порыве - внутричерепная трансляция будущей порнозвезды в данный момент прокручивала кадры с обличением тиранов - разметалась так, что пеньюар задрался выше колен. Обнажив дикие проволочные,  а-ля Перекоп, заграждения в районе лобка; и суровую, а-ля кобел, щетину ног. Картинка была в высшей степени отвратительно–порочной, как в порнокинотеатре какого-нибудь портового захолустья. Постановщик, безусловно, знал толк в извращениях.
   
После  инструктажа все посторонние кроме актёров-аниматоров удалились. Охрана вкатила столики  с обильным ужином. Здесь в соответствии с антуражем яхты  были поданы, как и всевозможные морские деликатесы, так и горячие мясные блюда и закуски. Отдельный столик занимал алкоголь – в основном водка и виски. Эдичке персонально передали небольшой, размером со спичечный коробок, пакетик. В кают-компании жирно запахло добротной травой. Экраны немного затрещав также синхронно, как и во время инструктажа стали транслировать итальянскую порнокатину, немного ретро, с элементами групповухи. Сильвия Сайнт и ещё пара  волооких блудниц калибром помельче, надрачивали оккупантам-америкосам. Телевизоры работали в полную громкость.

«Из протокола камеры слежания №2 объекта «Яхта»

«Воспользовавшись моментом, когда объекты Гарри и Борис находящиеся спиной к объекту Эдичка, безуспешно пытались приглушить звук во время трансляции зарубежного фильма, объект Эдичка с криком - «Ханжи, прихлебатели власти! Иезуиты!» - ловко подсыпал порошок неизвестного происхождения в бокалы вышеупомянутых объектов. После чего, объекты Г. и Б. стали вести себя странно, несколько возбуждённо и вызывающе».
Эдичка довольный плюхнулся на диван.
Порошок, а это был эфедрин, придающий как ораторам так и любовникам пыл, в очень скором времени стал бодрить присутствующих. Глаза уже не избегали экранов, а смотрели с нескрываемым блеском глазных яблок вожделением и похотью. Градус накала рос по секундам, и, словно почувствовав вероятность перегрева, невидимый сценарист выключил одновременно все экраны. И от тишины и нагнетаемого порошком давления неожиданно зашумело в ушах.
-Ну что, пора расчехляться, Гарри, нарочито раскованно ляпнул Борис.
Действительно была пора. Гарри Кимович и Борис в сопровождении  охранника были препровождены к двери в каюту ,где должна была состояться съёмка.
Пока будущие «роккисикфреди», приодетые испанскими кабальеро, подпоясанные алыми кушаками, шли на съёмочную площадку, стоило, бы улучив момент, добавить пару штрихов к портрету будущей порнозвезды. Баба Лера, как человек посвятивший себя борьбе, причём внутренняя борьба безусловно давала фору внешней и была по сути лакооновым удушением собственного либидо, имела свою маленькую и пушистую тайну в виде белочки Бэллы,  давным–давно, ещё в студенческую бытность поселившуюся в её мохнатке, а в нашей предыстории призываемой слабый гугнявым голосом ведшим в заблуждение наблюдающего врача.
Длинными одинокими вечерами, выманивая белочку тарелочкой фундука, баба Лера пересматривала канал Си-Эн-Эн в оригинале. Беличьи ныряния с орехами вглубь и назад, за новой порцией, порождали в вульве приятные вибрации и баба Лера убаюканная такой белочкодрочкой и торжеством демократии  несущимся в эскалаторе обгоняющих друг дружку бегущих строк мирно задрёмывала …
   
В данный момент  наша героиня, поклявшаяся, что к её области бикини не прикоснётся бритва до того дня, когда падёт тирания (а следовательно бессрочно), бесстыже демонстрируя мангровые заросли свалявшихся как дредды рыжевато-чёрных паховых кудрей,  возлежала в той же позе, в которой её видели на экранах соискатели. Борис, войдя первым, почему-то на цыпочках, хотя мера была вообщем-то лишней, упёрся носом в картину бабылерыных прелестей и, поморщившись, повернулся к Гарри Кимовичу, как если бы хотел посоветоваться. Гроссмейстер же вошел следом, оглядываясь, будто ища тех, с кем можно было бы поздороваться.
 
Кудрявого Бориса, впрочем, не на шутку пёрло, напор бил в гульфик, ритмично отражаясь одновременно в висках. Дверь за спиной соискателей замшелой девственности тихо захлопнулась в тот момент, когда Борис, оглядев съёмочную площадку взглядом художника–баталиста и молниеносно, дабы приукрасить картину накинул подол бабылерыного пеньюара ей на лицо. Обнажённые - желтоватого, цвета лежалого сала многочисленные складки в веснушках и паппиломах, с густым подмышечным духом прелести, впрочем, энтузиазма не добавляли. Последнее испытание било под дых – воистину оно было вровень дрейфу челюскинцев или подвигу Папанина. Раскопав дрожащими пальцами путь к мохнатой пещере (из густых зарослей с вкраплениями линялой беличьей шерстки посыпалась скорлупа), обнажив свой уд мощно, на выдохе, присунул бабе Лере. Было тесно и сухо, как вдруг (Борис удивлённо широко приоткрыл глаза, сжатые в щёлки , во время медитации, где он пытался представить себе коитус с ведущей премии Муз-ТВ) бабылерина вульва обхватила его дымящийся хуй маленьким влажным ртом, тесным как чулок. Разбуженная и загнанная в угол белочка пыталась закричать, в тот момент, когда борин  елдак заехал ей прямо в рот.
Борис задвигался быстрей и зажмурился от удовольствия, приоткрыв, впрочем, один глаз, чтобы отслеживать движения Гарри Кимовича – неровен час - ещё в зад заедет. Восточный человек, хули, поди, знай что у него на уме. Гарри Кимович же, видя, что ширина амплитуды движений Бориса не позволяет ему заехать с бабылериного чёрного хода, брезгливо разведя приоткрытые, слюнявые во сне губы рта, стал тыкатся вялым вслепую, меж щекой и желтоватыми резцами....
 
Эдичка, в виду того, что его реприза начиналась после некоторой паузы, надев клетчатый костюм, разглядывал реквизит – пыльный коммивояжерский чемодан, с торчащим из него свёртком. Досужий взгляд мог бы решить, что проголодавшийся человек несёт в бауле обёрнутый в бумагу горячий багет, хотя мы знаем, что это не так. Эдичка зловеще улыбаясь, закрутил ещё один джойнт и затянувшись жирным дымом , откинулся на диване.
  -Ваш выход, Эдуард.
  Фабула тесна для творческой личности, как гроб, губительна как ацетон в поливочном материале. И потому Эдичка решил привнести в постный, в общем-то, образ зануды-коммивояжера нотки нездоровой авантюры. Препровождённый к двери, из-за которой доносились звуки разогретого бабылерыной белочкой Бориса, Эдичка, слегка приоткрыв дверь, решил развить свою роль до образа вуайериста-психопата. Просунув любопытную голову в створ двери и активно надрачивая елдак, порядочно возбуждённый бухлом, травой и эфедрином Эдичка, подгоняемый снаружи тычками охраны продержался, впрочем, незамеченный вошедшими в роль участниками постановки минут около трёх и запущенной в коридоре хрущёвки ракетой наперевес с полуметровым дилдом ворвавшись в кадр начал молча хуячить  силиконовой елдой наотмашь.
Озвучка в кадре, напоминающая передачу для детей с отклонениями в развитии «Учим звуки с дядей Борей и Красным молодцом», наложенная на бессмертную сагу Ю. Хоя «Вальпургиева ночь», была великолепна.
-Ааааааа!
-Ооооооо!
-УУУУУУ! - пылким бабуином стонал Борис.
С глазами на выкате, на пике оргазменных ощущений он сунул член глубоко до упора и обильно , судорожно кончил. Зажатая в угол белочка, давящаяся спермой, внезапно вцепилась в распалённый конец курчавого насильника острыми, как иглы зубами и когтями и неожиданно все закутки яхты огласил рёв, дикий и бесконечный. Владимир Владимирович как-то кукольно, вперившись в потолок, открыл глаза. Алина спящая у него на груди, положив щёку на дзюдоистское кимоно в области сердца, спросонья клацнув зубами ухватила клок волос с груди спутника, после чего, получив оплеуху, нагадившим котёнком слетела с кровати, сгруппировавшись в полёте и приземлившись на эффектный шпагат, растянула губы в эффектной улыбке. Охрана взбодрилась, накидывая пиджаки поверх рубашек с кожаной амуницией кобур. Патриарх, перекрестившись, взял с прикроватного столика «Узи» и прислушался.
Борис дёрнулся в попытке выдернуть елдак, но не тут то было!!! Белочка упиралась изнутри , снаружи же Эдичка методично и размашисто бил  по спине и шее. Неожиданно, разбуженная внутренней суматохой, оставив прикус желтоватых резцов на залупе Гарри Кимовича, этаким Вием поднялась баба Лера и стеклянными , подслеповатыми глазами  разглядев насильника произнесла всего лишь одну , короткую как мгновенье бьющего в лоб приклада фразу:
-И Ты , Борис???? , тут же инертным телом приняв бесчувственно-горизонтальное положение.

Торжество импровизации , до которого не дожили Станиславскый и Немирович –Данченко наступило в тот момент , когда в каюту , возглавляемая патриархом , пустившим эффектную короткую очередь из «Узи» в мелко осыпавшийся потолок, ворвалась охрана. Сцена напоминала захват в духе «Пиратов Двадцатого Века» .Пнув Эдичку, патриарх  зычно , так что баба Лера во второй раз открыла глаза прорычал:
-Выгнать всех нахуй!!! На мороз! Босиком! Предать анафеме!
Хотя мороза не было и в помине, иначе яхту пришлось бы переставлять на деревянные, расписанные палехскими умельцами полозья, а вероисповедание Гарри Кимовича и бабы Леры оставляло вопросы , угроза прозвучала более чем убедительно , и своим пастырским внушением подействовала даже на белочку, метнувшуюся в первую подвернувшуюся щель, оказавшуюся приоткрытой панелью стереосистемы. Игла проигрывателя с характерным в-ж-ж-ж-ж-ж-ж съехала куда-то в небытие, неожиданно заискрило и через секунды пропал свет.

Включившееся резервное освещение обнажило монументальную сцену, напоминающую картину Удодова «Казанский кулачный бой» - охранников с занесёнными над головами кулаками, пятящимися незадачливыми актёрами, патриархом в каратистской стойке и стоящей на четвереньках бабой Лерой. Охрана не церемонясь, взашей вытолкала всех  – пытающегося заправить брюки Гарри Кимовича, Бориса с окровавленной елдой, мямлящего что-то про произвол, Эдичку получившего отобранным дилдом в лобешник и уже на бегу предвосхищающего желтовато–синюю шишку.
 
С бабой Лерой же обошлись более церемонно. Пара охранников провела её, вихляющую бёдрами, в розовом пеньюаре до трапа , /катер к тому моменту причалил к гранитной набережной / и также церемонно у самого берега дала напутсвенного пинка под тухес. . Следом на гранитные ступени полетели пожитки незадавшихся актёров Белочку пытались поймать ещё около часа, но так впрочем и не нашли.

Завидев кавардак и избегая ситуативного опесдюливания парочка рыболовов с бамбуковыми , модели “Спорттовары» удочками и червями в консервной банке из –под «Завтрака туриста», поспешно скрылись в предрассветном тумане.
-Да ну их нах , Гена!- тащил высокого за рукав клетчатого пиджака, маленький и ушастый. У меня и ксива не в порядке, и с имиграционой проблемы.
-Согласен , Чебурашка !! Надо валить! –ответил крокодил и подфудболив баночку из-под “Завтрака Туриста» , так , что та долетев до воды , пустилась в круизное плаванье по маслянистой воде, подхватив спутника подмышку и закуривая на ходу мятую сигарету «Дымок», поспешил прочь…Уже на бегу , Чебурашка в полоборота пытался снимать сцену высадки на мобильный телефон , но поздно понял наполненной тырсой головой , то телефон они с Геной подобрали на разграбленном Черкизоне, в районе склада игрушек. Если бы впрочем дивайс оказался всамделишным, то в его нутро безусловно поместилась бы беспесды сенсация. Сошедшие на берег чему-то смеясь, стали активно умыватся речной водой. Курчавый Борис неожиданно стянул с себя парик, мутно блеснув цвета анемичной слоновой кости черепом. Сдёрнувшая как противогаз силиконовую маску бабылеры женщина оказалась известной, настолько , что её имя аффтор опасается называть, актриской.Она стянув пеньюар, ловко достала из выброшенной охраной вслед бродячим артистам  сумки лосины и свитер- балахон .Гарри Кимович, сняв накладные брови и аккуратно спрятав их в небольшую коробочку, стал динамично рубя воздух ладонью названивать какому-то Ебу. А Эдичка –да хуй с ним с Эдичкой, возможно общее сходство с известным персонажем и оставалось, но под лучами утреннего солнца оно испарялось, как магический порошок…

Личности же отчаливших на яхте и вовсе выражаясь казённым языком «установить не удалось», да и ну их , этих ролевиков, странные они люди, сродни масонам, а масоны в свете последних событий –ну Ты, читатель и сам в курсе…
И лишь бессменный спутник тумана – ёжик, встав на задние лапки на гранитный парапет набережной тоскливо подвывал вслед безнадёжно уплывшей, теперь уже навсегда, в безутешное далёко белочке и плескалась в волне , поднятой отошедшей яхтой , оброненная ещё днём кем-то из детей-пассажиров «Ракеты» надувной дельфин, дрейфующий в сторону воображаемого Стамбула. Проехал, посигналив ёжику, первый трамвай. Рука водителя отыскала на шкале диапазонов среди налезающих друг на друга как спаривающаяся тля фм-станций, бодрый голос ,пожелавший доброго утра. В приоткрытое окно вылетел завиток сигаретного дыма, смешавшись с нотками дизельного выхлопа, первыми аккордами смога и маскирующегося под туман торфяного дыма, сложившись в лёгкий как ноктюрн, такой родной и приветливый  аромат «Утро Столицы» /пат. уд. № ПАА 2269-887/32(Д)/.

Светало.