На колхозное поле я пришел с бодунища.
Фронт работ оглядевши с привычной тоской,
Я комбайну сказал: «Ну, здорово, дружище!»
(Ничего не ответил мне конь мой стальной).

Я залез в свой комбайн, и нажал на педали,
И поехал по полю - огурцов накосить.
Я баранку крутил, глядя в дальние дали,
И мыслишку катал: надо, что ли, налить!

Маханул я стакан первача из пшеницы,
Закусил огурцом, что скосить не успел,
И с удвоенной силой продолжил трудиться.
Чтоб косить веселей, я «Катюшу» запел.

Только первый стакан – он, зараза, коварен:
И моргнуть не успел, как весь литр - долой.
Тут решил я вздремнуть; только лег – слышу: «Парень!
Что ж ты нас, огурцов, косишь смертной косой?»

Разлепивши глаза, протрезвел я мгновенно!
Вижу я: огурцы меня взяли в кольцо.
Ну, а их атаман, огурец здоровенный,
Мне с упреком сказал, глядя прямо в лицо:

- Вот скажи нам по правде: мы в чем провинились?
Тихо-мирно растем, зеленеем в полях.
Дождик летний прошел – мы водички напились.
А ночами нам ветер поет в тополях.

Вы же, люди, пришли, нас жестоко скосили,
Оборвали безжалостно сладкий наш сон.
А потом в бочках нас вы, козлы, засолили.
Ну, а трупы пустили вы на закусон…

Как сбежать удалось – до сих пор я не знаю,
Но пришел я в себя на каком-то гумне.
Самогон я с тех пор шашлыком заедаю.
Огурцы лишь в кошмарах являются мне…