С тунгусом дядей Ваней со странной,  на первый взгляд, кличкой Бляха-муха, Сергей познакомился  в окружной больнице – лежали в одной  палате. Это был маленький пузатый крепыш лет шестидесяти с седым бобриком волос, коричневым от загара лицом и хитроватым прищуром смородиновых глаз. Когда Сергей поближе узнал соседа по койке, то сразу нашел объяснение его прозвищу Бляха-муха: так дядя Ваня иногда беззлобно поругивался. И это было его самое крепкое ругательство, что и было на самом деле странным.
Но чем по-настоящему привлек  внимание  Сергея дядя Ваня сразу – так это деревянным самодельным протезом вместо ноги,  упрятанным в зеленую спортивную штанину, примотанную снизу к деревяшке медной проволочкой.
Дядя Ваня оказался неунывающим и очень живым человеком. Он резво култыхал по палате, коридору, при каждом шаге ныряя вниз (видимо, самодельный протез  был коротковат), то и дело задирал своих соседей. Часто уходил в холл играть в шахматы, держа под мышкой громыхающую фигурами истертую доску; время от времени  громогласно ругался с кем-то из персонала хирургического отделения.
Устав култыхать туда-сюда, дядя Ваня заваливался на кровать, и тогда протез с резиновой нашлепкой внизу грозно торчал в сторону двери как ствол крупнокалиберного пулемета. Устраиваясь на ночь, дядя Ваня сбрасывал с плеча лямку, на которой через плечо держалась на культе эта деревяшка,  вместе с привязанными к ней  штанами, и грузно умащивался поудобней. При этом из под одеяла высовывалась бледная толстая культя, за которую невольно цеплялся взгляд Сергея.
Вольготно разложив обширный живот, дядя Ваня почти тут же засыпал. А Сергея  донимало нездоровое любопытство (у самого к тому времени заболели ноги, особенно левая, и лечащий врач все время пугал: «не бросишь курить, оттяпаем к чертовой матери!»): как же это дядя Ваня дошел до жизни такой? И однажды, смущенно покряхтывая, спросил его об этом. А дядя Ваня просто и буднично ответил:
- Из-за белой горячки, бляха-муха!
- Как это? – не понял Сергей. И дядя Ваня рассказал.

*        *        *

Где-то в семидесятых годах, когда он жил на отдаленной таежной фактории Учами и особенно крепко «зашибал», посетила его белая горячка. И дядя Ваня, не помня себя, ушел с фактории в тайгу.
- Мороз – под шестьдесят, а я гуляю себе по тайге, «белый, совсем горячий», бляха-муха, - топыря лиловые губы, неспешно рассказывал он. –  Сразу не замерз потому, что как раз перед запоем жена одела меня во все новое меховое, сама пошила. Два дня искали меня, а  нашли, когда я уже отморозил ногу. Потом уже ругал бабу: зачем так тепло одела, лучше бы сразу замерз…
Дядя Ваня поерзал на кровати, отмахнулся от назойливой мухи и продолжил:
- Сначала отрезали только ступню. Встал на протез – сам, между прочим, выстругал! - даже в тайгу на охоту на нем бегал, однако. Все нормально было. Да сам дурак…
- Это почему же?
- Эй, Прокопий! Пошли курить! – вдруг без всякой связи со сказанным оглушительно крикнул дядя Ваня в сторону  мирно дремавшего соседа. Когда Прокопий от неожиданности подскочил на кровати и что-то сердито пробормотал по-эвенкийски, дядя Ваня радостно захохотал:
- Не хочет: говорит, я не затем в больницу приехал за триста верст, чтобы гробить свое здоровье. Через раз курит, бляха-муха.  Молодец!
Он откашлялся и вернулся к своему рассказу:
- Гостевал я как-то в Туре. Ну и поплыл со знакомыми мужиками на рыбалку. Врезали, конечно, - не без этого. Да и перевернулись на лодке. Никто, правда, не утонул, все выплыли. Ну вот,  топаю я, значит, по поселку мокрый, но веселый – не протрезвел еще. А навстречу землячка, тащит куль с чем-то. Помоги, просит, донести. Как не помочь? Оттащил куль, куда она сказала. А она попросила еще пару ящиков с консервами принести из магазина. И их притащил, здоровье-то вроде тогда было еще у меня. А протез внутри мокрый, да еще грязь туда попала, вот я и натер культю. Сначала внимания не обращал. Но болит все сильнее и сильнее, бляха-муха. Я в больницу. Оказывается, заражение началось. Ну и отхерачили этот гнилой кусок. Не проходит. Другой кусок ноги отпилили. И так – шесть раз подряд, только выше колена заражение прекратилось…
Сергей поежился, представив весь этот ужас. А дядя Ваня лукаво щурится, как ни в чем не бывало:
- А хочешь, расскажу, как я за новым протезом в Красноярск ездил?
- Хочу, конечно.
Сергею нравится слушать дядю Ваню. Как многие эвенки, он не лишен художественного воображения и при рассказе подбирает точные и емкие фразы, обороты, к месту лепит эпитеты, так что живо представляешь себе все, что он тут «буровит». Хотя чувствуется, что не врет – так не соврешь.

*        *        *

- Вот, значит, выписали мне и Никите (забыл фамилию, бляха-муха, но ты его должен знать, он начальником по всем инвалидам в Эвенкии) направление в Красноярскую «протезку», и полетели мы с ним. Никита меня сопровождал и отвечал за меня. Ну, сняли с меня в «протезке» размеры, сказали, что  примерка через месяц – очередь большая. Можно было  там же, где протезы делают, пожить – койку давали, кормежку.  Да не захотел я – в тайге самые заготовки начались, а я тут буду валяться целый месяц, бляха-муха?
Ну, Никита отвез меня обратно в порт,  купил  билет  и велел, чтобы я без него летел, а я, говорит, останусь пока,  дел еще много в Красноярске. Ну и ладно. Походил я туда-сюда по порту, что-то мне скучно стало, бляха-муха А до самолета моего еще три дня – на раньше билетов не было. Ну, я друзей тут же нашел и за один вечер пропил все деньги, веришь?
- А чего тут не поверить-то, - пожал Сергей  плечами, на своем опыте зная, как обычно спасаются от скуки северяне в красноярских аэропортах, сутками ожидая своего рейса.
- Н-да-а, - задумчиво тянет дядя Ваня. – Утром просыпаюсь на лавке в зале ожидания. Голова трещит, жрать охота, а в кармане – ни копья, бляха-муха.  Ходил, ходил по порту – ни одного вчерашнего приятеля не найду, ни одного знакомого. А живот-то уже к позвоночнику липнет.
Поднялся на второй этаж в буфет, поглядел, чего там есть на прилавке и как люди жуют – чуть слюной не захлебнулся, бляха-муха!  Эх, как же муторно  стало! Брожу потихоньку по залу, думаю: какая все же паскудная эта штука – жизнь, бляха-муха: вчера был богатый и поддатый, а сегодня нищий и, как его, без пищи! Во, ты давай записывай за мной!... И вот смотрю, на одной из лавок  сидят два молодых азиата, о чем-то тихо лопочут  и трескают колбасу с хлебом, бляха-муха!
А у меня глаз на людей наметанный, сразу вижу, кто путевый, а кто сволочной. Эти парни показались мне нормальными. Покрутился я около них, набрался духу и говорю: «Ребята, хотите – верьте, хотите – нет, но я подыхаю с голоду и деньги кончились. Дайте пожевать чего-нибудь, если не жалко». Они посмотрели на меня, о чем-то гыр-гыр между собой (оказалось, это были казахи, в Норильск зачем-то летели), и отрезают мне хлеба, отламывают  кусок колбасы и наливают из термоса горячего чая, бляха-муха!
Дядя Ваня просветленно улыбается:
- Хорошие, душевные ребята попались. А я нет, чтобы поесть, поблагодарить да отчалить, еще и принаглел. Чавкаю колбасой да приговариваю: «Эх, закуска какая пропадает почем зря. Сейчас бы еще стопарик, здоровье поправить…»
- Ну ты, дядя Ваня, даешь! – осуждающе заметил Сергей.
- Во-во! – оживленно завозился на кровати дядя Ваня и сел, отчего деревяшка его, описав полукруг, нацелилась Сергею в живот. – Другие бы, если и не напинали, то матом послали бы точно. А эти опять – гыр-гыр, вытаскивают из сумки бутылку водки, открывают ее и наливают мне полную кружку. Представляешь, бляха-муха?

                        (окончание следует)