Всевозможные вокзалы и аэропорты всегда навевают на меня ужасную тоску, граничащую с отвращением. Пожалуй, вряд ли можно найти место, способное конкурировать с ними по степени вызываемого резонанса между энергетикой собственной и витающей вокруг. Иной раз, коротая время, остающееся до отправления куда бы то ни было, я смотрю на людей, и сочиняю у себя в голове их жизни.

    Обрюзгшая супружеская чета, судя по всему, являющаяся таковой уже не первый десяток лет, держит путь на юг, «на моря». Вернутся они краснее варёных раков и непременно обвешанные побрякушками из ракушек, которыми по заоблачным для местного населения ценам банчат  предприимчивые аборигены. Колхозные и счастливые, будут спустя несколько дней сдирать друг с друга сползающую кожу. Повторюсь: счастливые - а это самое главное.

    Ещё одни супруги, молодые и печальные, сидящие напротив меня, подвергаются массированным  атакам со стороны бойкой гиперобщительной мадам средних лет, которая, прихлёбывая из банки пиво, голосом «как в трубу» вещает, что они с Наташенькой стараются как минимум два раза в год «выбираться из этого каменного мешка». Свинообразная Наташенька между тем всей пятернёй выхватывает кружочки колбасы из пластикового контейнера, и увлечённо один за другим отправляет их в недра своего организма, не забывая при этом вытирать жирные руки о светленькие штанишки. Про них и придумывать ничего не хочется.

    Сидящий слева от меня мужчина направляется в очередную из частых командировок –  на мысли об этом наводят спокойное и даже скучающее выражение лица и  небольшой дутик, стоящий рядом с ним на сидении. Он скоро прибудет в какой-нибудь город, после пары посещений по-прежнему малознакомый ему  и, по-быстрому управившись со служебными делами, вернётся в гостиницу, где после не особо продолжительной посиделки в баре на первом этаже поднимется в свой номер, имея в спутницах  более-менее приглянувшуюся, специально предназначенную для подобного рода случаев, особу и, бутылку виски. Ранним утром он, еле продрав глаза и наспех собравшись, отправится обратно, домой, что бы несколько дней спустя в очередной раз прожить маленький кусочек жизни по отличающемуся разве что местом, спутницей и номером поезда сценарию. Он уже в командировке - нетерпеливо подхватывается с места, делает несколько зигзагов по залу, выходит покурить, снова присаживается на место... Ему не терпится в вагон, где и без того незаметные семейные узы растворятся в прокуреном воздухе тамбура.
    
    А в дальнем углу, сидя на своих баулах, притаилась стайка таджиков. Самый печальный, наверное, вспоминает шайтана – прораба и думает о несправедливости жизни. Теперь, по возвращению в родной аул, ему придётся жениться на некрасивой невесте, потому что красивую не отдадут – не вышло заработать достаточно.

    Порой кажется, что жизнь в целом – как те самые вокзалы. Ты сталкиваешься с огромным количеством совершенно разных людей, каждый из которых со своим багажом – большим, или маленьким, со своими целями и маршрутами их достижения, при этом никто из них не оставляет никакого следа ни в душе, ни, зачастую, в памяти. Всё происходит в такой суматохе и спешке, что общая картинка получается смазанной. И лишь единицы умудряются запечатлеться на ней пусть маленькими, но отчётливыми точками, а не невнятными разводами, как все остальные...


    Я стою на широкой мраморной лестничной площадке между этажами вокзала и смотрю сверху вниз на зал ожидания.
    Он распростерся у моих ног, как супружеское ложе, на которое придирчиво смотрит вернувшийся домой из командировки муж, обшаривая взглядом шелковистую гладь простыней в поисках чужих лобковых волос, а раздувающимися ноздрями пытаясь уловить запах носков... Хуйня какая-то, ну-ка по новой сформулируем, без адюльтер дуплекса обойдемся, ибо жена верна по умолчанию а трусы, перепачканые помадой муж выкинул еще в гостинице. Гыгыгы.

    Я в этом здании как доблестный фагоцит в организме, белая клетка, запрограммированная на поиск и уничтожение чужаков, думающих побесчинствовать на чужой территории. Вот, намного лучше и благороднее звучит. Белая клетка... а с какого перепуга белая, если форма у нас, фагоцитов, серая? Перед глазами почему-то покачивающееся на веревке тело жены с вытянутыми вдоль тела красными, распареными от стирки руками, странгуляционная борозда на обрюзгшей шее и лужа нечистот на ковре под желтыми растрескавшимися пятками. Бедняжка, заебалась стирать белую форму. Ладно, останемся в серой, итак, я - фагоцит вокзальный, серый, обыкновенный, хотя я форму раз в месяц одеваю... Блядь, какая же поебень лезет в голову, чуть не вывернуло самого. Надо спуститься в цоколь к Надьке и поправить здоровье.

    Спускаюсь, привычно прохожу за прилавок в епархию  Нади (среди своих подпольная кличка "Надя-пизда сзади"... знаю за сколько ты санитарную книжку купила, поэтому жрать пирожки из твоих рук буду только под стволом, упертым в затылок... или с хуем на расстоянии трусов от жопы).  Тут постоянно кипятятся два чайника, на полках разложена всяческая шняга торгового бренда Ролтон, за стеклянными дверьми холодильных шкафов зябнут несколько сортов пива и другие, необходимые страждущим, жидкости. Так как я страждущий избранный (фагоцит бля), то в пластиковый стакан для меня наливается стописят жилкости, которой тут официально не торгуют.  Протолкнув ее в организм и спрятав руки под прилавок, совершаю привычные после принятия лекарства манипуляции - из табельного ПМа извлекается магазин, затвор отводится, зацепляя попутно девятый патрон из патронника, досланый в нарушение всяческих инструкций. Бандитам сегодня повезло, стрелять не будем. Я буду кидать в них восьмисотграммовый кусок железа как Харли Девидсон. Гыгыгы.

    Возвращаюсь на свою смотровую площадку. Поостревший после стаписят глаз привычно отмечает своих в этом здании - лейкоциты, эритроциты и прочие телька манипулируют по своему алгоритму. Охуевшие пассажиры с тележками, баулами, детьми и узлами - это пища вокзала. Он живет ими, пожирая их, забирая необходимое в виде билетов Банка России и порционно высирает их на перрон, к поездам. Там дежурят другие клетки - издалека видимые, всеми замечаемые, в форменной одежде... как же их назвать? Если среди плывущего говна выискивают непереваренное, то наверное копрофаги. Гыгыгы. Кстати, глаз приметил вполне подходящую еду для коллег без прикрытия. Набираю номер старшего смены.
    - Вася, зайди в ожидалку, в уголке люлякибабы ебучие притаились. Там один персонаж с ебалом, как будто всю семью похоронил, в полосатом халате, проверь его, а то ихний поезд через полчаса причухает, проебешь все хлебные карточки.

    Люлякебабы - это цыгане-огнепоклонники из Таджикистана, люля. Разница между таджиками и ними - как между мамонтом и слоном. Живут общиной и полюбому отгрузили своё праведно и неправедно заработаное самому артистичному. Ничего, сейчас Вася-копрофаг сотоварищи отделят зерна от плевел, примерно половинку на половинку. После работы в дежурке поделятся, только бы за традиционным послесменным пузырем не озвучить свои мысли медицинской направленности о роли Васи в жизнедеятельности вокзала, у него кулак размером чуть меньше привокзальной урны, хуй знает, чем закончится распитие. Гыгыгы.

    О, а это полюбому мой клиент. Ишь, как круги нарезает. Кого же ты пасёшь, гусь перепончатолапчатый? Так, не колхозанов, у них деньги чуть ли не в жопу затолканы, молодожены под охраной какой-то тётки, которая похуже кавказца будет (собачки, а не ЛКН), эта толпа на электричку тоже не для профи, вооот кого... Девочка, тоненькая, хрупкая, длинные тёмные волосы, лёгкая курточка нараспашку, чемодан фирмовый около стройных, затянутыз в джинсу ног. От пяток до сережек в ушках прикинута на косарь-полтора баксов, сережки исключаем из ценника, если б я со ста метров отличал брюлики от фианита, хуй бы я сидел в отделе уголовного розыска с окладом в пятнадцать деревянных. Силит, пиво дует, не подозревая, что уже почти терпила. Присел, примерился, поставил свой понтовый дутый чемоданчик возле пустой пивной тары... есть! Пора на перехват.

    Потрошение чужого кошелька клиент, как обычно, намеревается произвести в вокзальном платном сортире. Ну, мы и нахаляву пройдем, чай при исполнении. Здравствуйте, мусчина. Гыгыгы.
Мусчина не рад меня видеть, хотя мы знакомы. Нерадость его проявляется в треморе пальцев. Два пальца на левой руке, указательный и средний, расплющены, судя по всему в результате какой-то давней бытовой травмы. Ногти почти скрыты наросшим на них мясом, первые фаланги переломаны. Эти пальцы дрожат сильнее всего, организм запоминает боль навсегда и идентифицирует источник возникновения мгновенно и безошибочно. Это я два года назад прибил ему пальчики сортирной дверью поезда номер 5 Ташкент-Москва. Кошельки он виртуозно таскал обеими руками, вот и пришлось хотя бы на пятьдесят процентов его доходы урезать.
    - Слышь, морда стрёмная, поступаем следующим образом - щас садишься обратно и делаешь возврат. Не получится красиво, как не получилось взять технично - кидай под кресло ей и делай ноги. Неделю не появляйся тут, иначе в носу ковырять нечем будет.

    Мусчина понуро идет под скрытым конвоированием обратно в зал и делает. Конечно же некрасиво, положить - не взять. Сцуко, надо будет ему мизинчик еще прищемить, чтоб ответственность в сознании пробудить. Но это дело поправимое, как и подкинутый под кресло кошелек.
    - Девушка, это не вы обронили?
    - Ой, спасибо вам большое!
    Серые, подернутые пивным блеском глаза смотрят на немолодого, небритого, в помятой рубашке навыпуск фагоцита (летом ствол таскать - это полный пиздец).
    "Скорый поезд Иркутск-Адлер прибывает на второй путь. Выход в город через тоннель, стоянка поезда десять минут". Она подхватывает чемодан, и спешит в сторону тоннеля.
    - Спасибо в постель не положишь-бормочу я себе под нос, провожая ее взглядом. Эх, зайка, набросал бы я тебе на простынку лобковых волос, но у фагоцитов есть жены. И работа.