Всё когда-нибудь заканчивается. Особенно часто и некстати это случается с баблом и водкой. Вот и для дяди Гоши светлая полоса майских праздников неожиданно окрасилась в темные тона финансового кризиса. Он шароёбился по авиазаводу-кормильцу в поисках беспризорных и компактных материальных ценностей, но ничего походящего под эту категорию не находил. В основном, попадалась габаритная  недвижимость, невыносимые дюралевые самолеты и другая неликвидная хуйня. Такие чудесные вещи как медные провода, брезент и канализационные люки  давно уже было не найти на заводе, благодаря стараниям находчивого дяди Гоши. Последнее время ему приходилось довольствоваться разной дрянью, в виде пожарных краников, металлической стружки и пиздец какой колючей проволоки. А тут закончилось всё, кроме колючки.

      Но на последнем выносе жадный дядя Гоша засыпался, я бы даже сказал, завалился. Протискиваясь через проходную, обмотанный под фуфайкой проволочным коконом расхититель запутался  в турникете и рухнул, как пингвин, на кафельный пол, беспомощно растопырив ручёнки.  Вахтер потом рассказывал, что такие душераздирающие, леденящие кровь вопли он слышал только однажды, на скотобойне. После сеанса иглоукалывания, сопровождаемого большой потерей крови, дядя Гоша получил погоняло «дуршлаг» и от стрёмной колючей проволоки отказался навсегда. 
      Нарезая очередной круг по заводу, он узрел одинокий уазик соседа по цеху, Савельича. По мнению дяди Гоши, сосед был редкостная гнида: с сотрудниками не пил, зарплату отдавал жене, и все свое свободное время посвящал ветхому изделию отечественного автопрома, круглый год ковыряясь в его ржавых внутренностях, подвинчивая, подкручивая и подлатывая. Аккуратный и кроткий Савельич любил свой уазик тихой, безответной любовью умалишенного, называл его «мой бурундучок» и мечтал когда-нибудь выехать на нем за грибами. «Бурундучок», будто чуявший, что застрянет в грибных ебенях навсегда, в день торжественного выезда, когда все пизданутое семейство грузилось на борт, обязательно ломался, и поездка откладывалась до следующей осени.
    В приступе болезненной трезвости, окинув хищным взглядом натертый до невыносимо зеленого блеска автомобиль, дядя Гоша мелочиться не стал и унес в своих мозолистых руках самое ценное – двигатель. Как он его сковырнул и под видом чего вынес через проходную, до сих пор не понятно. Но увидев возле парадной восьмидесяти килограммовый блок, который по его просьбе нужно было тащить на шестнадцатый этаж, я малость прихуел. Пригревшиеся на скамейке вечные бабки ядовито поздоровались, злорадно сообщили, что лифт не работает, и о чем-то зашипели между собой. Мы потащили.

    Я надрывался блять, как Сизиф, и казалось, что ледащий дядя Гоша нихуя не несет, а только придуривается и мешает, вцепившись для виду в измазанный маслом, скользкий движок. Подельник был обо мне того же мнения, которое он, не стесняясь, выражал в грубой матерной форме. В таком позитивном ключе, подъём с привалами, срачём и перекурами продолжался не долго – какой-то час с небольшим, и заибался я так, будто зачем-то занес этот ебучий двигатель на Эверест. Увесистую запчасть предполагалось втулить тому же Савельичу через одного знакомого шлёму на разборке.
      Но, чем тяжелее работа, тем вкуснее пиво, и пока  удачную комбинацию нужно было обмыть. Посулив мне долю от реализации награбленного, наглый, но бедный дядя Гоша одолжил у меня некоторую сумму на организацию банкета и метнулся в магазин. Выпили. Не хватило. Еще раз метнулся. Не хватило. После третьего захода,  когда проебанные активы превысили  все имеющиеся лимиты, после взятой в долг бутылки водки праздник утих сам собой. Мы повалились спать, где кого накрыло, и очнулись в кошмарном безденежном утре. Пиво-водочное послевкусие имело характерный привкус гастролей всей труппы Куклачева. Здоровье нужно было срочно поправить.

      Из всех ценностей, которые можно было быстро обратить в бальзам «Здоровье», в квартире оказались только пустые бутылки и чумазый движок. Но долгоиграющий план по отдаче  двигателя Савельичу не катил, и потому был разработан новый - по отдаче его в пункт приёма цветных металлов, который находился сразу за домом дяди Гоши. Доставку пришлось организовать по упрощенной схеме. Мы приподняли его, поставили на балконные перила и слегка подтолкнули. И он, что характерно, полетел.
    - Ииииблысь! – сказал дядя Гоша.
    - Пиздец! – сказали бабки на скамейке. 
    Как же замечательно оно хренануло! Черноземные брызги разлетелись по всему двору, завыла сигнализация в ближайшей машине, старухи разразились  возмущенными визгами и съебались на всякий случай по домам.  Мы спустились вниз и увидели, что ценный металлолом пробил не глубоко закопанную канализационную трубу и теперь плавал в небольшом говнократере.  Вытаскивать его из общественных говен самим было совсем не комильфо, к тому же за такие милые шутки можно и отхватить по хомуре от оставшихся без канализации жильцов. Поэтому решили найти помощников. Возле ларька дядя Гоша быстро завербовал двух алкашей,  согласных по утру хоть на убийство. Пока они ковырялись в зловонной луже, мы отошли на безопасное расстояние и стали наблюдать.

    Менты подъехали, когда движок уже стоял на сухом месте и ждал своих неопохмеленных, спешно ретировавшихся хозяев. Из подъезда высыпали жильцы и, увидев такую дивную картину,  чуть не запинали голыми ногами нашу наемную силу. Разразился скандал. Алкаши орали, что они не при делах, но доказательства были на лицо, точнее, на руках и одежде. При попытке к бегству их переибали пару раз дубеналом за борзость и уже присмиревших повезли в отделение. Кто-то вызвал аварийку, и народ потихоньку рассосался.     
    Обрывая руки, мы подхватили благоухающее гавном устройство внутреннего сгорания и успешно сдали его в пункте приема, не смотря на запах. Всё когда-нибудь заканчивается, но в тот день жизнь только начиналась. И началась она хорошо. С хорошей кружки холодного пива.