Великаму беларусскаму ПИСЬменнику Владимиру Казлову и сабаководу-сабакоборцу меня зовут Эш пасвящается:

Владимир Козлов родился в Могилеве на "Рабочем". Поэтому он был гопником. Ответ на главный вопрос своей жизни ("скаковатыраёна?") он получил рано и усвоил навсегда ( в Челябинске: "с ЧТЗ", в Москве "из Люберец"). Но он предпочитал сам задавать этот вопрос окружающим, а не отвечать на него. Поэтому, Вован стоял на учете в милиции, еще с подготовительной группы детского сада.
Бросая кирпич в кота, резко отправляя свой кулак в чье-нибудь лицо, опрокидывая в себя рюмку сивухи или засаживая своей подруге, Вова любил говорить: "гоп". Про себя конечно. Все-таки его папа был культпросветработником, а мама бухгалтером.

Однажды, как всегда, Вове было скучно. Лето заканчивалось - друзья все подевались. Кто в армию, кто в тюрьму. Некоторые работали. А Кека даже поступал в ПТУ-184. В третий раз.
  Вова, выпив одеколону и закинувшись насваем, брел по сваемураёну. Ноги сами принесли его к высокой бетонной стене, украшенной наверху спиралями Бруно. Вова ногтями и волосами понимал, что за стеной скрываются изрядные материальные ценности, свободно конвертируемые в жидкую валюту.  Он перешел дорогу. Там начинался частный сектор. Вова перемахнул через низенький деревянный забор, и, сняв сушившееся на веревке у дома покрывало, проделал обратный путь.
Немного попрыгав, Вова ухитрился зацепить край покрывала за колючку. Подергал - держалось крепко. Можно было лезть. Мы опускаем все "гоп", которые произнес про себя Вова. Внимательный читатель насчитал бы уже 11 раз.
Взобравшись на стену, Вова осторожно перекинул покрывало на другую сторону и держась за него спустился на землю.

Отдышавшись, Вова разогнулся и огляделся по сторонам. Его взору представилась огромная территория. Абсолютно пустая. Грязная незаасфальтированная земля кое - где была разъедена лужами. Вова выругался, и присев, достал пачку "Астры". Прикуривая от спички, он спиной почувствовал движение и резко оглянулся. К нему, ярко фосфорцируя глазами, быстро приближались гибкие тени. Были ли это доберманы, или доги, Вова разобрать не успел. Он только обратил внимание на тишину, которую нарушил лишь громкий звук его самоопорожнившегося кишечника, на миг, заглушив тем самым, набат сердца. Какая-то глубокая и, пожалуй, самая главная в его жизни мысль блеснула молнией в голове, но так и осталась лишь озарением, не пожелавшим облачиться в слова и образы.*
На ватных ногах Вова совершил отчаянный прыжок к стене и в последний раз сказал «гоп». На этот раз почти вслух.

*на правах догадки: «Все жизнь мы карабкаемся на стену чьего-то внимания, красоты, неприступности, грызем серый бетон ремесла и жизненного опыта, продираемся сквозь колючую проволоку человеческих отношений, оставляя в ней куски себя, чтобы, перебравшись, наконец, через эту стену, и не успев даже осознать того, что за этой стеной ничего нет, быть сожранными немыми хранителями пустоты. Гоп – и все.»(с)