Выписавшись из госпиталя, после ужасной встречи с Эйделем*, я испросил недельный отпуск.
Заполучив желаемое, я остановился в местечке Нововладимировка, что было уже совсем неподалеку от Крыма, куда, как понимали все окружавшие меня люди, нам неизбежно придется отступить.

Но человеку свойственна надежда, и, помимо военных, в городке было полно разномастной публики, под защитой войск пробирающейся кто в Крым, кто сразу в Стамбул.

Поскольку в последнюю неделю положение на фронте было стабильным, то жизнь в местечке била ключом, питейные заведения всех мастей были переполнены людьми.

Кто то искал веселья, кто то пытался заглушить страх, я же искал забытья..

Не без труда заполучив столик на террасе в одном из кафешантанов, я заказал водки и пару чая с свежими малороссийскими бубликами.

Я выпил водки, пытаясь отвлечься от угарного веселья, шумящего вокруг.
На сцене какой-то испитой средних лет толстяк в полосатых брюках и жилете на голое теле пытался изображать командующего объединенными силами красных Фрунзе, сопровождая свой номер матерщиной, визгом,  и выпусканием дыма из папиросы, вставленной в собственную задницу через разъехавшиеся брюки.

Несмотря на низкий пошиб номера, он сопровождался пьяными криками из зала и редкими аплодисментами и истерическим смехом, в основном от гражданской публики.
Расстегнув китель, я достал свой портсигар, затем, чуть подумав, извлек из наружного кармана небольшую фаянсовую склянку с кокаином.

К своему стыду, за последние полгода я изрядно пристрастился к этой дрянной привычке.
Увы, но лишь порошок давал мне ощущение душевного спокойствия.

Немного стесняясь, я насыпал себе изрядную понюшку на часть внешнюю часть ладони между большим и указательным пальцами, и прикрыв большим пальцем правой руки правую же ноздрю, вдохнул содержимое в себя.
Я тут же выпил рюмку водки тычком, и блаженно откинулся на спинку стула, в ожидании спасения своего больного мозга.

Не прошло и двух минут, как я ощутил блаженную пелену сознания и  чрезвычайную легкость мысли.
Орущая музыка и пьяные крики ушли на задний план.
Я закрыл глаза, и мне казалось, что я сижу в кондитерской Вольфа и Беранже, на моем любимом Невском, и вижу нарядных прохожих, спешащих по своим делам, через открытое окно.
Едва кончился летний дождь, и мой любимый город парит в дымке, сверкая железом чисто вымытых крыш.
Подняв глаза можно увидеть адмиралтейский корабль, на фоне неба, а совсем далеко сияет ангел на шпиле крепости Петра и Павла.

Внезапно я ощутил, именно ощутил, а не услышал, что музыка в шалмане утихла.
Мне безумно хотелось оставить перед глазами морок моего любимого города, но все же я открыл глаза и покачал головою, возвращаясь в реальность.

Действительно, на сцене стояла дама под вуалью, отчего-то показавшаяся мне знакомой.
Под аккомпанемент пианино она начала петь:

Я тишину вздохом нарушу,
Затрепетав, как у Креста -

С календаря смотрит мне в душу
Царь Николай взором Христа.
С календаря смотрит мне в душу
Царь Николай взором Христа.



Стыдно глядеть в Царские очи,
Но оторвать взора нет сил;
И я шепчу тихо средь ночи:
Царь Николай, ты всех простил!
И я шепчу тихо средь ночи:
Царь Николай, ты всех простил



Новые скорби и новые беды
Шлет сатана Православной Руси.
Царь - наше знамя грядущей победы,
Царь - наше чаяние на Небеси!
Царь - наше знамя грядущей победы,
Царь - наше чаяние на Небеси!



В веке семнадцатом Богу в угоду
Русский народ как едины уста

Клялся на верность Романовых роду
Вплоть до второго прихода Христа.
Клялся на верность Романовых роду
Вплоть до второго прихода Христа.

Не растопив архирейского сердца,
И не услышав: "Увы мне, увы",

Плачет икона Царя-Страстотерпца
Миром священным во храмах Москвы.
Плачет икона Царя-Страстотерпца
Миром священным во храмах Москвы.



Как на Кресте, на полу распростертый,
Ты претерпел за Христа до конца,
Выкупив Русь искупительной жертвой,
Богом увенчан сияньем венца.
Выкупив Русь искупительной жертвой,
Богом увенчан сияньем венца.



В доме Ипатьева камни вопили,
В дырках от пуль била Царская кровь,
Пели там ангелы, трубы трубили,
Царь Николай, твое имя - любовь.
Пели там ангелы, трубы трубили,
Царь Николай, твое имя - любовь.



Средь ритуальных заклятий и стонов
Всеми оставленный, Родину спас,

Но до сих пор не с икон освященных,
А с фотографий взираешь на нас.
Но до сих пор не с икон освященных,
А с фотографий взираешь на нас.



Только поклонится люд лжемессии,
Встанет за Русь православная рать.
Время настанет, и в Царской России
Будет весь мир свои души спасать.
Время настанет, и в Царской России
Будет весь мир свои души спасать.



Жизнь протекает безрадостно мимо,
Свечками дни оплывают, горя,

Но счастлив я, что в России любимой
Смог исповедать Святого Царя.
Но счастлив я, что в России любимой
Смог исповедать Святого Царя.

Ее пение звучало в полной тишине, и лишь едва закончился номер, как зал взорвался аплодисментами и криками «браво»!

К моему удивлению, певица подошла к моему скромному столику.
Я встал,  дабы приветствовать даму.

Простите за беспокойство, обратилась она ко мне. Я заметила,  что у Вас есть кокаин. Вы позволите угоститься?
Безусловно, ответил я, придвигая ей стул. Позвольте, представиться..
Полноте, Стрельцов, мы знакомы, ответила она поднимая вуаль.

Признаться, я моргнул от удивления – передо мной была Изольда Касабуцкая – звезда Петербурга. Того самого, навсегда утраченного мной Петербурга.
Безусловно, я не был ее знакомым, был лишь представлен, когда она давала концерт романсов собственного сочинения в офицерском собрании.

Разумеется, годы скитаний не пощадили и ее лицо, но породистая красота умеет сопротивляться времени и невзгодам.
Пожалуй, впервые я сидел за столом с такой прекрасной женщиной.

Кокаин она нюхала несколько иначе чем, я:
Насыпав две длинные тонкие полоски на блестящую фарфоровую тарелку, она попросила у меня какую нито ассигнацию, и ловко свернув из нее трубочку в два вздоха втянула ноздрями порошок до последний крошки.

Скажите Иван, когда кончится весь этот ужас? Недавно я встретила среди беженцев семью Шульманов, и Инаида рассказала мне, как эти мрази выгоняли Кшесинскую из ее особняка.
Как несмотря на обещание какого то «наркома», если я правильно говорю это слово, в ее дом вселились пахнущие навозом хамы, неопрятные толстые бабы при ней дели ее гардероб..
К счастью ей удалось уехать. И она звезда. У меня же нет ничего. Я просто хочу вернуться в свою маленькую квартиру на Миллионной улице, гулять в Летнем Саду и писать стихи.
Когда это вернется,  Иван, почти прокричала она.

Я накрыл ее руку своей чтобы успокоить и посмотрел ей прямо в глаза.
Мне, как офицеру, стыдно говорить Вам, но скажу прямо – дальше будет еще хуже.
То что вокруг – это не война, это агония.
Мы проиграли. Вопрос только в том, сколько мы продержимся. Может быть это будет месяц, а может быть год.
Мой совет Вам, Изольда, бегите сейчас. Уезжайте в Крым прямо сейчас. Если получится оттуда сразу в Европу – не медлите, бегите.
Барон Врангель смелый человек, но как любой военный, он в случае прорыва начнет эвакуацию с военных частей.
Когда начнется паника, Вам может придтись туго..
Я увидел, как в ее расширенных от кокаина глазах появились слезы.

Внезапно мою речь прервал вошедший в зал  поручик в запыленной формой.
Внимание, господа! Обратился он к присутствующим. Сообщение чрезвычайной важности.
Два часа назад красные прорвали фронт. Корпус Барбовича разбит. Мы начинаем отступление в Крым. Всем господам офицерам надлежит немедленно вернуться в расположении своих частей.

•    - см. «Царь горы»

Всем удачи и счастья,
Гринго,
Наконец-то в Санкт-Петербурге,
11.08.09.