Будильник, душ, одежда, ключ, замок…
В вагон метро зайдя, полузевая,
Календаря оторванный листок
Я сонно и медлительно читаю:

Мой гороскоп («грядущее – во мгле»),
Дни смерти и рожденья разных мэтров,
Сегодня Марс приблизится к Земле
На сорок миллионов километров.

Во столько-то – закат, зенит, восход.
Магнитный фон. Стишок. Рецепт салата.
Какой-то праздник. Старый анекдот.
Совет, как жить. Из Библии цитата.

Исхода нет.  Все так же замкнут путь,
Всё те же фразы, и формат, и метод…
Бог из машины, что ль, какой-нибудь,
Пришел бы и порвал порочный этот

Спокойный древний неизменный круг
От воскресенья и до воскресенья…
Продолжить бы метафору, но вдруг
На телефон приходит сообщенье.

Ну, кто так рано соблаговолил?..
От Гусева.  Ага…  Гляжу, читаю:
«Подарок Аэлите - не забыл?
Забыл же, Славка?  Я напоминаю!»

Наверх по эскалатору бегу.
Ведь помнил же вчера! «Спасибо, Лёха!»
Да.  Аэлита.  Имечко – врагу
Такое имя пожелать неплохо.

Теперь ты сможешь, наконец, прочесть,
Хоть через строчку, по диагонали,
О марсианской девушке, в чью честь
Тебя твои родители назвали.

Стоит ото всего особняком
Через дорогу Пушкин неподвижный…
Тут два шага, налево за углом,
Как раз зайду в уже открытый книжный.

И как арканом ногу захлестнув,
Мне щиколотку сжав внезапно сзади,
Земная твердь, мой мир перевернув,
С небесною меняется местами.

Как тащит кран из автомата приз,
Схватив и сжав, как кот хватает мышку,
Вверх поднимает головою вниз
Меня петля, обвившись за лодыжку.

«Тангейзера» пиликнув лейтмотив,
Мой телефон из левого кармана,
Летит зудя, в полете сообщив
О новом сообщении с экрана.

Немея от кружащей дурноты,
Отдернув на глаза налезший ворот,
Бросаю взгляд с холодной высоты
Последний и единственный на город:

Из апокалиптических миров
Как будто бы десяток линий фронта
Сюда сошлись - развалины домов
От горизонта и до горизонта,

Москва до тротуаров снесена,
Свалился Пушкин в содроганьях звонких,
И - никого. И снова тишина
Дрожит на барабанных перепонках.

Как на картине, всей Земле чужды,
Или во сне, но наяву и вживе,
Треножников гигантские ряды
Уходят вдаль по жуткой перспективе.

Нет ни души – ни мертвой, ни живой,
И осьминожьим щупальцем, без звука,
Треножник неподвижный надо мной
Меня вбирает в диафрагму люка.

А сообщенье средь бетонных плит,
Последней искрой в мире умерщвленном,
На треснувшем экранчике горит,
Зовет… И потухает непрочтенным.