- Хуй! – громко сказал сам себе старший скотник Анатолий, чавкая кирзачами по жирной весенней грязи улицы имени Ленина. Вроде, полегчало, отлегло, сжалось и спряталось неясное томление, возникающее по весне в скотниковой душе. У сельской школы Анатолий присел на лавочку, глотнул мутного, мотнул головой, закурил.
Из школы вышла Риточка, молодая училка,  прошлым летом сосланная по распределению нести светоч знаний сельским оболтусам. Увидев Анатолия, Риточка, подошла к нему.
- Анатолий, мне нужно с вами серьезно поговорить!
- А хуле? – спросил Анатолий.

Риточка присела на край скамейки.
- Вы, Анатолий, должны следить за своей речью! – сказала Риточка, теребя пуговку на блузке. – Вы плохо влияете на детей и подростков! Они ведь берут с вас пример, как с одного из передовиков скотоводства.
- Ну и хуй с ними… - скотник протянул руку к Риточкиной пуговке. Некоторое время тонкие пальца учительницы сопротивлялись заскорузлым, с черными ногтями, пальцам Анатолия. Однако пуговица просто оборвалась. Рука Анатолия проникла в лифчик и цепко ухватила Риточкину грудку. Риточка охнула. Она попыталась отстраниться, но вторая рука уже крепко держала ее за талию. Внизу живота неожиданно стало жарко…

- Нехуй, нехуй… - ласково сказал Анатолий, пресекая нервные попытки Риточки освободиться.
- Анатолий, ну не надо же, я же с вами, как с нормальным человеком… ой… нет!

В деревне ложатся спать рано, поэтому никто не видел, как в сумерках Риточка пробиралась к своему дому, придерживая на груди блузку с оторванной пуговицей. Никто не слышал, как Риточка бормотала под нос : «А хуле? А нихуя… Ну и хуй с ним! Нехуй, нехуй!» - и глупо улыбалась.
«Макаренко, блядь» - подумал Анатолий, ложась спать. А хуле, вставать-то рано.