Начну с цитаты:
«Самая ужасная проблема моделинга – это вовсе не нимфофилия, и даже не анорексия, а расизм. Надо называть вещи своими именами – мы все гонимся за блондизной, потому что мы фашисты. Модельные вербовщики боготворят арийскую расу. Слово модель в этом смысле честнее, чем манекенщица: оно лучше выражает идею высшей расы и диктат правильной внешности. Мы уничтожили евреев в Европе, чтобы установить там царство славянских блондинок».
После подобных обобщений хочется возникает желание возразить автору, как это сделала красотка из Минска в мини-юбке с пушкинским именем Татьяна после легкого недоразумения с бюстгальтером (отказалась снять, считая свои грудки не слишком впечатляющими): «Pashol na hui!».
Но посылать Бегбедера на три сакральные буквы, пусть и перелицованные в латиницу, все же моветон. Просто у него, Бегбедера, такой глянцевый стиль, где под декором кричащих слоганов кроется модный левацкий дискурс-лайт, разрешенный к употреблению.
Свежее творение Бегбедера, лидера всех и всяческих продаж, -  роман «Идеаль» (в оригинале: «Au secours pardon», что-то вроде: «Извиняюсь, спасите») отвечает проверенному книжным рынком методу: накокаинив ноздри, отправить героя прямиком из клуба - в храм.
Московского Христа Спасителя в данном случае. Исповедоваться, конечно.
Бегбедер – европейская звезда, почти топ-модель, вечно молодой, вечно пьяный, породивший сотни подражателей (взять хотя бы нашего духlessомана Сергея Минаева).
Только на сей раз предмет циничного остроумия и беспредельного сарказма – Россия.
Что уже само по себе скандал, дебош, и водка вкупе с дорожкой возвышающего душу порошка. Тут уж от достоевщины в модной обертке не отвертишься.
Бегбедер выпустил из тюряги персонажа «99 франков» Октава Паранго и заставил его гулять по столицам, степи и тундре, равных тридцати Франциям.
В поисках модели, которая идеально представит продукцию известной косметической фирмы. Ищет шлюшку на продажу, выражающую невинность, а находит Любовь, охуеть какую! - до такого душерасщепляющего отчаянья, что остается только прихватить с собой в гроб 526 молящихся.
Октав – новый Гумберт Гумберт, только свою Лолиту, четырнадцатилетнюю Лену Дойчеву (выглядящую на двенадцать), он встречает в миражном Петербурге белых ночей.
Октав не просто навороченней своего предшественника-перверта от Набокова, он круче и отчаяньей. Примерно так, как тачка из кинофильма «Двойной форсаж» отличается от коллекционного пикапа полувековой выдержки, на котором триповал по задворкам Америки бедный Гумочка. И всякий раз, когда Октава глючит, он наносит визит Иисусу Христу, да еще в интеллектуальном раздрае Нью-Вейва, и загадок фотогеничности.   
Проза, смонтированная из коротких нарезок, будто читаешь подписку мужского журнала за год, объединенную сквозным сюжетом. Отвлекаясь по ходу действия на полемичные разоблачения современной рекламно-рыночной империи, философические и иные общественные темы, перемежаемые описаниями изощренного секса в дикой отсталой стране, где люди падают замертво на улицах, а повальная бедность населения выталкивает юный живой товар на подиум и в липкие объятия международных секс-туристов.
«Приехав в Россию, я беспрестанно задавал себе один и тот же вопрос: как низко я готов пасть?»
Это он о педофилизации всей отрасли модельного бизнеса, вызывающего у мужчин всего мира желание спать с детьми. Нынче нимфетки правят бал. А парфюмерные фирмы вроде «Ля Идеаль»  (прозрачный намек на «Лореальь») делают деньги на желании двадцатилетних девушек оставаться тинэйджерами, тридцатилетних женщин - выглядеть на двадцать. И так дальше, по возрастающей к смерти, вплоть до подтяжек пятидесятилетних матрон.
А иначе вы неебабельны.
Идеология фэшн-фашизма и так называемого «хотизма» выворачивается на исподнюю, переходя в исповедь страдающего эгоиста.
Бегбедер – это как бы облегченный вариант другого властителя нынешних невыносимых дум, Мишеля Уэльбека, признанного европейского пессимиста и мизантропа. Но, в отличие от Уэльбека, Бегбедер представляет актуальные проблемы и ситуации в облегченной форме постинтеллигентского снобизма.
Если проводить аналогии с рок-музыкой, то Бегбедер - это как коммерческий рок, парадокс восприятия, попсня для тех, кто все-таки предпочитает «потяжелее». В общем, не «Гражданская оборона», а, скажем, какой-нибудь «Мумий Тролль».
Афоризмы, как и положено у французских эссеистов, блестяще парадоксальны, хотя вряд ли отражают истину; описания напоминают сочинения имажинистов. Православные храмы у Бегбедера, все как один, похожи на кондитерские изделия, а под колеса поезда, следующего в Петербург, то и дело попадают медведи и мужики в каракулевых шапках. Эта забавная коллекция из домашнего психоанализа и дешевой социологии не дает скучать:   
«Точно знать, на что встает у мужиков, входило в мои обязанности. Покупательский раж у баб вызывают девицы, возбуждающие их мужей».
«С тех пор, как эгоцентризм стал доминирующей идеологией, люди сошли с ума».
«Женщины состязаются друг с другом, словно шлюхи на панели.
- У меня сиськи толще, чем твои!
- Зато мои настоящие».
«Тела взвешивают, как на рыночном прилавке. Все мечтают быть единственными в своем роде, равняясь на одну и ту же глянцевую обложку».
«Прислушайтесь к себе, и вы поймете, что вам гораздо больше хочется быть с молодыми и красивыми, что вам проще с теми, у кого нет мешков под глазами».
«Ослепительная полная луна взгромоздилась на звонницу, как шлюха на клиента».
Сам текст – явная предъява к русскому народу-Богоносцу, не догоняющему, отчего так худо живет, мыкаясь между манящими огнями казино и витринами модных бутиков.
Российскому бытию с его апгрейденными «свинцовыми мерзостями», увиденными из окна дорого отеля, достается от Бегбедера фаллоимитатором по интиму, на родном сленге: «по пизде мешалкой» (жаль, что Бегбедеру не знакома эта идиома).
Бегбедера утянуло в публицистику:
«Свергнув с пьедестала статую Дзержинского перед зданием ФСБ, вы выбрали себе в президенты образцового служащего этой организации. Подобная преемственность – источник всех ваших бед: вы не перерезали пуповину с мучителями. Россия – страна безнаказанных преступлений и сознательной амнезии. Публичная исповедь требует мужества, но это единственный способ признаться в коллективных преступлениях – альтернативой может стать гражданская война. Вы предпочли сделать вид, что ничего особенного не случилось. Хотя то, что случилось, очень просто сформулировать: случились, отец, ПЯТЬ ХОЛОКОСТОВ».
Во как проколбасило иностранца, тут уже вопрос рассказчика к самому себе: «Может, я возомнил себя Россией?» - не кажется эффектной фразой, а финальный взрыв Храма Христа Спасителя в Москве – литературной натяжкой.
Даже не замечаешь, как затейливо гламурное порно превращается в голимую теологию, в диспут агностика, онанирующего на яркие полароидные снимки, о Христе, Чечне, Захире-Мазохе и черте в банке с черной икрой.