Вертинский не преуспел в развитии русской поэзии.
То же самое, в отношении музыки. И на театральной сцене следов его почти не осталось.
Шансон явно вторичен. Французы, к примеру, оказались куда поэтичней и музыкальнее.
Жильбер Беко, например, или Шарль Азнавур.
В кинематографе Вертинский - тоже что-то малозаметное. С превеликим трудом вспоминается гнусавый князь-покровитель из <Анны на шее> в безупречно сидящем фраке. Прочие актёры, занятые в постановке, напоминают толпу переодетых беженцев.
Что же вспоминается при слове «Вертинский»?
Томительная поза, вкрадчивый стон: где вы теперь, кто вам целует пальцы…  Сладкая истома охватывает вас, словно при чтении романа Лидии Чарской «Княжна Джаваха».

С чего бы, спрашивается, столько лет крутилась блистательная мировая элита в орбите недобитого русского скитальца, прозванного революционно-газетными перьями «беглым белогвардейцем»? Те же Фёдор Шаляпин с Анной Павловой были на театре не олухи –зачем они взяли Александра Вертинского с собой, да ещё и в мировое турне?
За бугром, милые, фрайеров не держат. Наплевать им на наших примадонн и прочего-бедросыча. Некоторые европейские страны, а это уж верх цинизма, умудряются даже водку гнать лучше российской. Так на кой чёрт сдался миру посредственный романсеро?
Это в зрелости, годам к сорока мы делим себя на дарования, дилетантов, графоманов и прочий электорат, не к ночи будь помянут. В юности половина из нас – таланты, остальные просто уроды. За скупыми строками юности Вертинского видится нормальное созревание гения.

Вертинский родился в Киеве, в 1889 г., к пяти годам он стал круглым сиротой. Вырос у тётки, зарабатывал на жизнь разгрузкой арбузов, торговал открытками, печатал рассказы, работал корректором в типографии. Блин, тут и на себя кое-что можно примерить…  Подрастая, Саша увлёкся театром: сочинил стихотворно-музыкальную пародию, которую исполнял в сопровождении балетного дуэта. Видимо, публике понравился жанр синтетического искусства, раз уж Сашок решил ему себя посвятить. Хохол-гастарбайтер переезжает в Москву, где первым делом показывается в качестве актёра самому Станиславскому. Но во МХАТ,  из-за картавого звука «рр», Вертинский не попадает. Возможно, к счастью - жил бы до старости девятым стражником…

Наше-всё-Революции, господин Ульянов-Ленин – видимо, назло картавости – в зрелом возрасте стал непрактикующим юристом и знаменитым оратором. Чёрно-белый Пьеро-Вертинский превращает проблему дикции в знаменитое грассирование, увлекши за собой кучу псевдо-французских экзотов, предшественников нынешних эмо, мать их… не люблю, сцуко. Вот уж точно, ГРУСТНЫЕ ПИДОРАСЫ (с). Сие, однако, выглядит намного безобидней, чем случай г-на Ульянова.

Год 1915-й, кризисное время России: бездарная война, распутинщина, крушение великой империи. Грядёт гибель цивилизации. Грядущему хаму пытается противостоять серебряный век русской поэзии, который, по скромному мнению автора, в основном исчерпывается строкой: «Я – гений Игорь Северянин!».
Вертинский, попутчик революционной эпохи, чужд символизму, хотя и кладёт его местами на музыку (например, Блока: «Последний суд», «В голубой далёкой спаленке»).  Разночинная муза Вертинского противится разрушению, она жаждет потерянного уюта:
.
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?
Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка,
Облысевшая, мокрая вся и смешная, как Вы... (с) Кокаинетка, 1916.
.
Революция. Символисты смяты, как позорное пятно декаданса. Вертинский, словно чертополох в бурю, пригнулся и выжил. Он не борется – он пережиток пршлого.
Только-то? Ну, скоро увидим.
Он молод: не примкнуть ли завтра к гогочущим футуристам, где отирается здоровенный Вован Маяковский, в жёлтой кофте и с морковкой вместо галстука? Кто там ещё: какой-то вывернутый горлопан Кручёных… в общем, та ещё публика.
Хотя и они - повод лишний раз быть услышанным, прямо как белкины стешочки…
Футуристы много шумят на публике.
Но и у этих клоунов Вертинский долго не задержится, успев положить на музыку дрянную поэзу Маяковского «Сумасшедший маэстро». На моей памяти, такие фокусы с Вованом больше никому не удавались (если не брать же в расчёт покойных <Песняров>).
Футуризм проглочен жабой канцелярщины. Сошло на нет весёлое инакомыслие и беснование. На повестке дня другая поэзия: «Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс!». Вертинского опять одолевают совсем иные эмоции:
.
Пей, моя девочка, пей, моя милая,
Это плохое вино.
Оба мы нищие, оба унылые -
Счастия нам не дано.
Нас обманули, нас ложью опутали,
Нас заставляли любить.
Хитро и тонко, так тонко запутали,
Даже не дали забыть.
Выпили нас, как бокалы хрустальные
С светлым, душистым вином...
Вот отчего мои песни печальные,
Вот отчего мы вдвоем. (с) Пей, моя девочка, пей, моя милая, 1917.
.
Если ты, читатель, не ЧиП, а художник, пусть только по складу характера, ты непременно будешь нон-конформистом - хотя бы в форме офисного протеста. Не утерпел и наш лощёный Пьеро. Вслед за расстрелом в Москве трехсот мальчишек-юнкеров он пишет знаменитый романс «То, что я должен сказать», за который чекисты тут же призывают его на допрос:
.
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
. . .
Но никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги - это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной весне (с) То, что я должен сказать, 1917.
.
Нужно-ненужно - это, канешно, полный ацтой…  Но в целом песенка удалась. А вот песенка Пьеро была спета – скажите лучше спасибо, что сразу не шлёпнули этого махновца... Началась одиссея скитаний: в Штатах, Китае, Румынии, Франции… даже жену себе нашёл в Харбине:
.
Я всегда был с причудинкой,
И тебе, моей худенькой
Я достаточно горя принес.
Не одну сжег я ноченьку,
Я тебя, мою доченьку,
Доводил, обижая, до слез.
И, звеня погремушкою,
Был я только игрушкою
У жестокой судьбы на пути
Расплатились наличными
И остались приличными,
А теперь, если можешь, прости. (с) Личная песенка, 1935.
.
Вертинский эпистолярно оплакивал падение Франции и позор Европы во время Великой Отечественной. Он и вообще был изрядный плакса, хотя трагик явно никудышный.
Допросился однажды, вернули его в итоге на Родину. И даже вынули из-под под топора в знаменитом «Деле космополитов» (1948). Сталин сам вычеркнул Вертинского из списка осуждённых, сказав: дадим артисту Вертинскому спокойно умереть на Родине! Как наш герой ни проституировал затем перед Советской властью – только и дали ему, что помереть…
Так в чём фокус-то? Тайна томная хде, или весь пар у нас уже в гудок вышел?
Многовато цитатит автор…  это от беспомощности, друзья мои: речь-то ведь идёт не о стихах – о песнях. В чём разница, спросите? Проведём мысленный эксперимент.
Скажите, смогли бы вы пересказать в трёх фразах роман в стихах «Евгений Онегин»?
Верю, что смогли бы. И я бы смог.
А теперь перескажите-ка в трёх фразах романс «Гори, гори, моя звезда»! Так… Ну, всё – время вышло, долго вы что-то чухались. А ведь по объему «Гори, гори…» – примерно одна сто семидесятая часть от «Онегина», а пересказать слабо. Не согласны? Сасите боты.
Потому что это – Песня. Их, кстати, не так уж много, подлинных Песен, что само по себе не может не радовать: есть хоть какая-то защита от девальвации.
Как появляются Песни? Стих, втянув живот, немножко задвигается в сторону (вот почему, например, вряд ли будут петь что-нибудь когда-нибудь на стихи того же арлушы, эту глыбу не сдвинешь…), музыка подтягивается к огоньку…  рождается некий Magic, в котором нет уже отдельно ни стихов, ни музыки – оттого и бенефис у вас не задался.
Прочие песни, имя им легион – как курортный роман: сплошная йэбля с пляской, ни стихов, ни мелодий… Бесконечный хоровод под умца-умца.

Вертинский – это воплощённое Танго. О чём это Танго? О знании Судеб. О том, что Здесь нам грустно, да и Там, признаться, невесело. И чо? Остаётся любить и надеяться, что бы ни пророчило Танго, поющее обо всём - о любви, о ревности, об измене и смерти.
Такие они, пророки… про-Роки, предсказатели Рока, проводники Судьбы: обещать можно любое чудо – и не исполнить. А можно обещать, что все мы однажды вернёмся к любимым… и это сбудется. Если к Родине возвратимся. К Вечному.
.
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не сумеет –
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой! (с) Беранже.