<Кароткий роман с элементами лирики о беспезды драматическом, исполненном приключений путешествии героическово поезда «Кошмар Путына» и ево героическово экипажа в страну Поднебесную из страны Дураков>

Собственно новость вот здесь: http://lenta.ru/news/2016/03/28/chochooo/

1.

Холодным январским утром туманная дымка клубилась над перронами и рельсами, скрадывая очертания состава. Небольшая толпа рипартёров свидомых каналов и газет замерла на перроне, ажидая официального заявления.
Солнышко ясное всея Одесской области, отважный поборник Кровавого Путина и герой войны супротив кацапiв, Михаил Саакашвили взобрался на трибуну, поправил галстук и нервно прокашлялса.
– Братья! – заявил он. – Севодня историчный для нашей великой демократической страны день, ибо севодня мы отправляем первый поезд по новому Шёлковому Пути – в Китай в обход Кровавой Кацапии! – Говорил он, однако, на русском, ибо украинского нихуя не знал – а русский выучил за два дня в восьмом году по словарю, не слезая с золотово президентсково толчка, когда экстренно готовился сдаться ф плен.
Никто не зааплодировал, ибо Миша был фсем давно похуй: лишь на слова о «нашей» стране кто-то гыгыкнул. Миша насупился.
– Вот он, кошмар Путина! – продолжил он, указывая на поезд. – Потому што это знак того, что мы можем без него: и мы сможем! – Апладисментов апять не было, лишь на слова о Путине кто-то в толпе захихикал. «Агенты Кэгэбэ», понял Миша, и злобно засопел.

На столбе ожил репродуктор, захрипел и заскрежетал.
– Хр-р… – выдавил он сводку афициальных свидомых новастей. – Вже в Європі… путiнськи танки знiщують по п'ятдесят «Армат» кожен дэнь… нiяких потерь… Надiя Савченко голодає вже п'ятсот дев'яносто днів… одни перемоги… кругом зрада… срала Украина хэрои ср-хр-р-кхррр… – поперхнулся и замолк.
Кто-то из репортёров решил саздать хоть иллюзию радости и хлопнул пробкой шампансково. Миша понял, что это выстрелы и что русские идут – взвизгнул от ужаса, вцепилса зубами в галстук и полез под трибуну, застряв в ней немалой жёппой. Трибуна повалилась, аткрыв торчащую из ниё задницу с кароткими ножками – и этим Миша наконец вызвал хохот и апладисменты.
«Выступление губернатора Одессы вызвало всеобщее ликование и сорвало бурю аплодисментов у гордого и свободного украинского народа», напишет позже в статье журналист наиболее пиздливово и хуесосново каклоиздания.

_ _ _ _ _

2.

Экипаж героическово поезда «Кошмар Путына» састаял из трёх человек: машиниста, кочегара и попа. Последнево придали экипажу для укрепления моральново духа и українсьтва (а ещё – патаму что надеялись, что эта хуйня хоть чудом доедет).
Машинист Мыкола был мужик крепкий и бывалый, повидал дахуя, и оттого никому ни в чем не верил. В душе считал сибя беспезды буддистом и постигал дзэн, что означало – косил от работы ради пабухать, ибо вся работа тщета нах, а от истерик начальства отговаривался «Отъебитесь, я слушаю песню ветра».
Кочегар Грыць был нервный студент-недоучка. Всех он уверял, будто языковед, и с сабой в поезд прихватил несколько словарей. На самом деле, он просто изучал языки фсех стран, через которые шёл поезд – чтобы па пути дезертировать и нафсегда съебать с рiдной хохлопомойки, пока в АТО не загребли.
Пастор же, поп Киевсково патриархата отец Феофан,  был просто бухарь: по синьке вечно гонял сваю попадью кадилом па двору, и при этом орал то «Аллах акбар», то «слава Таргариеннам».

В назначенное время фсе собрались на поезде. Ехать предстаяло через Чёрное море в Грузию и Азербайджан, потом через Каспийское – в Казахстан, а через нево в Китай. По пути – завезти в Грузию какие-то металлические хуёвины, никто не вникал ибо нахуй.
Мыкола и Грыць ждали долго, отбытие задержалось на час – но наконец на перрон принесли Феофана. Поп как раз атслужил обедню за удачную поездку и на погибель усих кацапiв – атчево был в жопу пьян и натужно сопел сизо-багровым носом из кущ бороды. Ево тащили четверо дьяков-сабутыльников. За попом шла попадья и перемежала рыданья и скорбные возгласы тёплыми пожеланьями «шоб ты там вже здох, скотина» и «шоб тэбэ вже бог вбыв». Попа закинули в вагон, как куль с гавном.
– Передайте за меня привет моей великой, гордой стране, моей прекрасной Джорджии! – напутствовал экипаж Саакашвили, и пустил слезу па жирной щеке. Сам он в «прекрасную Джорджию» возвращаться не сабирался, боясь что благодарный народ ево там поймает и выебет веником насмерть за все ево славные подвиги. Взамен он вручил экипажу незаменимый подарок – сваю фотку в золочёной рамке: и напоследок фотку поцеловал, украсив жырным отпечатком губной помады. (Помаду он наложил с утра – в полдень предстояла встреча с западными инвесторами).
Мыкола сплюнул, Грыць взялся за лопату, репортёры защёлкали камерами, пахмельный дьяк перекрестил поезд трызубом и свастикой – и «Кошмар Путына» тронулся, как Яценюк умом.

_ _ _ _ _

3.

В Ильичевском порту героический поезд грузили на паром до Грузии. Капитан корабля – грозный марской волк, весь в татухах и с трубкой в зубах – угрюмо наблюдал, как затаскивают на палубу локомотив.
– И чтоб осторожней! – гнусил ему мелкий хмырь из Укрзализныци. – Чтоб поезд не утопили! Це остання надежда Украины, ось так!
– Не боитесь, не утопим, – буркнул капитан. Поглядел ещё раз на поезд, пачесал сперва набитого на крестце дельфина, потом – набитую на яйцах русалку, затянулся и прибавил:
– Такое не тонет.

В первую же ночь плаванья началась качка. Волны вздымали корабль. Ат тряски железные тросы, которыми привязали «Кошмар Путына», полопались, как гандоны у отцов всей Верховной Рады – отчево поезд при качке начал ездить взад-вперёд по палубе. То задние вагоны нависали над пучиной, то локомотив – но поезд всё не вываливалса.
В вагонах коротал ночь экипаж. Грыць дико трясся ат страха в абнимку с лопатой и неумело пыталса молиться, бубня наперебой заученные фразы из своих славарей: и ат качки каждые пять минут срывался паблевать. Ваабще, молиться полагалось бы попу – но тот сладко дрых на куче угля, выставив кверху абтянутую чорной сутаной жёппу величиной чуть ли не с корму их корабля, и ат стука колёс по палубе блаженно причмокивал ва сне.
Мыкола же предался медитации, что означало – йобнул горилки, и оттого ему было хорошо и похуй.
– Тты что, утонуть не б-боишься? – не выдержал-таки Грыць. – Б-буря же, и… блюээ!
– И шо? – меланхолично отозвался Мыкола, пока напарник блевал. – Не сцы, студент, бо смерть е иллюзия.
– Яка ж иллюзия? Жизнь-то одна!
– Жизнь? Ты вспомни Украйну. Пэрэмоги наши вспомни!
– Ну, и?..
– И шо, это, по-твоему – жизнь?

_ _ _ _ _

4.

В грузинском порту поезд сгрузили на берег. Грыць, малость приободрившийся, что не канул в пучину, раскочегарил топку и взялся кидать туда уголь.
Тут выяснилась беспезды пичальная деталь. Паскольку гордая и свободная Украина была абсолютно самодостаточна и не нуждалась в кацапских подачках, уголь закупали в ЮАР – а южноафриканцы, столь же хитрожопые сколь и черножопые, спихнули неликвид. Так что уголь был хуёвый, пополам с шлаком, землёй, глиной, а также сухими насарожьими кизяками. Поезд на нём полз кое-как, пыхтя и пердя, и грозил опоздать к сроку.
– Разжигалки плеснуть трэба, – решил Мыкола. Из всего горючего нашлось лишь ведро горiлки з пэрцем, прихваченное Феофаном для святого причастия. У Мыколы руки дрожали и слёзы застилали глаза, но долг таки пересилил – и он выплеснул горiлку в топку, где тотчас весело загудело. Грыць при виде такого кощунства йобнулся в обморок в кучу угля.
«Кошмар Путына», бодро стуча колёсами, рванул вперёд.

К полудню прибыли на станцию, где надо было сгрузить железки. Очнувшийся Феофан выполз на свет и потребовал похмелицца – «питие мое с плачем растворях». Узнав о судьбе горiлки, едва не скончался от удара.
– Ынсургэнты хуевы! – бранил он после Мыколу и Грыця. – Фарисеи! Век вам в геенне огненной гореть, без права переписки! лично у Господа высшую меру для вас вымолю, иегудиилы iбучи!
Мыколе было плевать, ибо дзэн. Грыць же зубрил словарь и гадал: здесь съебать, или всё же подождать до Азербайджана?
Наконец к вагонам подрулил грузовик. Из кабины высунулся агромный нос с усами в клетчатой кепке.
– Гамарджёба, генацвале! Гдэ жилезк, э? – прокаркал нос и помахал накладной с непонятныме грузинскиме закорючками. Мыкола отворил вагоны, тотчас четверо носов поменьше перекидали железные хуёвины в грузовик, водитель взял под козырёк кепки и машина укатила.
Но не успели герои и дух перевести, как подкатил второй грузовик, и из кабины высунулся такой же нос, только в кепке иной расцветки.
– Комар в жёпу, говнацвале! – радостно поприветствовал Грыць.
– Вах, какой камар? Гдэ наш дэталь, э? – возмутился нос и выставил в окно другую накладную со столь же непонятными каляками.
– Как? Ваши же забрали…
– Щито? Какой «забрали», билят? Гдэ нащ дэталь, щякал йобаний?!?
Оказалось, что наших героеф горько наебали: это и были заказчики, а груз перед ними стырили какие-то совершенно левые типы. Для экипажа, впрочем, все они были на одно лицо (точнее на один шнобель).
– У-уу, щэни дэда мавтхан! Ищяк комнатний, я твой паравоз вэртэл! – бушевал и брызгал слюнями на Грыця заказчик. Грыць робко попробовал показать ему партрет Саакашвили. При виде светлого ебала Вождя-в-изгнании заказчик дико завизжал, выхватил портрет, швырнул оземь и стал на нём яростно прыгать, топча в труху. Прыгал минут пять, после чево плюнул сверху, расстегнул ширинку и са вкусом на Мишу поссал. Так что с взаимопаниманием как-то не срослось.

_ _ _ _ _

5.

На станции к поезду стянулись усатые бабки, таргующие всяким туземным жрачем: хачапурями, пирожками, чебуреками и похожими на длинные засохшые котяхи прошлогодними чурчхелами. Грыць накупил всего и нажрался досыта – и конечно же, мудак хуев, чем-то траванулса.
Так что па пути к азербайджанской границе Грыцю было не до словарей – он усиленно блевал. Высовывалса в открытые двери то с адной, то с другой стороны: и встречный ветер развевал за поездом знамёна блевоты. Грыць заблевал фсе задние вагоны ниже ватерлинии какой-то жолтой хуйнёй – так что голубые вагоны окрасились в патриотычни цвета українського флага, сверху голубые и снизу жолтые.
– Довбойоб ты, сыне, – ласково вразумлял его Феофан, держа за резинку трусов, штоб не выпал. Мыкола заставил напарничка жрать ЮАРовский уголь, чтоб ачистить кишечник: сперва полегчало, потом Грыць вспомнил, что уголь пополам с насарожьим гавном – и его вновь прорвало.
Перекрашенный в українськи национальни цвета поезд мчался дальше, сквозь заснеженные горы и пургу.

В Азербайджане на станцыи поезд ждала делегация: народ расщедрилса встретить хлебом-солью. Была даже пресса (правда, в аснавном желавшая сфотаться на фоне поезда чтоб потом было над чем паржать в соцсетях). Мыкола и Феофан кое-как принарядились для интервью – но всё похерил Грыць. Аклемавшись, он выполз из вагона, узрел делегацию, напряг сваи славарные познания – и выдал:
– Барэв дзес, хайер! – радостно паприветствовал этот далбайоб делегацию на чистом армянском.
На миг настала тишина – а патом грянула буря ярости. В героев палетели хлеб, соль, фотокамеры, кирпичи, снежки, сумки, камни и бутылки. Экипаж спешно запрыгнул в вагоны и съйобнул на пятой скорости – а то озверевшая толпа снесла бы поезд с рельс.
Лихорадочно швыряя уголь, Грыць горько думал, что и в Азербайджане ему теперь не место. Аставались Казахстан и Китай.

_ _ _ _ _

6.

На корабль через Каспий погрузились без приключений. Оказалось, что Феофан, аплакавший потерю горiлки, в Джорджии успел утешицца – надыбать флягу чачи. Выжрать иё в одно рыло не пазволил ему Мыкола, даходчиво обьяснив, что «Будда делиться велел, батюшка, а не то пиздов дам».
– Мудак ты, сыне, – пригорюнился святейший человек на фсём поезде, но флягу отдал.
Ночью на палубе фсе трое нажрались и устроили гулянья. Корабль резал волны, блики агней колыхались на водах, и всё казалось заебись.
– Я король мира, бля! – орал Феофан, взабравшись на нос корабля. Как ни странно, в айсберг не въебались.
А поутру приплыли в Казахстан, и веселье кончилось.

_ _ _ _ _

7.

Нет, никто их не пыталса ни наебать, ни убить, ни атравить. Просто кагда поезд тронулся в путь через Казахстан, наших героев подкосил вид заснеженной степи.
Как и полагалось истинно свидомым каклам, в школе ани учили географию только и исключительно Украины. Им неоткуда было знать, что Казахстан раза в четыре больше рiдной говнэньки. Степь, укрытая снегом и расчерченная узорами ветра, тянулась па сторонам путей до самово горизонта – бесконечная, как тоскливый напев акына, как перезвон струн домбры. Пад вечер, когда небо окрасилось в нежные сумерки, солнце утопало в алом закатном мареве позади поезда, расцвечивая степные снега кровью – как будто там, откуда они ехали, уже полыхал ад.
Все трое па очереди выходили на подножку и патрясённо всматривались в степной простор. Здесь как-то вдруг очень ясно ощущалось, что фсё – суета сует и хуета хует, и это пройдёт без следа. Останется лишь бескрайняя степь, а прочее сгинет – и настанет день, когда уже никто не вспомнит ни пэрэмоги «вэлыкого українства», ни евроинтеграцию, ни небесную сотню… Ни одинокий поезд, посланный невесть куда и зачем с его безвестным экипажем, и мчащий сквозь белую даль.
Никто и никогда.

У Мыколы пропала бритва. Сперва падумал на Грыця, но тот так зарос щетиной, что подозрения отпали. Поезд катил через степи, отставая от расписания, и вкалывать в локомотиве приходилось бес продыху. А степь фсё не кончалась, и впору было подумать, что кроме ниё в мире больше ни черта нет.
Астановились на полустанке, набрать воды. Вдалеке в степи темнела какая-то деревушка с торчащей мечетью. Грыць вышел на перрон пад предлогом купить газет, а на деле решил – сейчас или никогда, пора съёбывать, чтоб раствориться без следа в этой степи…
Но тут из вагона вылез Феофан. Поп как-то резко преобразился. Спижженой у Мыколы бритвой он падравнял бороду, отодрал от сутаны подол (абнажив нечищеные ботинки и тарчащие из них волосатые ляжки в наколках и нисвежых носках с люрексом) – и из палучившейся полосы ткани соорудил сибе тюрбан.
– О! – опешил Мыкола. – Ты шо, батюшка, Холуин справляешь?
– Я, сыне, решил приоритеты сменить, – степенно отозвался Феофан. – Стану муллой, так-то. Буду здешним людишкам ученье Пророка нести… Сваливаю, короче, та й ебитесь как хочете с цим поїздом.
– Ты шо, Фифа? Яке «ученье», ты ж Коран не знаешь!
– Тю! Так я и Евангелие не знаю! – успокоил Феофан. – Не, сыне, валю я звiдци. Духовной особе що треба? щоб бабки булы и дураков побiльше. А там, – он выразительно кивнул на запад, – бабок вже нема, а дураки разбегутся уси скоро… Давай, до побачиння.
И ушёл в белую степь, похрустывая снегом и оставляя за собой цепочку следов. Мыкола поглядел ему вслед, достал цигарку и закурил.
Грыць помялся у киоска, а потом тоскливо вздохнул и пошёл к поезду. Съебать хателось до дрожи, но бросить Мыколу одного с поездом на этом полустанке вдруг показалось каким-то блядски подлым.
– Ну що? – с деланной бодростью вопросил он. – Едем, чи як?

_ _ _ _ _

8.

И вот, с опозданьем на четыре дня, «Кошмар Путына» дотащилса-таки до китайской границы и встал на путях. Исхудавшие, обросшие, грязные как черти Грыць и Мыкола спрыгнули на перрон, когда с той стороны границы подъехал чёрный джип.
Из джипа выбрались два китайца. Один, мелкий и сморщенный дедок, прищурился на поезд сквозь очки и что-то прочирикал.
– Господин Вань Суй Хуй приветствует вас, лаоваи, – монотонно перевёл второй китаец. – И хочет знать, что это за поезд?
– Поезд с… из Украины, – устало доложил Мыкола. – По маршруту «Шолковий Шлях»… шёлковый путь то есть. Здоровеньки, это, булы…
– Конитива! – ришыв вновь блеснуть, поздоровался Грыць. Китайцы паморщились. Дедок вновь чирикнул.
– Господин Вань Суй Хуй желает знать, что вы привезли в нашу прекрасную Поднебесную? – перевёл рефери. Экипаж переглянулся.
– Мы… ничего. Мы сами за товаром приехали вообще-то. Чтоб, значит… из Китая возить могли в Европу. – Грыць вдруг как-то засомневался. – В обход Кацапии… Ерефии… ну, России то есть. Через три страны, два моря… и грошi за транзит – України… Ну вы що, не знаете?
Китайцы тоже переглянулись. Дедок достал калькулятор, потыкал в нево и глаза его округлились так, что он стал пачти похож на человека. После чево опять залопотал.
– Господин Вань Суй Хуй изволит сказать, – всё так же равнодушно перевел второй китаец, – что до сего момента считал это шуткой. Господин Вань Суй Хуй изволит сказать, что не представляет, как кто-то из правителей будет считаться с такими затратами. И ещё господин Вань Суй Хуй желает знать… – тут он достал электронный переводчик и поискал в нём, – …Ви що, зовсiм йобнулись? – Не дождавшись ответа, они отвернулись. – Сайонара, gou shi, – иронически бросил переводчик Грыцю.
С этими словами оба китайца забрались в джип, тот дал па газам и уехал.
– Э… – спустя пять минут выдавил Грыць. – А як же ми?
Мыкола сочувственно покосился на него.

_ _ _ _ _

9.

Настал вечер, а за ним ещё один, а там и следующий…
Поезд одиноко ждал на путях. Мыкола с Грыцем патерянно бродили по перронам, стреляя сигаретки у калмыцких погранцов. Ехать обратно распоряжений не поступало, как быть – никто не знал. Никаких вестей с батькивщiны, паславшей сваих бестолковых сынiв на бессмысленный подвиг, не было.
Как-то морозным утром в киоске Мыкола надыбал газету на русском. Деланно морщась и плюясь вiд кацапськой мови (скорее па привычке – шпионить и доносить было некому), они прочли её – и выяснили, что их поезд вабще считается потерянным.
– Як так? – возопил Грыць. – Нас же даже не искали!
– Грыцю, – вздохнул Мыкола, – после такого дай-то Будда, чтоб и не нашли.

Ночью пошёл снег. Грыць вырыл берлогу в куче угля и забился туда, укутавшысь в одеяло. Мыкола сидел на крыше вагона, пад звёздами, и медитировал на пранизывающем ветру.
Из кафе на станцыи приглушённо доносилась песня:

Поезд задержали где-то
Целый день – вокзал, буфеты,
Обошли все злачные места.
Пять рублей пакетик чая
Позвонить бы надо маме
И открыть окно пошире –
Лето, жарко, сыро, сыро…

Песня была на кацапськой мовi, а исполнительницу на Украине вабще забанили за пособничество москалям – но Грыць, прислушавшись, уткнулся в одеяло и горько зарыдал. Настолько близко это всё вдруг показалось ему.

А нам с тобой опять не повезло –
Куда нас занесло, откуда мы и кто?
А мы с тобой – откуда мы и где?
Куда тебе и мне?
Скорее бы домой…

_ _ _ _ _

10.

…На границу пришла весна.
Снег сошёл в полях, и в небе пархали первые птички. Висенние ручьи радостно журчали в канавах, унося праклюнувшееся из-под снега гавно и хабарики. Между путей зазеленела первая травка, расцвеченная висёленькими жолтыми крапинками подснежников. А поезд, некогда звавшийся «Кошмар Путына», всё так же торчал на станцыи, и казалось уже, будто он был здесь фсегда.
– Эйхей Догэн учил не медлить в постижении Пути, – проповедовал Мыкола казахским пограничникам, сидя на подножке вагона. – Познавая дзэн, говорил он, будьте поспешны, как если бы спасали голову от пламени…
Погранцы с интересом слушали, переглядываясь и усмехаясь. Судя па всему, у самово гуру скворешня уже дымила как пажар на свалке пакрышек.
Экипаж «Кошмара» давно двинул бы кони, если б сердобольные поварихи из сталовки не подкармливали их фчерашними мантами и не поили кампотом. Мыкола исхудал, оброс бородищей – и впервые в жизни был счастлив. Именно так, блаженно думал он, должен жить истинный буддистский монах – питаясь подаянием и не думая о завтрашнем дне.

Грыць бродил по рельсам, выискивая между шпалами первые цветочки. Хотелось набрать жолтых и галубых, чтобы к празднику украсить вагоны букетикаме и гирляндаме.
Март месяц был на исходе. Приближался самый український, самый близкий па духу свидомым, лучше всего отражающий фсю суть українсьтва праздник – Первое апреля.
День Дурака.