Этот сайт сделан для настоящих падонков.
Те, кому не нравяцца слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй.
Остальные пруцца!

Вадим Чекунов (Кирзач) :: ПТИЦА
Да рассказывать, в общем, и нечего. Вы ж всё знаете уже. Я у вас какой по счёту? Ну, по этому делу который проходит? Вы скажете, тоже… «Пока в качестве свидетеля»… Я больше на потерпевшего похож – нога-то, вон как… Закурить можно? Ага, спасибо. И зажигалочку.  Благодарю. А свидетель из меня, честно, никакой… Там ведь, гражданин следователь, до меня уже вам всё рассказали, как дело было. Нам теперь что будет за это? Да уж, следствие покажет, суд решит… Это точно…

    Ну, я Птицу на гражданке не знал совсем. Виноват, Птицына Сергея. А можно, я как привык буду его называть, а? А вы там в протоколе пишите полностью, как положено. Я вот от вас только и узнал, что его Сергеем зовут. Ну, да, звали…
Я так понимаю, что вообще никто из наших с ним знаком не был. Странно, город у нас маленький, должны были бы… хотя бы знакомых общих… А так – никто его не знал.

    Да он и неприметный такой был. Я бы на него внимания совсем бы не обратил, если бы рядом, на сборном ещё, вместе не ночевали. Я тогда посмотрел – лежит такой, пацанчик тихенький, курточкой своей, штормовка брезентовая у него была, накрылся с головой… Прапора какие-то ночью приходили, шарились по сумкам у нас… Как зачем? Водку спрашивали, закусь искали. Обычное дело, на сборном-то… О чём я? А, ну да. Прапор один с него кутку стянул, на пол бросил, и пинает его, по ноге, мол, пузырь есть? А Птица – я тогда, конечно, не знал ещё, что это он, - молча куртку поднял, накрылся снова, и спиной к прапору тому повернулся. Даже не послал, ага… Хотя многие не посылали. Боялись. Ну, конечно, как голяком побегаешь перед всеми, по врачам разным, как поорут на тебя со всех сторон, а то и пендаля отвесят, по голой жопе-то… Извините, гражданин следователь.

    Ну, прапор его не тронул, к другому перешёл. Ну да, ко мне. Тушёнки банку взял у меня. Да не в этом дело. Я вот тогда ведь ничего в Птице не почувствовал такого… А должен был бы… Людей хорошо знаю. У нас в городке без этого не выжить. Если ты пацан, а не кацан-мацан какой, то это сразу читается. По глазам, по одежде… Хотя какая там одежда у нас была, рваньё да тряпки… У Птицы, кстати, ещё ничего ветровка была. Её потом у него забрали, в части уже. Там такое было – цирк просто! Нас пока в бане стригли-мыли, «старые», как крысы, отовсюду поналезли. Окна высокие в бане были, они один другого подсаживали и прямо через окно нам шипели, типа, кидай шмотьё сюда. Ну, кидали им. Нам-то вроде как не скоро понадобится.

    Некоторые домой отправить вещи хотели. Выдали мешки им такие, из простыней будто сшитых, и ручку, адрес написать на них. Только хуя с два куда посылки эти отправили… Извините, гражданин следователь. Мы ещё возле бани строились, чтоб в казарму идти, ну, в учебную нашу, карантинскую… а они уже в предбаннике мешки эти драли, только треск стоял.

    У нас в карантине девять сержантов было. Ну, да вы знаете. Ещё сигаретку можно? Вот спасибо, не курил два дня… Вы-то, вижу, не курите, гражданин следователь? И правильно... У меня вот тоже мама не курит… Извините, это я так…
    Девять их было. Откуда набрали только таких… Мы, как хари их увидели - так всё, скисли сразу. Даже Грымов. Здоровый такой пацан, с Силикатки, я на районном махаче видел его, дело знает - и тот затух.

    Старшим у нас был Сергеев, с Воронежа, старший сержант. И дружки его, сержанты Гайнутдинов и Харитулин, откуда-то с Волги. Им всем до дембеля полгода оставалось. Нет, этим троим. Другие, младшие сержанты которые - кому год, кому даже полтора. Те ещё хуже бывали. Зимин, Растокин, Кулик, Егоров с Матецким… Кто ещё… Сорока, Сорокин то есть. Редкое чмо. «Фотографии» любил делать. Это когда в грудь бьют, по пуговице, чтобы она на теле отпечаталась. К стенке специально поставит, чтобы, когда отлетаешь, ещё и головой стукнуться.

    Не, Сергеев нас не трогал. Говорил, мараться не хочет. Типа, нас бить – как говно пинать. Так и говорил. Про говно он любил завернуть. Выстроит ночью всю роту в коридоре, и лекцию читает. О чём? Да всё о том же – что мы не люди, и даже не солдаты, а говно, и даже не человечье, а кота сифилисного. Я уж не знаю, почему именно сифилисного. Да он много чего говорил. И повторять заставлял. Да мне перед вами неудобно. Вы хоть и следователь, майор, но женщина всё же... Виноват. Ну, скажет нам, например, что мы  не люди, а бородавки маминой пиписи, а мы всей ротой: «Так точно!» орём, и повторяем за ним хором.

    Или индивидуальные занятия проводил – выставит кого-нибудь перед строем, и называет его по-всякому. Ну, там «жадным членососом», или «пидором синегубым». Я уж не знаю, выражение такое просто, наверное. Ну  вот, обзывает он, значит, кого-нибудь… Что? Да, пару раз и меня выцеплял. Да ни за что, на кого взгляд упадёт, того и вытаскивал.
    И вот стоишь перед всеми, слушаешь, как тебя обкладывают, и повторяешь всё. Не просто повторяешь, а орёшь во всю глотку.

Отказаться, говорите?.. Пробовали некоторые. Харитулин с ноги как зарядит, а Гайнутдинов уже лежачего обхаживает, да ещё и попрыгать сверху любил…
    Но хуже другое было. Того, кто отказывался, иногда не трогали, а всю роту начинали отбивать на время, отжимания делать, крокодильчиков сушить… Знаете что это? Когда ногами в дужку одной койки упираешься, а руками за дужку другой держишься. И висишь так, пока не ёбне… Простите… ну, да вы знаете наверное. Известная вещь. Нет? Ну, вот теперь знаете. Я забываю всё время, что вы гражданский следователь-то… Военные – те знают. А можно вопрос – если бы не до, а после присяги всё случилось бы, тогда как? Понятно, что под трибунал… Но где меньше дали бы? От обстоятельств, понятно…

    Ну так вот. А кто плохо сушил, или там не успевал отбиться вовремя, их пизд… Били, в общем. Чем, чем… Чем придётся. Руками-ногами даже и не считалось, что били, так, размялись слеганца. Дужками теми же самыми били. Бляхами ремней. Палками для пробивки коек – толстые доски такие, с ручкой в середине…
    А того, кто отказался, говорю, не трогают. В стороне он стоит.
    Полночи так погоняют всех, потом отбой объявят. Сами в ленинскую уйдут, телек смотреть, или в каптёрку, кирять там до утра.
    Вот тогда-то тому, кто гордый был слишком, пиздец и наставал. От своих же. От нас, то есть. Ну, чего тут объяснять… Да не буду я…
    Офицеры, говорите… Вы бы видели их. Ну да, вы же их и видели. Хотя, наверное, в вашем ведомстве такие же…
    Тот же ротный, капитан Медведкин. Через слово хуями обкладывает. В грудь похлеще Харитулина засадить мог. Только так с ног валил. Трезвым я его видел раз только, и то он с бодунища тяжёлого был.

    Замполит наш, старший лейтенант Ефремов, вызовет на беседу кого-нибудь, понудит про воинский долг, а закончится всё тем, что денег, в долг типа, требует. А не дашь, вызывает Сергеева, и приказывает «политику партии» объяснить. Ну, сами понимаете… Да чего там подробно… Я закурю ещё, ладно? Сто лет с фильтром не курил…

    Половина из нас кровью ссала. Мочилась, да. Мочились, вообще-то, все почти. Под себя ночью, или в штаны прямо. А не пускали в сортир потому что. Утром разве что, да и то… Подъём объявят, построят, потом минуту времени дадут всем и на зарядку. А за минуту из восьмидесяти человек не все успеют, тут уж ясно. Так и бегаешь, весь день. В сортире, в умывальнике вечно кто-нибудь из сержантов – курят, на гитаре бренькают, так просто тусятся… Даже ночью, проберёшься туда – и то можешь нарваться. Пока не отожмёшься раз сорок, или пол не вымоешь – до очка не допустят. У нас ребята и по-крупному в штаны наваливали. Обделывались на ходу прямо.

    Хотя срать-то особо нечем было.  Кормили капустой гнилой в основном. Да и то – дадут пять минут, пока на раздаче получишь тарелку, пока до стола добежишь – «Рота, встать!» уже командуют. Там же, у раздачи, пальцами, на ходу, и ели.
    А у Ярикова, из наших, кусок хлеба нашли в кармане. Так Зимин буханку «чернухи» в очке намочил, и съесть заставил. За минуту, ага. Обычно сухую ели, за три. Норматив такой. А тут размоченная, мягкая, Зима смеялся ещё. Съел Ярик, куда деваться. Не всю конечно, не успел за минуту. Гайнутдинов за это обещал его… В общем, изнасиловать грозил. В прямом смысле, в каком ещё…

    Да никто не заступится. Вроде все вместе должны быть, одного призыва. Нас восемьдесят, их девять. Навалились бы, в пыль растёрли бы. Только выбили из нас они всё человеческое, понимаете меня?.. Это ведь даже не их вина, они исполнители, ясное дело. Система у нас такая. Из человека, ни за что ни про что, скотину сделать и помыкать ею два года. Да что два года! На всю жизнь сломать его. Быдлом управлять-то легче.
    Сержанты нам говорили, карантин – ещё цветочки. Вот в роты после присяги раскидают когда нас, вот там и начнётся…

    Да я не отвлёкся. Вот и вы – ну, следователь, да. Но вы же женщина. Сын есть у вас? Жалко. А то бы вы лучше меня поняли. Вот моя мама, знала бы она, что сын её Витя очко ночью драит, а младший сержант над ним стоит и в очко это ссыт, да не столько в очко, сколько на сына её… Это последняя? Я возьму, да? А, хорошо, спасибо.
    Ну, так вот. Когда залетит кто-нибудь, ну, провинится в чём, начинают его мудохать, а рота вся смотрит, как бараны, и радуется каждый: «Не меня!»
    Я тоже радовался.
    А Ярика свои же и стали после хлеба того чморить. И похлеще сержантов чморили. И я чморил. А вы как думали… Только так и выжить можно. За счёт слабого. А иначе тебя самого…
    А Птица… Я не помню, чтоб его так уж особенно прижимали. Я вообще его плохо помню. Один из нас. Кто ж знал, что он  т а к о й.
Что? На зарядке? Да нет, не выделялся. Обычный был. Худенький даже. Невысокий.

Тогда, на вечерней поверке, Сергеев его за ремень и вытащил из строя. Там же у нас как было – орать «Я!» надо было так, чтоб стекло в бытовке дрожало. Кто не громко достаточно крикнет, получает от сержанта, в «солнышко» обычно. «Для вентиляции лёгких», младший сержант Сорокин объяснял. Помните, у Шолохова, в «Судьбе человека», там немец «профилактику от гриппа» делал. Да, я школу с медалью закончил. Да там в моей характеристики должно быть… Не поступил только, в педагогический. Дважды по конкурсу не прошёл. Да ладно, сейчас-то чего уж…
О чём я? Да, орали «Я!». Сержанты вломят тому, кто тихо кричит, потом всех отжиматься заставляют. Потом по новой перекличку начинают. И так – хоть всю ночь. Ну, всю не всю, но долго могут.
А у Птицы голос под стать внешности был. Хиленький такой голосок. Тонкий.
Короче, вытянул Сергеев Птицу из строя. И давай, как всегда, упражняться. Обкладывает по матушке, и повторять заставляет.
А Птица возьми и в отказ.
Сергеев ухмыляется, захлопывает журнал и в сортир уходит. Типа, он не при чём.
Татары наши оживились. Гайнутдинов ремень снял, на руку наматывает. Харитулин резво так  подскочил, «маваши» своё фирменное хотел залепить…
Его-то Птица  первого и сломал.
Как? А никто и не понял ничего. Вроде как махнул руками, шагнул навстречу, повернулся – а Харя уже на полу лежит, и только ногой трясёт.
Гайнутдинов растерялся даже. Бляхой Птицу достать хотел, да он под руку ему поднырнул, ухватил за рожу прямо… Да не разглядеть было – быстро всё так… За челюсть он его и рванул… Не рванул даже, а дёрнул как-то… Короче, хрустнул татарин этот. Как огурец кто надкусил.
Птица его аккуратно к стенке прислоняет, усаживает.
Тут на него они все и ломанулись. Спьяну, я думаю. Не поняли ещё. 
    Сороку - я видел – Птица его просто в горло ткнул, пальцами, вот так. Сюда вот. Хотя на себе нельзя показывать… Так вот. Ткнул его – и всё. На полу Сорока.

    Я тогда, знаете, как во сне всё это видел. Птица, он… Как будто настоящая птица стал, понимаете? Вы когда-нибудь видели, как они гнёзда защищают?.. Как крыльями махал, руками своими...  И двигался страшно так – резко,  не по-человечьи...
    Сергеев на шум выбежал, всё понял. У дневального штык-нож вытащил и вперёд. А там на Птицу Зимин тоже с ножом – по роте дежурным он тогда стоял. Вот Птица их на ножи друг другу и свёл. Да ножи-то эти – название одно, железки тупые. Но ведь умудрился всадить им – одному в бочину, другому – Сергееву, то есть, прямо в яйца. Да, в пах, правильно.
    В общем, только Кулику и повезло – в самоходе он тогда был.
    А остальных Птица всех положил. Троих сразу насмерть, двое в госпитале кончились. Сергеев теперь о бабах забыть может. Матецкий до самой шеи в параличе, я слышал. Егоров без глаза. Да чего вам это рассказывать – у вас в бумагах есть всё.
    Где Птица этому научился – это уж вам выяснять. У него-то ведь не спросишь теперь…

    Не знаю, что с нами случилось тогда. Думал об этом не раз. Не знаю…
    А тогда… Сергеев, он сжался весь такой, лежит, руки сунул вниз себе, ногами по полу перебирает. Орёт, жуть как… «Ребята!..», - кричит, - «Ребята!..» Больше ничего не может, только это и повторяет, как заведённый.
    И куча людей валяется.
    А Птица стоит над ними. На нас смотрит.
    Тут-то мы на него и набросились.
    Грымов, ну, тот, что с Силикатного, я говорил… Кажется, первым был. Как он, кстати?.. Ну, раз даёт, значит жить будет.
    Ну да, видели все, что Птица сделать может, видели. Да ведь целая рота против него была.
    Да и кажется мне, что против своих Птица не хотел в полную силу свою… Так, оборонялся, сколько смог…
    Нет, я лично в нападении участия не принимал. Ну, не вся рота напала, конечно. Что? Да, травму получил, сами видите. Да, пытаясь разнять товарищей, так и запишите. Теперь вообще не знаю, без палки буду ходить, нет?..
    А Птицу загасили, конечно.
    Да, табуреты, в крови все, я видел. Но потом уже. Да, я не видел, кто и когда. Что? «Когда» то и значит – до того, как он умер, или после уже, табуретами его…
    Мне не до этого было. Как бы вы себя без коленной чашечки чувствовали?..
    Нет, не Птицын. Не знаю кто. Да теперь-то что…
    Где подписывать, тут? На каждом? Так. Вот. Слушайте, а можно у вас пачку целиком попросить? Ну, хотя бы несколько штук, а то как без курева-то...
(c) udaff.com    источник: http://udaff.com/read/netlenka/proza/61390.html