... Вообщем, подсадили девок к себе, познакомились. Оказались они студентками то ли педа, то ли кулька, короче, гуманитарии с упором на литературу. И понеслось общение: то-сё, анекдоты-разговоры. Девчата по-первОй для виду поартачились, типа пить крепкие напитки им моральный кодекс строителя коммунизма не позволяет. Заказали мы для начала шампанского, они выпили и вроде как расслабились. А потом покатило – бастардо, херес, ну а дальше – коньяк. Ничего так, повеселели наши дамы, настроились на нужную волну.     
    Девицы спрашивают: «Откуда Вы такие взялись?»
    Не теряясь, отвечаем, что мы, мол, просоленные морские волки, только сегодня с грузом оливкового масла пришли из Пирея на нашем супер-лайнере.
    Девки: «Ах-ах! Так Вы по загранкам бываете?! Как интересно! Срочно расскажите!».
    Ну мы, естественно, рассказали: и про то, как ходили в Нигерию за чёрным деревом; и как в Боливийском порту Ла-Пас тайно сгружали оружие и сгущенку для тамошних повстанцев; и как участвовали в экспедиции по спасению детёнышей бегемотов от эпидемии дизентерии в устье реки Лимпопо, и много ещё чего познавательного. Девки были просто очарованы.
    Мне одна понравилась - Света. Есть у меня такой бзик – люблю хрупких небольшого роста девушек в очках, видимо со школы комплекс остался.
    Барагозили мы до тех пор, пока кабак окончательно не закрылся. Потом повели девчат к себе. Приходим к пирсу, где на волнах качает наш могучий ботик.
    Девки смеются: «Ха-ха-ха, и это Ваш лайнер, который в три дня пересёк Атлантику?».
    Мы говорим: «Наш корабль сейчас лежит в дрейфе там, за горизонтом, а в маленькие порты, такие как этот, мы заходим на персональном катере, и шутки тут неуместны». Но девки оказались контактными и поднялись на борт без всяких понтюков.
    Гужбанили мы уже на нашем боте часов до двух ночи, а потом стали распределяться по каютам. Одна только моя Светочка говорит, мол, давайте, Костик, останемся на палубе, а то очень уж душно и спать не хочется.  Ладно, думаю, только где бы найти место поудобней.
    Светочка мне говорит: «Ах, Костик, как чудесна Крымская ночь. Вы только посмотрите, какие звезды! Ведь Вы их все, наверняка, знаете. Вы же сами рассказывали, что когда Вы с Туром Хейердалом пересекали Тихий океан и он уронил за борт компас и астролябию, именно Вы смогли проложить нужный курс по небесным светилам»
    Я говорю: «Во-первых не кОмпас, а компАс! А во-вторых, конечно же я знаю все звёзды наперечёт, но, Светочка, не о звёздах сейчас речь...» и пытаюсь её ухватить за округлость попы.
    Она мне (уворачиваясь): «Ах, Костик, не рушьте нежные звуки небесной гармонии грубой похотью, расскажите мне лучше о звёздах, а там посмотрим».
    «Извольте» - говорю, тычу наугад пальцем в небо и мелю, что в голову взбредёт: «вот - Альдебаран, вот - Эпсилон Тукана, это Альфа, а это - Центавра».
    Она: «А вот эта вот одинокая, бледненькая, грустно так мерцающая?» 
    Я: «Это – Трепонема, звезда боли, страданий и любовных разочарований».
    Она: «Бог ты мой! Никогда бы не подумала! Не кажется ли Вам, Костик, что это очень символично – посреди такого буйства радости и беспечности тоже есть своя юдоль скорби.  Помните, как там было у Мандельштама?..»
    Я говорю, мол, ещё чего не хватало, не был я ни у какого Мандельштама, и вообще из  всяких таких я знаю только Севу Фридмана, завсклада из Елабуги,  да и у того мама - татарка.
    А Света мне, типа, нет, я Вам о поэзии говорю, вот послушайте... И понеслось.
    Она, верите, весь Серебрянный век поштучно, по номерам и по комплекции выложила. Я-то всегда думал, что Цветаева и Ахматова – это псевдонимы одного и тот же человека по фамилии Пастернак, однако оказалось что это совершенно разные люди. И эта компания в куче с Ахмадулиной насочиняло прорву всякой лирики, напрочь засирающей неокрепшие мозги очкастых студенток.
    Я уж и так и сяк, но Светочка – как кремень: «Не будем уподобляться животным» и раз – от меня в сторону. Хрен мой бедный кипел и плевался паром, как чайник, но я ничего не мог сделать.  Задолбался я мучаться, говорю: «Света, я спать пошёл, сегодняшний переход из Пирея с заходом в Канберру был очень сложным...».
    Она: «Нет-нет, Костик, останьтесь, я чувствую в Вас мужскую силу, которая мне сейчас так необходима! И если звёзды прошепчут мне, я может быть Вам и отдамся, но пока они молчат и только намекают мне о творчестве Блока».
    Вот же ж, сука, звёзды ей шепчут!
    Долбала она меня поэзией пока светать не начало. Но тут, наконец, Света сама подустала от стихов и говорит: «Проведите меня, Костик, по Вашему судну и сделайте мне типа экскурсии».
    Я, уже особо ни на что особо не рассчитывая, повел её показывать наш бот. Вот, говорю, смотрите - это фок-мачта, это – брамселя, это – кливер, это – абордажные крючья, а это – не просто пустые водочные бутылки, как Вы могли бы подумать, а склянки, которые по старой доброй флотской традиции положено бить.
    Она: «Ах, как всё это интересно! Как романтично! Прям как у Сабатини!»
    Ну, думаю, пиздец, сейчас она мне ещё стихи этого самого Сабатиньева двигать начнёт.
    Тут она подходит к ящику, на котором лежало наше водолазное снаряжение. «Ах, а это  что такое?!»
    Я говорю: «А это мы в Индийском океане на траверзе острова Реюньон прямо на ходу были вынуждены погружать водолаза, чтобы он заделал пробоину от айсберга»
    Она: «Ах- ах, чудо-чудо! Как романтично! А можно мне это примерить?!»
    «Да нет вопросов» - говорю я. Поместил её в боты, нацепил нагрудник, на башку – шлем-трёхболтовку. А весит всё это хозяйство будь-будь. Света говорит, что, мол, тяжело, но через шлем оно и не слышно нихера.
    И тут что-то меня дернуло, да и с либидой я уже был не в силах совладать. Толкнул я её в спину  – она в ящик грудью и шлемом упёрлась, а подняться не позволяет тяжесть надетой  амуниции и общая хилось организма, и стоит так в виде буквы «Г».
    Тут уж я не удержался, стянул с неё джинсы вместе с трусами и давай Свету драть: и за Мандельштама, и за поэзию ХIХ-ХХ века в целом, и за все звёзды с романтикой. Она  кричала, конечно, но звукоизоляция у шлема серьёзная.
    В конечном счёте всё закончилось мирно, Света мне даже свой адрес и номер домашнего телефона в Саратове оставила, и попросила о встрече в более спокойной обстановке. При этом она сказала, что эта ночь запомнится ею на всю жизнь.
    Ребятам об этом я ничего не рассказал.

    В тот же день после обеда весь наш экипаж вызывают к коменданту порта. Мы в недоумении -  с чего бы это?! 
    Заходим. Комендант как нас увидел – стал не то, что красный – буряковый. 
    Комендант орёт: «Вашу ж мать!!! Что это такое?! Чего Вам не хватает?! Блядей Вам не хватает?! Идёт утренняя смена на работу и видит - товарищ Костик ебёт с диким усердием водолаза во всей экипировке! Как это понимать?!!! Ладно Костика опознали, но лично я, и вся советская общественность, желаем знать кто?! Кто был партнёром Костика?!!!»
    Ребята, естественно, в непонятках. Смотрят на меня, а я и не знаю что сказать.
    Короче, пришлось мне экстренно уволиться, поскольку в экипаже со мной сложилась «психологическая несовместимость».
    Очень-очень скоро поезд уносил меня в сторону Средней Азии, подальше от моря.
    В Хиве я устроился в мелиоративную бригаду, и почти год прокладывал каналы в пустыне. Потом со скуки я организовал вараньи бои с тотализатором, за что опять был уволен, и уехал в Караганду добывать уголь. Так что Среднюю Азию и Казахстан я знаю очень хорошо, и если какие вопросы возникают по этим регионам – обращайтесь…

***

    Естественно,  вскоре после этого рассказа Злые Друзья организовали Костику письмо от его сына, который с детства хотел стать моряком, и вот его мечта сбылась - он служит на АПЛ «Биробиджан» и через передачу «Найди меня» разыскивает своего непутёвого отца – водолаза.
    На днях у Костика День рождения и Злые Друзья мечутся по городу, чтобы найти настоящий водолазный шлем ему в подарок.
    Пацаны, ну где можно купить шлем-трёхболтовку?