«Жизнь и смерть каждого принадлежит Отечеству»
П.С. Нахимов

В марте 1854 года британский премьер Пальмерстон в письме к лорду-президенту Джону  Расселу изложил свой «прекрасный идеал войны», начавшейся против России.
"Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции. Некоторые из немецких провинций России на Балтике уступаются Пруссии. Польское королевство восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Молдавия, Валахия и устье Дуная передаются Австрии... Крым, Черкесия и Грузия отбираются у России; Крым и Грузия передаются Турции; Черкесия объявляется независимой или соединяется с султаном узами сюзеренитета"
Ясно, что для того чтобы достичь подобный «идеал» Россию надо было не просто победить, а именно разгромить и поэтому предполагалось пригласить на травлю медведя вcю Европу, в первую очередь соседей - Австрию, Пруссию и Швецию.

Реагировали на приглашение по разному. Пруссия отказалась сразу. Восстанавливать Польшу  немцы почему-то не хотели и идея объединения Германии требовала Россию не дразнить. Швеция, к тому времени уже страна второразрядная, воевать соглашалась, но хотела особых гарантий своей безопасности на всякий случай.  А вот  в Вене к войне решили готовиться. Провели мобилизацию, укрепили Краков, построили железку до русской границы через Лемберг, довели артиллерию в Галиции до 600 стволов. И вдруг тоже затаились. Лезть прямо в лоб на корпус Паскевича было страшновато по одной простой причине. Уже сотню лет как австрийцев один на один били все кому не лень, даже турки. Ясно, что для окончательного убеждения  шведов и австрияков требовалась быстрая яркая победа как неоспоримое доказательство русской слабости.     

Сначала возникла красивая идея взять Петербург. На пришедшей в Балтику эскадре союзников в мае 1854 года пусть пехоты было и немного, зато бортовой залп равнялся  1826 орудиям против 1308 у кораблей, бомбардировавших позднее Севастополь. Взятие Петербурга по сути сводилось к подавлению фортов и батарей Кронштадта. Командующий сэр Чарльз Непир так и сказал: позавтракаю, мол, в Кронштадте, а пообедаю в Питере. Однако вид русских укреплений нагнал на адмирала сильную тоску, к тому же выяснилось, что технически отсталая Россия впервые в мировой практике применила новое высокотехнологичное оружие – морские мины. Так что эскадра ограничилась лишь захватом «купцов» и грабежом финских портов при условии отсутствия в оных гарнизона.Поэтому сегодня кое-кто даже трубит о победе на Балтике. Сорвали, мол, планы.. Конечно, как написала по горячим следам «Таймс» «Никогда еще действия такой громадной армады с такими мощными силами и средствами не кончались таким смешным результатом», но правильней говорить тут всё же о ничьей. Прервалась вся русская балтийская торговля и главное, пришлось держать очень крупные силы против возможных десантов. В итоге летом 1854 года основные силы русской армии оказалась скованными между Кавказом, Северо-Западом и австрийской границей, что позволило в сентябре союзникам высадить в Крыму армию вдвое больше русской. Казалось сейчас падет Севастополь и сработает принцип домино. Австрия объявит России войну, затем гарантированно восстанет Польша и выступят шведы. И кто знает, не передумала бы тогда и Пруссия?

    На выбор направления вражеского удара серьёзно влиял момент, о котором сегодня предпочитают молчать. На Черном море флот был сравнительно слаб. Адмиралы Лазарев и затем Корнилов и Нахимов делали всё, что было в их силах, но суть в том, что средства их были весьма ограничены. Главным направлением считалась Балтика, а на юге кто? Турки, регулярно битые с давних времен? Значит, кораблей здесь было раза в два меньше, а казенные деньги вдали от царского ока воровались веселей. Не удивительно, что после разведки боем кораблей союзников с севастопольскими батареями в июне, англо-франки надеялись взять город за неделю. Рассуждали логично, спору нет. К примеру, расположение 610 орудий береговой обороны Севастополя было таково, что позволило англо-франкам в первую бомбардировку сосредоточить все свои 1340 орудий против всего 115 русских. А что ни одна батарея ни на минуту не была подавлена и тяжелые повреждения кораблей заставили навсегда отказаться от идеи атаковать с моря, так то была заслуга не тех, кто планировал и строил, а тех, кто стрелял.

О самой Севастопольской обороне писать трудно, очень трудно. Кажется, тут уже всё сказано. Все и так знают, что почти все было в пользу врага. Самый доступный и дешевый водный путь снабжения принадлежал ему вместе с огромным транспортным флотом, а в Севастополь всё приходилось везти по немногим разбитым дорогам со скоростью 12-15 верст в день  и город испытывал недостаток во всём. Проще простого узнать из Инета о том, что под конец обороны из-за нехватки пороха бастионам приходилось на 10 выстрелов отвечать одним. Даже ленивые слыхали о превосходстве союзников в людях и вооружениях. Штуцера были у половины англичан, у трети французов и у 26 русских на батальон. Мортир, так много решающих при осаде, у нас было стабильно втрое меньше. Всем известно и о бездарности русского верховного командования в Крыму. Адмирал Корнилов даже назвал князя Меншикова в своем дневнике «изменником и подлецом», хотя тот был всего лишь циничным ничтожеством. Реальных шансов деблокировать Севастополь по сути не было по одной простой причине. Независимо от оперативной ситуации как всякий неспособный и бездарный человек Меншиков больше всего боялся решительного действия. Начальный  успех под Балаклавой не был развит из-за простого отсутствия резервов. В Инкерманском сражении резервы вроде как и были, но в бой их так и не ввели и несогласованно пошедшие в бой полки первой линии были отбиты с большими потерями.

Все минусы в Севастополе компенсировались духом войск и ясным сознанием тогдашнего русского человека. В те времена на агитатора за «каждую пядь русской земли»  посмотрели бы как на дурачка, толкующего про то, что помидор круглый, а солнце светит. Для стоявших на бастионах не было разницы между своей родной деревней и крымской степью и отдать врагу эту самую пядь значило отдать сразу всю Россию, целиком и без остатка. Замечали ли вы, что в бесконечных своих войнах русская армия, когда приходилось драться на русской земле, никогда не бежала, хотя поражения порой терпела горькие и тяжелые. Отступали только по приказу, а если приказа не было, то стояли и умирали, ибо мертвые сраму не имут. А в Севастополе и приказам не особо верили. Раз почти взбунтовалась команда матросов, которую после месяцев грязи и крови хотели отвести с батареи на отдых. Выходит, что они и смерти не боялись? Нет, боялись, но знали наверняка, что есть вещи поважнее смерти, иначе больше недели Севастополь действительно не выстоял бы. Понять это проще простого и сегодня. Стоит только взять с полки и прочесть «Севастопольские рассказы». Для меня эти три простые рассказа вообще лучшее, что написано по-русски о войне. Потому что за войной Толстой сумел увидеть тяжелую работу и воспеть ратный труд русского человека. Читаешь и странным образом вдруг начинаешь верить, что если бы учили наизусть «Севастопольские рассказы» в военных наших училищах, глядишь, лучше была бы и наша армия.

А как  всё же быть с теми, кто в стойкости и упорстве видит лишь покорность нерассуждающего быдла и легко отбрасывает живое свидетельство как вымысел, требуя зримых фактов? Они есть, их даже слишком много для формата удаффкома, так что ограничусь историей матроса Петра Кошки, главной севастопольской легенды. 18 ночных вылазок, лично взятые «языки», включая офицеров, почти еженощные личные походы с ножом за трофеями, невероятные приключения - но для Севастополя всё это было делом привычным и не обычный боевой эпизод сделал Кошку знаменитым.
Как-то раз англичане выложили на бруствер полуобнаженное тело погибшего накануне русского сапёра и поставили охрану, ибо выкладывали не просто так, а с цивилизованной идеей поглумиться. Как всё-таки полезно иногда вспомнить с кем воевать приходилось! Кошка, возвращаясь из своего ночного поиска, увидел это, сумел подползти, взвалил тело себе на спину и, прикрывшись им как щитом, добежал до своих под штуцерным огнем. Именно за это дело получил матрос Георгия и именно тогда о нем заговорила вся Россия. Что-то сперло у меня внутри когда я узнал эту историю.
Первый памятник в Севастополе поставили тоже не адмиралам при всем к ним уважении, а матросу Игнатию Шевченко, грудью закрывшем в бою своего офицера. Ваял памятник знаменитый Микешин, автор 1000летия России в Новгороде и Екатерины II в Питере. Тот же Кошка, продав пойманного на нейтралке жеребца, отдал на памятник  вырученные за коня 50 рублей. Выйдя в отставку, он получал 60 рублей пенсии в год как герой и кавалер.

    Чем кончилось осада, знают все. Во время второго штурма, имея более чем трехкратное превосходство в людях и атакуя с дистанции всего в 25 метров, французы смогли взять и удержать Малахов курган. Это был единственный успех союзников в тот день, но успех решающий. Держаться дальше возможно было только ценой страшных и главное бессмысленных жертв и после 349 дней обороны был отдан приказ об отходе на Северную сторону. Про то, как уходили, лучше всего, скупо и без пафоса, рассказано в тех же «Севастопольских рассказах».
«Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимой горечью в сердце вздыхал и грозился врагам».

    Англо-французы за год осады с армией, доведенной под конец до 200 тысяч и невиданной доселе плотностью огня в 150 орудий на километр сумели спасти своё лицо, а русские матросы и солдаты похоронили в Севастополе  планы союзников. Как условие своего выступления  шведы теперь хотели высадки у себя 50тысячной союзной армией, но французы, главные поставщики пушечного мяса, уже  были сыты войной по горло. Австрия тоже воевать не решилась, лишь предъявила России ультиматум, требуя от нее начать переговоры.  Настало время дипломатов, но про Финляндию с Польшей и Прибалтику с Крымом уже никто больше не заикался. Тут надо бы по обычаю сделать выводы и заключения, но это мне будет не по силам. Потому что пока я писал этот текст, лопатил материал и мучился, выстраивая фразы, в голове сначала смутно, а потом всё чётче и яснее вырисовывалась простая и очевидная мысль, что нет у меня права о Севастопольской обороне что-то громко выводить и торжественно заключать и что взамен у меня просто есть долг бережно хранить и вечно помнить.