Было это довольно давно с точки зрения новейшей истории, и произошло с тех пор много событий - рухнула Берлинская Стена. Вслед за ней развалилась Советская Империя. Миграции граждан стали свободными, и евреи уехали в Израиль. А в самом начале перестройки все заграничное заставляло млеть. В Россию шлынули звездинские, шуфутинские и токаревы со своими "галицыными" и "брайтонами".

Среди прочих заграничных товаров в Россию поступил и румынско-французский Борис Рубашкин. Он был снабжен легендой о белогвардейской эмиграции, а всё белогвардейское воспринималось с уважением - сохранили, дескать, на чужбине культуру и традиции, хоть и с акцентом, а говорят по-русски. И Борис Рубашкин попал в струю возвращенцев-великомученников. Я в ту пору был очень молод - учился в средних классах школы, но, несмотря на молодость, почувствовал подвох. Но пока всё нормально, мне просто что-то померещилось.

Борис Рубашкин придерживался классической манеры исполнять жанровые песни. После каждой подборки из двух-трех песен он уходил за кулисы и переодевался. Всё пока что нормально. Но вот в середине концерта он начал сдавать. Видимо, сказался возраст и длительный переезд. Объявили песню "Мурка". "Наверняка, - подумал я, - в своей длительной эмиграции он сохранил какой-нибудь неслыханный доселе исторический вариант этой песни". И вот на сцене появился Рубашкин. Ему показалось, что "Мурку" должен исполнять обязательно морячок. Бог с ним, пусть будет морячок, видимо, это и есть белогвардейско-французский колорит. Но морячок был из английского прошлого (а сейчас уже из позапрошлого) века. На нем была тельняшка, не удерживающая вываливающееся брюхо и берет с помпоном. Борис Рубашкин запрыгал по сцене, изображая предынфарктное "Яблочко". После этого он пропел:

В тъёмном перъеулке
Встръетились два Мурке…

Ну надо же, два Мурке!!!
- Ты кто?
- Я Мурке.
- И я Мурке!

Но всё это ерунда по сравнению с дальнейшими песнопениями румынско-французского белогвардейца. Он решил исполнить главную песню казачества "Любо, братцы, любо!".

Дело в том, что Борис Рубашкин пребывал в уверенности по поводу своего знания русского языка. Понятное дело, что он немного подзабылся, но ведь не настолько, чтоб не попробовать сымпровизировать. Как-то показывали по телевизору мальчика, уроженца Канады, который, никогда не слышав украинской речи, пишет по-украински стихи. Почему бы и Борису Рубашкину не поупражняться в гораздо более знакомом ему русском? И Рубашкин запел:

А пъервая пулья
А пъервая пулья
А пъервая пулья
В ногу ранила конья,

А вторая пулья
А вторая пулья
А вторая пулья
В съердце ранила менья.

Потом суровому белогвардейцу показалось мало двух пуль, и он продолжил описывать неприятности, постигшие всадника:

А третия пулья
А третия пулья
А третия пулья
Угодила в лёб!

Я в ту пору был очень молод, но несмотря на молодость я подумал: "Ну, блядь, и мудак же этот Борис Рубашкин!".

Влад Гринзайд,
Декабрь, 2001.