Во времена массового промывания мозгов, любой нормальный двуногий организм систематически фтыкает, што он не просто так сибе хуй с горы, а, блять, герой Настоящего Американского Блокбастера, в крайнем случае, индо-латиносского мюзикла. Тут вот ебнулась большая железная птица, так что можно представить, во что врубались ее внутренности.
    Во-первых, Капитан и Штурман (или хуй знает, как у них в авиации, допустим что так) сидят в кабине. Капитаном или Штурманом их можно назвать с большой натяжкой, ибо они либо французы – которые мало чем отличаются от чурок, либо бразильцы – а те мало чем отличаются от обезьян. Кароче, кто их пустил за штурвал, неизвестно. Они видят Грозовой Фронт. Оба резко понимают, что облетать его – уйдет дохуя соляры, и придется башлять из премии, а еще понимают, что Герои (а они же, бля, Герои) не ссут, и должны ломиться в самую темную сраку по определению.
     Еще можно охуительно рассказать телкам во время карнавала (или под винишко с марсельезой), как ты такой влетел, да, а там молнии, я «набрать высоту!», ба-бах, высокая облачность, «держать тангаж, бля, а капитан (или штурман) в панике, трясется весь, а я штурвал на себя, и пиздец!».
    Тут в крыло (или еще куда) бьет молния, и обоим становится не до блокбастеров, лишь бы сжать сфинктер потуже.
    В салоне в это время половина пассажиров давит на массу. Но все равно находится пара долбоебов, пристающих к стюардессам: скажите, а что происходит? А почему крыло отвалилось?
    Стюардессы бледные. Салон трясет, все уже проснулись. Немедленно формируется, с помощью какого-нибудь Божьего Одуванчика, молитвенный кружок последнего дня. Божий Одуванчик цинично подумывает об успешно прожитой жизни, и подбодряет всех рассказами что все там будем, в надежде на скорое получение лиры и пары крыльев за достойное поведение. Еще Божий Одуванчик думает, что дети и внуки охуеют от стыда, когда вспомнят, как хотели сдать ее в дом престарелых. Как детишки будут убиваться возле ее фотографии, выворачивать наизнанку локти, и наперебой каяться за недостаточное внимание при жизни.
    Члены молитвенного кружка думают о своем. В основном, обо всякой хуйне.
    Примерно половина пассажиров считает себя атеистами, или еще кем, и стучать лбом в пол отказывается. Зато они все молятся про себя, представляя, как выглядят их Мужественные Лица перед Смертью.
    Еще есть Агент безопасности, сопровождающий рейс. Он тоже храбро сжимает челюсти и жопу, и вспоминает о скорой пенсии, о том, что так и не поймал Бен Ладена и как давал Катюхе в варежку. Когда ему удается разжать сведенные судорогой челюсти, он солидно объявляет – «без паники!».
    Несмотря на увещевания Агента, многие в панику таки впадают. Часть паникеров воет, плачет, пердит и рвет когтями обшивку переднего сиденья. Еще часть штурмует запасы спиртного. Один бегает по салону и орет.
    Агент, вспомнив, что он Агент, и очень крутой, достает ствол, и бьет паникера рукояткой в затылок. Тот валится в проходе, и на него перестают обращать внимание.
    Один чувак, незадолго до вхождения в грозу, закрылся в сортире на перекур. Услышав вопли в салоне, он стремается, что его спалили за курением, и выходит в салон, подготовив речь на тему «я не курю, это из форточки дымом тянет». Выйдя в салон он пугается по настоящему.
    Возле иллюминатора сидит мама с мальчиком. Мальчик смотрит на окружающий их бардак, на завивающиеся листы обшивки на уцелевшем крыле и на вываливающиеся бесполезные кислородные маски. «Что происходит?» - спрашивает он у матери. «Не беспокойся, сынок» - отвечает та, - «просто это твоя первая встреча с судьбой».