ХАЛДЕИ

    Народ подтягивался в кабак где-то в семь-полвосьмого, рассаживался за столики. Столы стояли в три ровных ряда, словно грядки в огороде. Вот в эти полчаса происходила в нашем огороде посевная, грядки заполнялись будущим урожаем, появлялись всходы. Словно диковинными овощами столы-грядки прорастали лысыми и не очень, в причёсках и без, мужскими и женскими головами. Ухаживать и окучивать эти всходы - святая обязанность халдеев.
    Почему профессию официанта назвали этим древним словом я не знаю, тайна сия велика есть!
    За каждым халдеем было закреплено по нескольку столиков, и какого клиента туда посадить, зависело от администратора. Это во многом определяло доход халдея. Впрочем, и способности тоже. Был у нас единственный на кабак халдей-мужчина, Серёжа Рычков, почему-то по прозвищу "Петлюра". Он обладал удивительным талантом так заворожить клиента своей мягкой обходительностью, что у того рука сама отстёгивала лишнее. А если рука почему-то бездействовала, то у Петлюры против этого был целый арсенал ухищрений. Он много рассказывал всяких наёбок, сейчас уж и не упомнить.
    Работа халдея была конечно, и денежная, и престижная, но не из лёгких: двенадцатичасовой, а зачастую и больше, рабочий день, всё время на ногах - в "Шексну" приходило очень много народу на обед из близлежащих магазинов и контор, так что девчонки еле успевали порхать с подносами по залу. А подносы-то тяжеленные - я всё удивлялся, как они могут вместить на него такую кучу тарелок, да ещё и не пролить!
    Эти обедавшие "на чай" почти ничего не оставляли, но потом и от этого контингента появилась польза.
    Дело в том, что во время горбачёвской антиалкогольной кампании была установлена норма: сто грамм водки на человека. За этим следили строго, проверяли счета, сличали количество съеденного и выпитого, снимали остатки с буфета.
    В первое время сверх этой сотки водяры и не давали. Народ сидел трезвый, злой и жадный: нашему же человеку этого только на одну ноздрю нюхнуть!
    Все приуныли - и клиенты, и халдеи, и мы, но выход всё же нашёлся: выручили "обедники". Тем, кто приходил днём пообедать перестали закрывать обеденные счета. Торопящиеся обеденные клиенты внимания на это не обращали. Вечером в каждый счёт вписывали по сто грамм водки и выносили её в зал на "законных" основаниях. Естественно, не каждому - проверяющих высматривали зорко, хотя об их появлении, как правило, узнавали заранее. В общем, чтобы нормально посидеть-выпить, надо было ещё халдея уговорить, заинтересовать.
    Даже если я сам себе хотел купить в буфете водки, сперва должен был договориться с кем-то из халдеев, чтобы на кого-то её расписать. Короче, без них - никуда...
    То, что по бумагам выходило, что в обед каждый посетитель захуяривал по сто грамм водки, борцов с алкоголем не волновало вообще.
    Постепенно жизнь вновь наладилась, только работы халдеям стало гораздо больше: такая уйма писанины, рассчёты! Но всё окупалось...
    Была у нас такая официантка - Танюшка Тихомирова. Особой красотой, мягко говоря, не блистала, но была доброй, отзывчивой, а ещё невезучей. Всё время с ней происходила какая-то хуйня: то сама обсчитается, то клиент свалит, не рассчитавшись, то опоздает, или не в свою смену припрётся на работу. Полоротая, в общем девушка.
    Так вот, ей всё нравился один представительный господин. Он заходил в кабак нечасто, раз в месяц, или около того, и Таня всегда просила посадить его за её столик. Уж как она его обихаживала, как смотрела, а этот козёл на неё - ноль внимания! В один жаркий июльский вечер господин с компанией отдыхал в нашем кабаке. В зале стояла сущая парилка, все остались в одних расстёгнутых рубашках, но господин на то и был представительным - он так и сидел в дорогом кремовом пиджаке. Ясно дело, что Танюшка вилась вокруг их столика! Господин спросил шампанского, и та со всех ног пошуршала в буфет. "Шампанское" в тот вечер там являло собой какое-то хрючево под названием "Красное игристое".
    Как бы то ни было, уже минуты через две Танька, лучезарно улыбаясь, уже открывала эту бутыль для господина. Пробка никак не давалась, Танюха, всё так же лыбясь, обхватила поплотней горлышко и склонилась над фляжкой...
    Мощный хлопок и визг "Ой, блядь!" прозвучали одновременно. На потолке якро рдело метровой величины пятно, обильно стекая красными каплями на кремовый пиджак. По залу в звонкой тишине скакала срикошетившая от Танькиного глаза пробка. Сама же она, прикрыв одной рукой пол-лица, другой тщетно пыталась заткнуть тугую и упругую струю. Красная пена с радостным шипением вырывалась из-под ладони наружу.
    Через три минуты на столе меняли скатерть и сервировку. Через пятнадцать - уж и позабыли об инциденте. Господина больше у нас никто не видел. Танька с фингалом две недели простояла на мойке посуды.
    Пятно на потолке красовалось до осени.

КЛИЕНТЫ

    Туалет у нас был свой, служебный, в глубине кухни. Но часто девчонки запрутся там по своим делам, что просто не дождаться их оттуда. Приходилось идти в общий. Хоть и западло чуток.
    Вот захожу туда как-то раз, смотрю - какой-то молодой бугай метелит полковника. Мне то что, прохожу по своему делу. Во пока стоял, ссал, начала во мне злость и обида, что ли в душе закипать за того полкана. Видно, что пиздят его ни за что, а он стоит как груша для битья, только закрывается так вяло, пассивно. А здоровячок хорошо его мутузит, видно накипело за армейские годы. Полкан стоит, только утирается, армея, хуле! И вот такая пока стоял я у унитаза злость меня разобрала, что подошёл я к ним и вкатил пару раз этому бычаре в грызло: "Хули ты стоишь-то, - говорю, - офицер, ёб твою мать!"
    Здоровячок-то вроде и попёр на меня, а ударить боися, приссал от неожиданности. Надо сказать, что сцена получилась комическая - весил-то я тогда шийсят кило от силы. "Суповой набор" было моё прозвище. Это, блядь, тогда в продаже кости, добела от мяса очищенные так назывались.
    Тут подоспел Шабанов, загасил конфликт, да мне и похеру было. Валька мне потом пиздюлей вставаил - нехуй в клиентские разборки встревать. Правильно конечно.
    Что я тогда за вояку этого вступился? Не знаю, до сих пор не знаю, зачем я так поступил. Уж больно жалок он был, что ли...
    Вообще мы их как-то и не уважали, и недолюбливали. Не за что было: придут, нажрутся, песен не заказывают. Бывало и вовсе припрутся в сапожищах да в полевой форме. Один, помню так нажрался, что еле потом шёл по улице. А на боку - пистик, кому надо, дай по башке, да забирай!
    С ментами мы общались больше, в основном с ППСовцами, сержантами. Они заходили за вечер не раз, проходя свой маршрут. Почти всегда пропускали по рюмашке. Помню, был там клоун такой - Гриша-мент, так и звали. Простой деревенский парень. Как-то раз так набрался, что мы полчаса всем кабаком угорали, как он, изо всех сил держась за подоконник поочерёдно пытался поднять с пола то фуражку, то рацию. Как только захватит одно, тут же ёбнется другое. Наконец и сам скопытился на пол, когда отпустил подоконник. Мы его потом своим же сдали, чтобы увезли от греха подальше.
    Менты иногда приходили переодетые в гражданку, устраивали махач с вояками, отводили душу. Не любили они друг друга обоюдно, но менты, как правило, заводились первыми. Среди них, помню, здоровый один был сержант, схлестнулся вечером у кабака с армейским капитаном. А тот низкого роста, узкоглазый, типа якута, худенький. Хоть и огрёб он тогда по полной программе, но тоже себя показал. Ментяра ему наебнёт, Якут отлетит метра на три, но всё равно поднимается и прёт на мента вновь, а у самого уж вместо рожи - месиво! Упрямый такой боец, Якут этот, до сих пор у меня память о нём уважительная...
    Недели две после этого не появлялся, потом пришёл, глаз вовсе не видать: не якут, а чукча в квадрате!
    Из хороших клиентов были ещё шабашники, маляры-белорусы. Человек пятнадцать их ежегодно приезжало к нам красить фасады домов. Работали как проклятые, но и зарабатывали, видно, хорошо. Заказывали песен немерено, в основном "Песняров". Гуляли широко - один, помню, уж пьяненький сидел в компании, уронил фужер на пол. Ни слова не говоря, достал тугой лопатник, хлоп на стол четвертой, и дальше сидит, как ни в чём не бывало.
    Зачастую пьянка с ними продолжалась далеко после закрытия кабака, на аллее по улице Верещагина. Я так и прозвал эту тусу - клуб юных верещагинцев. Набирали бухла, оккупировали на аллее пару скамеек. Народ приходил, уходил, подтягивались музыканты с других кабаков, из ниоткуда появлялись девчонки, становилось всё шумней и веселей. Прохожие обходили аллею стороной, а менты не совались, знали, что у нас всё по-хорошему.
    Бригадир был у этих маляров мужичок невысокий, крепкий, держал их строго: чуть что - по ебальнику и на мороз, домой!
    А иначе - как? По-другому этих гулеванов утром на работу и не поднять.
    Был у него свой прикол - как выпьет, начинал из бравады разгрызать лезвия бритв, разжёвывать стаканы. Ладно бы тонкостенные, их любой разжуёт, так этот и гранёные грыз на спор: сперва зубами разломает, во рту перемелет и потом выплюнет всю эту стекольную массу.
    Наутро идёшь, бывает по аллее - на ветках стаканы нанизаны. А чего жалеть, их никто в кабаке не считал.
    Были ещё в постоянных клиентах шулера. Эти тоже хорошо башляли. Они неподалёку собирались частенько, играли крупно, даже из других городов люди поиграть приезжали. В кабак они ходили, как на работу. Собирались пораньше в фойе и для разминки "заряжали" деньги: в основном червонцы, четвертные. Брали по одинаковой купюре и сверяли номера - по сумме цифр, по первой, по последней...
    У кого итог больше, тот забирал выигрыш. Тоже как-то мухлевали, ясно, что денежки приготовлены заранее.
    Вообще приколов знали много. Ну, самое простое это "кровавая мэри", когда по ножу на дно рюмки с водкой опускали томатный сок, и скрип по грани фужера. Я сам так и не научился извлекать этот звук, но, когда это делал кто-то другой, уши закладывало от этого гула. Самое прикольное, что почти невозможно понять, кто это делает: сидит человек, беседует с дамой, слегка покруживает пальцем по краю фужера...
    Были и поинтересней фишки, типа установить на гладкой скатерти бутылку водки под углом в сорок пять градусов, называлось "пизанская башня". Там под скатерть спичка подкладывалась, на неё бутылка и опиралась. Или как-то две вилки по-хитрому ставили на горлышко бутылки, что казалось, будто и вовсе нереально такое равновесие удержать! Можно ещё было на спор наполнить водкой перевёрнутый стакан. Водка наливалась в тарелку или блюдце. В стакан, как в медицинскую банку, заносили на миг зажженную спичку и быстро ставили его в тарелку. По мере остывания воздуха стакан засасывал в себя водку. Главное было вовремя перевернуть эту тарелку.
    Да много ещё чего, всё разве упомнишь!
    Были ещё весёлые ребята с "Волго-балтов", таксисты, да мало ли кто ещё мог залететь с денежкой на огонёк!
    Хуже всех были так называемые блатные. Нет, не с зоны, те ребята нормальные, а всякие там начальнички-директора, завы, замы и прочие мухоморы мажорные.
    Шабанов так и говорил в такие дни: "Чуваки, сегодня Парнас не берём!"
    Ну, и не брали, работали строго по "чертежу". Они там подопьют, подходят, чтоб им песенку слабали, ан нет: "Мы работаем по утверждённому отделом культуры репертуару"... "Извините, мы денег не берём!" И так далее.
    Начинались там всякие обиды, претензии, но чаще всё-таки соображали, передавали деликатно денежку. Или от мэтра настоятельная просьба приходила.
    Недаром говорят, что выпивка обнажает всё скрытое, подавляемое в душе: никто, нажравшись, не вёл себя так безобразно, как эти властишку имущие. И выпьют-то на копейку, а понтов - на рубль! А другие наоборот, становились эдакими свойскими, запанибрата парнями, да только видно, что позёрство это всё.