Попасть в кабак было мечтой любого нормального советского музыканта. Во всяком случае, начинающего, типа меня в те годы. Было невероятно сложно войти в ту систему с улицы. Люди держались за хорошую работу крепко, и места освобождались нечасто, на короткое время и, в основном, для своих же.
    Музыка, ну, такая, любительская, на бытовом уровне, существовала тогда в трёх видах. Кроме кабака, можно было играть в самодеятельности в Домах культуры или в цехах на предприятиях при профсоюзном комитете. Денег там, конечно же, не платили, если и была какая-то аппаратурка, то самый примитив, какой можно было выписать в тогдашней торговле: всякие там "Радуги", "Электроники", "Форманты" и т. д.
    Занимались для себя, как могли, изредка надо было после какого-нибудь нудного цехового собрания дать небольшой концертик для обеспечения явки. Летом через профком приходила разнарядка, по которой надо было несколько раз отработать на агитплощадках.
    В каждом микрорайоне были выстроены небольшая сценка с десятком лавочек перед ней. Появление вокально-инструментального ансамбля, как мы тогда именовались, вызывало настоящий фурор - сбегались все окрестные дети, собаки и пенсионеры. Сперва какие-нибудь дядя или тётя зачитывали им лекцию о вреде пьянства или там об очередных происках империализма, затем мы исполняли пять-шесть песен популярной советской эстрады. Тогда вовсю гремел Д. Тухманов, особенно диск "По волне моей памяти".
    Гремел  и в прямом смысле: было суперкруто, если позволяла техника, поставить колонки в открытое окно и захуярить музыку на полную громкость.
    Я тоже как-то попробовал. Выставил в окно старенькую радиолу с динамичком ватта на четыре и врубил пластинку Дина Рида на английском(!) языке. Вышел во двор, но доносящиеся с моего пятого этажа хриплые звучочки особо не впечатлили. Больше я так не делал...
    Заработать же можно было, играя на свадьбах по столовым и кафе. Договаривались с заведующими столовых, оставляли телефончик, кроме того, самой лучшей рекламой служили, конечно же, слухи.
    Был такой период, что по выходным дням дешёвый общепит у нас в городе практически отсутствовал - все столовые были закрыты "на спецобслуживание". Так официально называлось проведение свадеб. В хорошие столовки, где получше и интерьер и кухня, надо было записываться заранее, т.к. существовала даже очередь. У нас тоже имелись свои любимые и не очень заведения. Зависело это от того, можно ли подъехать к дверям поближе, на первом или втором этаже свадьба, чтоб меньше таскаться с аппаратом. А в столовой  5 туалет почему-то располагался внизу, в подвале, куда вела крутая, как на корабельный трап, лестница. Не было случая, чтоб под конец вечера кто-нибудь не ёбнулся с неё по пьяни.
    Была пара столовых с большим залом и высоченными, пять - шесть метров потолками. Одну потом снесли, а другой хватило для размещения двухэтажного рынка уже в наши, постсоветские времена.
    Теперешнему взгляду даже непонятно, зачем было строить таких монстров только для того, чтоб какие-нибудь работяги забежали туда минут на двадцать перекусить да раскатать бутылочку портяшка. Распивать было запрещено, поэтому откупоренную бутылку аккуратно помещали в косой карман штанов. Разлитие происходило под столом: к торчащему горлышку подносили стакан и чуть приподнимали ногу. Буль-буль, и готово. Стакан портвейна на столе неотличим от стакана чаю.
    Вот в такой-то столовке я и обосрался жутко, играя на свадьбе впервые в жизни. Звук таким эхом летал по залу, что я не только свою гитару не слышал, а вообще поначалу ничего не мог понять в происходящем с непривычки. Вокалист, не отрываясь от микрофона сделал мне такую гримасу, что я увернул ручку громкости и кочумал всю песню, для  вида брякая по струнам. Впрочем, через какое-то время освоился, даже на деньги не наказали...
*  *  *

    За свадьбу музыкантам платили от семидесяти до ста и даже ста двадцати рублей. Всё зависело от того известен коллектив или нет, играть только в субботу вечером или ещё и с утра в воскресенье, уровень столовки опять же, ну и просто от степени нахальства и жадности договаривающихся сторон.
    Непременно обговаривался отдельный столик для музыкантов. Поближе к аппарату, в уголке. Это условие было обязательным: стрёмно сидеть за общим столом с незнакомыми пьяными людьми - это раз, и был ещё один момент - это два. Во время работы мы почти не выпивали. Отыграв первое отделение, садились за столик. Там уже стояла бутылка водки, закуски всякие. Выпивали и оставляли недопитыми грамм сто. Через какое-то время к нам подходили или заказать песенку, или подвыпившие родители хотели излить душу, или ещё кто, но реакция была почти всегда одна: "Ой, у ребят совсем нет выпить!"
    Приносили водку, мы её скоренько убирали с глаз долой, оставляли ту, недопитую и всё повторялась вновь. Набиралось прилично, по одной - две бутылки на рыло, а было нас пятеро. Однажды за два дня свадьбы увезли двадцать бутылок одной только водки, а ещё вина и шампани. Рассовывали куда могли -  в колонки,  в барабаны, в ящик для проводов. Аппарат тогда увозили с особой аккуратностью.  А доставить и увезти его в то время было существенной проблемой. Я нашёл такой выход. Садился в рейсовый автобус на предпоследней остановке. Это, как правило, был раздолбанный ЛиАЗ по прозванию "скотобаза". Пока но полз до конечной, договаривался с водителем. Высадив пассажиров, тот ставил табличку "Заказной" и за три - пять рублей мы ехали куда надо. У нас база была на металлургическом заводе. Сейчас там охрана, досмотр, все дела, а тогда - заезжай, увози, привози. Просто сказал, что из РМЦ - и все дела.
    Однажды, разгрузив там аппаратуру, услышали странный писк. Что,  где? Нашли в басовой колонке трёх только что родившихся котят. Мы тогда играли два дня, ночью в обитую изнутри поролоном колонку забралась столовская кошка...
    Она потом удрала, а котятам деваться было некуда, им, бедным, несколько часов елозило по ушам буханье бас-гитары. Жалко их было, я одного забрал к себе, пытался кормить из соски, вставал среди ночи как к ребёнку, а он всё равно умер через пару дней. Я похоронил его в клумбе во дворе.
    Нам тогда было по семнадцать - восемнадцать, жили по домам у родителей, поэтому все заработанные деньги тратили на аппарат - микрофоны, примочки гитарные, динамики. Несколько динамиков спиздили, работая в кинозалах. Они тогда ценились, КинАПовские динамики, тридцатьвторые особенно.
    Я вижу сейчас, что в конце семидесятых была странная ситуация, на многое смотрели как бы сквозь пальцы. Мы на государственной аппаратуре, в государственных столовых зарабатывали в свой карман "нетрудовые" доходы и нам за это ничего не было. Да что там свадьбы, происходило и не такое!
    Не знаю, что за умный человек придумал эту схему, но особой тайной она не была, раз о ней прознали даже такие солобоны вроде меня: в ДК и профсоюзные организации стало возможным приобрести настоящую фирменную аппаратуру! Даже мне удалось купить в наш коллектив при РМЦ, гэдээровскую органолу (блять, слова-то какие забытые!) "VERMONA".
    Как научили, сперва я договорился с бухгалтерией о покупке за три тысячи двести полновесных соврублей якобы сданного в комиссионный магазин инструмента. Затем отправился в комок, оформил справку, что я сдал им эту "Вермону" на продажу, выписал счёт и отнёс его на оплату в ту же бухгалтерию. Знамо дело, что всё это происходило только на бумаге, но комок получал премии и проценты с оборота и охотно пошёл на эту липу даже со мной, человеком с улицы.
    Профком перечислил деньги, через недельку я, как сдатчик "проданного" товара получил в кассе магазина три тысячи наличными. Двести рублей магазин забрал себе. Я ТАКИХ денег не держал в руках никогда, десять банковских пачек трёхрублёвок! В 80-м году это были для меня просто неимоверные деньжищи...
    Вот с этого момента и начиналась самая лажа - я становился преступником, да ещё каким! Хищение государственных средств в особо крупном размере. За это по закону могла бы быть и "вышка", во всяком случае, сел бы надолго.
    Кто-то попроворней ехал с полученными таким образом деньгами к фарцовщикам в Ленинград или Москву, с выгодой для обеих сторон, а я был глупый, молодой и честный. Я все деньги отдал одному из местных наших "жучков", и два дня спустя он привёз мне вожделенный инструмент. Его поставили на учёт, кисточкой с белой краской, коряво вывели с боку инвентарный номер (так было жалко портить инструмент!) и я перестал быть преступником.
    Закончилось всё как всегда - сгубила жадность. Где-то через полгода-год через комок попытались провести товара по слухам - на несколько десятков тысяч. Никто не сел, но лавочку прикрыли.
    Я думаю, что наверху уже в те времена начинали пилить вдоль и поперёк, поэтому и на нас, внизу копошащихся,особого внимания не обращали. А может просто повезло?

*  *  *


    В 80-м году я закончил ПТУ и, чтобы не идти в амию, поступил в местный пединститут. Мне нужен был год для подготовки к поступлению в музыкальное училище.
В институте почти не появлялся. Приходил, списывал у девчонок. На сессии высшую математику сдал с шестнадцатого раза, когда окончательно заебал препода и он позволил мне нагло списать, пообещав к концу года отчислить.
    Брал уроки, ходил на подготовительные курсы. Там ещё те долбоёбы были неадекватные, но о них - позже.
    К тому времени наша самодеятельность развалилась: двое ушли в армию, басиста забрала жена. Уходя, он великодушно не стал забирать свою "Музиму" и аквалазер.  С цеховым профкомом я разругался, за это мне не позволили забрать купленную на наши деньги аппаратуру.
  Как-то раз воскресным ранним утром я пришёл в общагу, где жил зав. красным уголком цеха. Он дрых, отравляя всё вокруг мощным вчерашним перегаром. Я вытащил у него из кармана ключи, поехал на завод и через дыру в заборе вынес всё наше и спиздил самое ценное ненаше. Потом был скандалец, бОльшую часть ненашего пришлось вернуть. Как бы то ни было, у меня образовался на руках кое-какой аппарат. Недостающие барабаны я под залог паспорта арендовал у Деда (был такой у нас музыкальный жучок). Через полгода Деда за что-то привлекли, паспорт мне вернули в ментовке, а барабаны остались.
    Вот тогда-то я и сел в первый свой кабак.
    Бывают такие заведения, что как с самого открытия прибъётся к нему всякая местная пьянь да шелупонь, так не согнать её потом, что ни придумай. Нормальный человек заглянет раз в эту, блядь, берлогу и больше туда ни ногой. И стоит вечером кабак почти пустой, при том, что в другие кабаки в это же время не пробиться.
    У нас в городе таких было два: "Медведь" и "Садко". Вот в "садок" я и сел. Вспомнить особо нечего. Редко бывало больше ползала народу.  Официантки зачастую пьяненькие, бывало выходили на работу и с фингалом.
    Запомнился зимний вечер, совершенно пустой зал, официантки бухают на кухне. Заходит весьма приличный человек, озирается удивлённо. Мы сидим в маленькой каморке для музыкантов, дверь выходит в фойе.
    - Вы проходите, открыто, - говорю я ему. Он садится за столик, долго ждёт.
    - Тома, у тебя клиент! - кричит наконец-то гардеробщица.
    - Ну и хули, раком теперь стоять! - на весь зал орёт пьяная Тома из кухни.
    Пол, выложенный мелкой кафельной(!) плиткой гулко цокает - человек уходит.
    Через полгода в "садке" сменился директор. На его место пришёл бывший официант, а до этого музыкант по прозвищу Вова-кислый. С Кислым стало чуть веселей, он сумел выбить треста столовых и ресторанов снабжение получше, стремился чего-то достичь. Регулярно начало появляться пиво, пошёл народ, чуть поднялся парнас.
    Помню, особенно много было народа в дни похорон Брежнева. Мы тогда пришли работать, а нам сказали, что в стране и мире траур, и играть нельзя. Сидим в каморке, и как назло, то один, то другой, то с трёхой, то с пятёркой - сыграй да сыграй! Да и хуй с ним, с трауром, не пропадать же деньгам!
    Весело так слабали, задорно. Минут через пятнадцать, правда, приехала милиция, но ничего, обошлось. Просто заставили собрать инструмент и под их присмотром покинуть кабак. 
    Но всё равно, репутацию дыры не смоешь ничем. Кислый потом ушёл, кабак переделали в пивбар, нас сократили. Так бесславно и сгинул этот ресторан - "Садко".

*  *  *


    К тому времени я уже учился на первом курсе музучилища, на отделении струнных инструментов. Музыкант - тогда это было круто! Обращались друг к другу не иначе как "чувак", "чувиха", или просто "п-с, п-с-с!". Это "п-с-с" хорошо была слышно на сцене, когда вокруг гремит музыка. Кстати, симфонический оркестр создаёт звуковое давление будь здоров! Уши глохнут, как на рок-концерте.
    Были и другие сленговые слова и выражения типа: "Чуваки, давай кочумнём и поберляем". Это означало предложение сделать перерыв в музицировании и чуток подкрепиться.
    Если раньше, будучи в цеховой самодеятельности, мы варились в собственном соку, почти не общаясь с другими музыкантами, то теперь мой круг общения значительно расширился. Больше всего пацанов было на отделении духовых инструментов, с ними я сдружился, стали приглашать отбацать на большом барабане на демонстрации или жмура отнести. А в восемьдесят втором году Боба организовал "Джентри - джаз". Вот с него-то всё и началось, но сперва надо немного рассказать о Бобе.
    Что по-настоящему его звали Сашка Смирнов, мало кто и знал. Бобой его назвал Саня Башлачёв за схожесть по понтам с Бельмондо в роли Боба Сент-Клера. Был такой фильм культовый - "Великолепный", смотрели его по многу раз. Особенно на ура прокатывала первая полоина фильма, где "всё круто". То, что это кино на самом деле пародия на западные фильмы, что оно по сути их высмеивает, мы постичь не могли из-за отсутствия первоисточника. Всё принимали за чистую монету - там красиво и круто, а тут - совок, бля...
    Это сейчас блевать давно тянет от голливудщины...
    Короче, Бобу можно было узнать, даже не зная его. Он носил круглые джоноленноновские очки, летом шляпу-канотье и жилетку с манишкой, зимой - чёрную широко-широкополую шляпу и длинное, до пят, чёрное же пальто. Аристократ, да и только, ещё и играл на саксофоне. Не знаю как где, а в нашей провинции такой выебонистый стиль в восемьдесят первом - это было что-то!
    Мне эта хуйня тоже запала в душу. Купив в магазине самую большую чёрную шляпу, я целый день горячей водой и утюгом вытягивал ей поля. Получилось что надо, иначе бы её не спиздили у меня потом из раздевалки в музучилище.
    Ну, стали собираться репетировать, выступать понемногу. В стране-то джаз был, а вот у нас в городе его как-то не было. Стал я мелькать, понемногу примелькался, что есть вот такой гитаристичек в городе.
    Несколько раз разрешали нам порепетировать в городском ДК, тоже культовое место тех лет - как же, "Рок-сентябрь"! Когда они играли, на танцы было не попасть, билеты перепродавали из рук в руки. Там была лучшая по тем временам аппаратура и музыканты. Славка Кобрин, гитарист, больше тяготел к ритм-энд-блюзу, поэтому любил жёсткий "овердрайв". Мне всегда больше нравился более певучий звук, как у Брайана Мэя из "QUEEN", но всё равно я, первое время особенно, смотрел на него словно на инопланетянина какого. Даже стеснялся лишний раз взять в руки свою "Музиму".
    К тому времени доброго дедушку Брежнева сменил суровый дядя Андроп. В воздухе добавилось морозца, прочно укоренились термины "нетрудовые доходы", "империя зла", "идеологическая пропаганда". Раз в неделю всё наше училище собирали в актовом зале, и очередной лектор из общества "Знание" рассказывал нам, как там плохо и здесь хорошо. Хорошо помню, как говоря об угнетениях ипериализма, один попизделся до того, что в Японии девочек-подростков заставляют целыми днями вручную(!) собирать электронные микросхемы. Вот именно, блядь, девочек, именно подростков: ведь у них тоненькие пальчики, а эти схемы такие, нахуй, маленькие...
    "Но! - заключил он, - у нас такого быть не может! Наша промышленность в микросхемах не нуждается!"
    Такие вот были мудаки.
    Днём по городу начали ходить группы из каких-то дружинников, что ли, заходили в кафе, или в парикмахерскую, к примеру, и спрашивали оторопелых посетителей, типа: "А чой-т это ты тут делаешь в рабочее время, гой еси добрый молодец? Покаж-ка докУмент".
    А в нашем-то городе чего спрашивать - полнаселения по сменам работало...
    Это я к тому, что до сих пор не понимаю, как в этих условиях сумели в мае 83-го устроить настоящий рок-фестиваль в лесу, под городом на базе отдыха.
    Записался на него и "Джентри-джаз".

*  *  *

    Наверное, это прокатило под флагом "контрпропаганды". Вот такое было слово тогда в обиходе, хуй выговоришь с первого раза. Может, решили ударить нашим, савецким роком по ихнему, империалистическому? Не знаю. Но этот фестиваль - "Городище - 83" - проводили именно под опёкой властей. В жюри находились представители от горкома комсомола и от органа городского кома партии, газеты "Коммунист", тов. Башлачёв А.Н.
    Нас завозили на автобусах. Внутрь никто не заглядывал, сумки не шмонали, поэтому задача провезти как можно больше тёлок и кира была решена успешно.
    "Джентри-джазу" повезло - видимо, исходя из численности коллектива, нас определили в шикарный Дом рыбака. На втором этаже его были комнаты, а внизу, на первом, огромный зал с камином, большой стол и лавки по бокам. Малость прихуев от этого великолепия, с победным кличем мы по-быстрому закинули в комнатки инструмент и принялись накрывать стол...
    Дальнейшее я, ребята, если честно, помню смутно и мало. Осталось что-то в коротких фрагментах: вот кто-то спьяну упал жопой в горящий камин. Вот я иду по лесу, а все ищут какого-то Шабана. Вот уже светает, я бреду к нашему дому, падаю и вижу на фоне блеклого весеннего рассвета две смешные, нелепые фигуры. Мне навстречу идут Саня Башлачёв и Юрка Сорокин.  Идут в обнимку, Сорокин ростом под метр девяносто, Башлачёв - где-то метр шестьдесят, шестьдесят пять. Пат и Паташон. Клоуны Рыжий и Белый...
    Саша заходится в пьяной истерике: " Юра!... Блядь, Юра, где мы живём?!... Я, нахуй, хочу спать!... Юр-ра!!"
    Сорокин меланхолично его успокаивает: " Санёк!... Не с-сы, щас придём... С-саня, нам в консе консов, похуй, де спть!"
    Мне смешно, но мне не до смеха. Я тоже не знаю, куда мне идти...Потом я попадаю в чьи-то руки... Какая-то чувиха... Теперь-то я знаю, что это была моя будущая первая жена...
    Ещё я помню, но не помню, когда именно это было - мы в комнате с Лёшкой - тромбонистом. Лежим каждый с тёлкой на своей кровати. Мне неловко начинать что-то в их присутствии, им, наверное, тоже. Так и прохихикали глупо до самого солнца. Потом все уснули...
    Утро. Понятно дело, что утром была мёртвая тишина. К обеду ближе началось конвульсивное броуновское движение. Надо разыгрываться, настраиваться. Бережно неся пульсирующую болью голову, я побрёл по лесу к сцене. Там, на пригреве солнышка, тепло и хорошо. Ребята ставят в колонки новые динамики. Ух, ты, "эчейчи", круто! Я присаживаюсь рядом - если не шевелиться, репа почти не болит. Один, с паяльником в руке, по свойски протягивает мне бутылку портвейна: "Глони, чувак!"
    От одного его вида тянет блевать, но отказаться считаю непрофессиональным. Пью. Туда - сюда... Всё-таки туда...К головной боли добавляется пьяная карусель. Если закрыть глаза, то качает и лёжа. Отъезжаю на какое-то время. Прихожу в себя, когда зовут на обед, по нашему - "берлять".
    В столовой дородные, правильно воспитанные жещины смотрят на нас из-за раздачи с немым ужасом и негодованием. Я не помню деталей, но вели себя развязно и глупо. Помню массовое исполнение "соло гранёного стакана". Оно действительно исполняется при помощи стакана.
    Всё, время! Стягиваемся к сцене. Перед ней огромная толпа. "Рас-с, Рас-с,.. Рас - два!" - настраивают микрофоны. Всеобщая суматоха - все в последний момент вспомнили, что что-то забыли. От этого лёгкий мандраж, в который раз проверяю гитару. Слава те яйца - мы не первые, а наоборот, ближе к концу. Подходит Слава Кобрин, смотрит не на меня, меня для него нет. Смотрит на мою гитару, мощится: "Ладно, возьмёшь мою!"
    Без сожаления засовываю свою старенькую "Музиму" в чехол, беру с трепетом его инструмент. По моему, это была "Джонни Про - 2".
    "Ну, ты это, смотри, осторожней!" - он просто не хочет втыкать гитару непосредственно перед выходом. Лучше, когда она уже в работе.
    Выходим. Начали. У меня там всего-ничего, коротенькое соло. Остальное, как принято говорить, "аккомпаминет". Лишний раз убеждаюсь, что лучше инструмент плохой привычный, чем хороший непривычный: пару раз незаметно для публики лажаюсь. Всё, поклон, уходим. За сценой, радостные, поздравляемся, решаем как и где отметить это дело. Я делаю круг по лесу, захожу со стороны зрителей. Как раз выходит "Сентябрь". Уровень децибел сразу возрастает - звукооператором Юра Сорокин, своих не подведёт. За столом жюри вижу опухшую, бледную, с мешками под глазами рожу. Башлачёв, похоже, так и не нашёл, где уснуть. Вновь смотрю на сцену - здорово, неужели я тоже только что играл на этой гитаре?!