Спать мне не хочется, и я фантазирую дальше. Люськина попка превращается в карту, ручкой отмечаю на левой ягодице точное местонахождение Башни. На правой ягодице пока еще хозяйничают вражеские силы. По центру между ягодицами проходит линия фронта.
    В новом обществе не все так гладко. Повсюду грязь, кровь на остывших трупах и ярко выраженные признаки вселенского бардака. Хаос ради хаоса, об этом Лимонов мечтал всю жизнь. Ночью наши мальчики делают вылазку во вражеский стан. Возвращаются в Башню-штаб с богатой добычей. Бывший министр экономического развития, министр здравоохранения и супруга московского мэра в жокейском одеянии.
    В огромном зале горит камин. На полу ковры. На столе цветы, фрукты, - все, как полагается во время боевых действий. За столом два верховных главнокомандующих сил сопротивления и революционных преобразований. Ноги в ботинках на высокой шнуровке гармонично дополняют лоскутные пиджаки национальных героев. Поверх пиджаков патронташи и грозди «лимонок» - гранат «Ф-1». Лимон свои ноги задрал и деловито разместил на столе, среди цветов, фруктов и бутылок с «Хеннеси», - одну из бутылок держит в руках и временами отхлебывает прямо из горлышка. Сухой закон, но нам-то, понятное дело, можно.                     
По периметру зала, широко расставив сильные ноги, стоит личная охрана главнокомандующих – фигуристые серьезные девки в кожаных комбинезонах, с укороченными «АКээмами».                                          
Лимон от радости встает, ставит бутылку на стол, потом снова берет, отхлебывает и снова ставит, великодушно и гостеприимно разводит руки в стороны:
    - Дамы и господа, добро пожаловать в нашу скромную обитель!
    Я про себя ухмыляюсь: ну и сказанул, Лимон! Шикарную Башню из слоновой кости, на время ставшую штабом, он называет скромной обителью!
    Особой радости на лицах пленников не наблюдается. Затравленно озираются и с испугом косятся на нашу личную охрану. Особенно нервно ведет себя бывший министр экономического развития. Ссутулился, чтобы казаться меньше, дрожащие руки то прячет в карманы, то теребит ими свою пижонистую бородку.
    - Подойди! – приказывает ему Лимон.
    Нехотя, человек в грязном, но дорогом костюме, розовой рубашке и при галстуке, подходит.
    - Покажи руки!
    Человек послушно протягивает дрожащую руку.
    - Другую!
    Человек протягивает другую руку.  Лимон смотрит на часы на запястье, а человек, заикаясь от волнения и страха, поясняет:
    - Это копия. Дешевка.    
    - Привести эксперта, - приказывает Лимон, и его слова вызывают ужас на лице бывшего министра.
    Эксперт, старый еврей со стеклянным глазом, лишь бросив мимолетный взгляд на часы, тут же называет редкую марку, количество бриллиантов и изумрудов. Корпус из металла внеземного происхождения и цена – четыре с половиной миллиона долларов.
    - Я же говорю, подделка… То есть я не знал, мне сказали…
    - Ну да, - ухмыляется Лимон, и декламирует старинную частушку: - Граждане, ограбили меня! В кармане было три копейки, а стало три рубля!
    Смеются все, кроме личной охраны, продолжающей сохранять серьезность. Улыбается даже жена мэра.
    Напевшись, Лимон вливает в глотку очередную порцию коньяка и говорит бывшему министру:
    - Бог с ними, с часами. Что вы можете сказать в свое оправдание?
    Торопливо, сбиваясь, бывший министр сыплет цифрами и заученными статистическими данными.
    - Нам эти сухие цифры ничего не говорят, - останавливает его Лимон. – Нам нужны факты. А факты говорят о другом.  Факты говорят, что две тысячи семей, в кои вхожи ваша собственная и нашего уважаемого мэра, единолично, если так можно выразиться, заправляли и распоряжались всеми богатствами страны. Но это не все. Лично вы обвиняетесь в геноциде и диверсии против русского народа. Ваше министерство и лично вы стояли в числе учредителей большинства гидролизных заводов. Производя дешевый и опасный спирт из древесных опилок, вы сказочно обогащались, но вместе с тем лицемерно приказывали добавлять в него яд и лепить на канистры наклейки  разных растворителей, размораживателей замков и разжигателей костров. Якобы, предупреждение о не использовании  в пищевых целях, но вместе с тем на этикетке не забывалось ставиться, что спирт этиловый 96 градусный. То есть народ вводили в заблуждение,  намеренно заставляя потреблять эту гадость. У нас есть данные, что вы работали на американцев, и таким изощренным способом расчищали территории для врага вместо того, чтобы честно, как мы, воевать. Вопрос к эксперту. Сколько деревень и русских глухих селений вырезано, то бишь выпоено таким изощренным способом?
    Эксперт называет внушительные числа. Деревни и села измеряются сотнями, человеческие жизни сотнями тысяч. И добавляет, что кроме всего прочего серьезно пострадал генофонд.
    Лимон продолжает:
    - Также вы обвиняетесь во множестве других преступлений, господин бывший министр, но, думаю, этого достаточно, чтобы вынести вам обвинительный приговор.
    - Но это не гуманно, - пытается возразить бывший министр, трясясь от страха. – У нас введен мораторий. Нельзя никого расстреливать.
    - Вы забыли, что сейчас не мирное время, - мягко поправляет его Лимон, расхаживая по ковру и гремя гроздями гранат. – Во время боевых действий и революционных преобразований прежние законы аннулируются. К тому же вас не станут расстреливать, прошу вас, не беспокойтесь. Вас всего лишь заспиртуют в стеклянной бочке вместе с вашими часами, и в будущем выставят в Кунсткамере. Рядом с Рустамом Тарико. И прочими врагами нации. Прошу вас, не волнуйтесь напрасно, в денатурированном виде вы переживете века. Увести!
    Силой плачущего и умоляющего сохранить ему жизнь, человека уводят. Во главе расстрельной команды, в компетенцию коей входит не только расстреливать врагов, но и вешать их, сажать на электрический стул и заспиртовывать в бочках, дабы сохранить для потомков и в назидание другим, стоит Миша Веллер. Бывший писатель, до преобразований твердивший о необходимости возврата смертной казни и имевший неосторожность обмолвиться в одном интервью, что самолично готов выполнять  обязанности палача. Революционные преобразования предоставили ему эту возможность. Он справляется, и он молчалив и, как всегда, серьезен.  На боку в кобуре у него древний наган, из которого он хладнокровно добивает врагов контрольным выстрелом. 
  Стенографист приносит бумагу, на которой Лимон ставит размашистую подпись. Ваш покорный слуга под лимоновской подписью ставит свою закорючку. И все присутствующие понимают, что это для блага, что так должно быть, и что именно вынужденные жестокие меры помогут строить справедливое и доброе общество.
    Кто не согласен, так это жена мэра. Держится она уверенно, и думает, что эти шутки скоро закончится, и ее придут освобождать муж-мэр с горсткой прихвостней. Напрасные надежды. Рабочий класс, крестьянство, практически весь мелкий бизнес – на нашей стороне, люди хотят перемен, все жаждут жить в новой стране, по новым законам. Сопротивление скоро будет сломлено.
    - И это весь ваш пресловутый суд? – поблескивая глазами из-под линз очков, презрительно спрашивает жена мэра, богатейшая женщина даже не в нашей стране, в мире. – А где присяжные? Где адвокат?  И ваш весь балаган вы называете судом? А вы, шуты гороховые, судьи? – наверно, намекает на то обстоятельство, что вместо мантии на Лимоне и его сподвижнике пиджаки национальных героев, похожие на лоскутное бабушкино одеяло.
    - Как вы ее взяли? – спрашивает Лимон мальчиков, участвовавших в захвате жены мэра.
    - Очень просто. Она объезжала нового жеребца из конюшни и имела неосторожность удалиться от своего поместья. Видимо, заблудилась, и лошадь с подконтрольной ее мужу территории вынесла ее к нашим позициям. К нужде и крови. Скрутили ее женщины, голодающие в окопах, и сразу передали нам в руки. Жеребца они хотели зажарить на вертеле целиком, но мы не дали.
    - Где жеребец?
    - Здесь.
    - Ввести.
    - Плебеи! – презрительно бросает жена мэра. – На вертеле зажарить. Знаете ли вы хоть, что это за жеребец?
    - Голод – не тетка, - назидательно обронил Лимон, в очередной раз присасываясь к бутылке. – Благодарите Всевышнего, что они вас саму не насадили на вертел.
    - Плебеи, - повторяет женщина. – Плебеи и быдло!
    - Ну да, - соглашается Лимон. – Для того революции и устраивают, чтобы тот, кто был ничем, стал всем.
    Когда жеребца вводят, Лимон присвистывает от восхищения. Четкая поступь и ярко прочерченные линии мышц под лоснящейся вороненой кожей. Из-под копыт, того гляди, полетят золотые монеты. Жеребец гордо, как хозяйка, задирает голову, и презрительно косит на нас глазом. Ухоженный, сытый, надменный, невероятно красивый.  Даже не верится, что среди разрухи, голода и крови может существовать подобное.
    Эксперт наклоняется к уху Лимона и тихо, но так, чтобы слышал ваш покорный слуга, говорит:
    - Ахалтекинской породы, миллиона два долларов, не меньше…
    Жеребец презрительно фыркает в нашу сторону, его грубо тянут за уздечку, а жена мэра испускает стон, как от боли. Переживает за своего любимца больше, чем за собственную жизнь.
    - Я хочу задавать вам лишь один вопрос, - обращается к ней Лимон. -  Что вы собирались делать со своими миллиардами и для чего они вам сейчас?         Женщина презрительно молчит, не сводя глаз со своего жеребца.
    - Вы хоть раз в жизни пытались реально представить эту кучу денег, награбленную у народа? Вы что, собирались купаться в золоте, как Скрудж Мак Дак?
    - Я предприниматель, - неожиданно отвечает женщина. – Я занималась честным бизнесом, платила налоги. Мне не в чем себя упрекнуть.
    - Тогда почему народ нищенствовал? – вопрошает Лимон. – И почему то, чего вы боялись больше всего, все-таки произошло?  Я вам отвечу. Разрушению всегда предшествует стихия. И дом никогда не рухнет, не налети ураган и не начнись землетрясение. Ураган и землетрясение – это вы. Помните печально знаменитую чету Чаушеску? Народ еле сводил концы с концами, а они выстроили по стране семьдесят дворцов, бассейны в них выложили из драгоценных  камней вместо кафеля, и наполняли эти бассейны минеральной водой по специальному водопроводу. А когда подошло время, они согласны были укрыться в любой хижине, в самом убогом доме бедняка. Они стучались в двери, окна. Но ни один, заметьте, ни один человек не укрыл и не приютил их…
    - Что вы хотите этим сказать? Я никого никогда не просила о помощи и, надеюсь, не попрошу.
    - Я хочу сказать, мадам, ваше время вышло. Вы обвиняетесь в презрении и унижении собственного народа. И раз уж вы большая любительница лошадей, согласен сделать вам маленькое одолжение… Вас казнят, привязав к хвосту вашего любимого жеребца и выпустив его  в поле.
    Последние слова приводят женщину в ужас. Она теряет самообладание и падает в обморок.
    - Приведите ее в чувства, - приказывает Лимон. – После этого привести приговор в исполнение.
    Миша Веллер берет под козырек, радуясь, что один из главнокомандующих нашел творческий подход для его однообразной в принципе работенки. Стрелять и вешать поднадоело. В бочки заспиртовывать приелось. А к хвосту лошадиному – здорово! 
Опять следует необходимая канцелярская процедура подписания приговора. Пока мы с Лимоном ставим на бумаге свои обязательные закорючки, а остальные пытаются привести в чувство жену мэра, министр здравоохранения, пользуясь всеобщим замешательством, вскочил на ахалтекинского жеребца и пулей вылетел на нем из Башни. Личная охрана пускает вслед ему короткие очереди, но они не достигают цели. Пули лишь оставляют безобразные следы на слоновой кости. Несколько человек бросаются в погоню.
Через несколько часов возвращаются ни с чем.
    - Ловкач, - восхищенно улыбается Лимон и приказывает расстрелять виновных в головотяпстве. Потом обращается к эксперту: - В чем была конкретная вина сбежавшего?
    - Вместо того чтобы заниматься  непосредственными своими обязанностями и наводить порядок в здравоохранении и социальной сфере, этот человек спонсировал государственными деньгами различных шарлатанов, практикующих магию. Проводил широчайшие исследования в области оккультных наук и пароаномальных  явлений. Пытался найти какие-то тайные труды Раймунда Луллия и Корнелия Агриппы. Он потратил огромные деньги. На них можно было выстроить тысячи больниц по стране, оснастить самым современным оборудованием, можно было провести сотни тысяч уникальных операций, спасти столько же жизней. Но он думал только о своей жизни,  и упорно пытался возродить синкретическую культуру.
    - И для чего это ему было нужно? – удивляется Лимон.
    - Хотел приблизиться к секрету долголетия и бессмертия. По всей видимости, хотел жить вечно.
    - Что ж, пусть пока живет, раз такой шустрый. А жеребца жалко. Мадам пришла в себя? Отлично. Приведите другую лошадь…

    - Солдатиков тебе не принести? – вдруг спрашивает сквозь сон Люська. – То стреляешь, то на лошади скачешь. Разыгрался, как маленький. Ложись спать.
    Иду, дорогуша, иду. Разыгрался – это уж точно. Но я закончил. Мы еще не победили, но близки к победе.
    Бросаю прощальный взгляд на Люськину попку, помеченную крестиками, испещренную пулями, истоптанную ахалтекинским жеребцом. Ложусь рядом, крепко прижимаюсь к ней и закрываю глаза.  Спать.