Выходной. Центральная улица  напоминает осиное гнездо, по которому ударили палкой. Истерзанные авитаминозом горожане жадно впитывают ультрафиолет, в надежде запустить в организме сработавшийся механизм воспроизведения витаминов.
            Он шёл походкой космонавта, к которому едва возвращается ощущение земного притяжения, когда слабые ноги ещё не верят в существование тверди. Каждый день он приходит сюда, как на работу. Приходит, встаёт у кромки тротуара, вешает помрачневшую от усталости гитару на плечо и начинает петь. Теперь ему подают всё реже – и голос вытравлен алкоголем, и лицо истерзано ветром и морозом, и то, что снаружи, перестало походить на одежду…Вот и сегодня чуда не случилось.
            В середине улицы он вдруг замер, как стрелка на изломанных часах – ни движения, ни звука. Перед ним возникла она. Никто не придал значения этой встрече, и только на участке вселенной размером метр на метр изменился ход времени.
            «Привет! Как ты? Что-то глаза у тебя невесёлые, знать жизнь прижала… Сам вот, видишь, из дерьма не вылезаю. Едва хватает на бухло. Остальное уже вообще не важно. Подохну, блядь, никто не вспомнит. Ты вот вспомнишь? Нихрена! Да ладно, не смотри такими глазами. Не осталась у меня, ушла. Противно тебе со мной было? Ну извини. А одной неужели лучше? Ведь не лучше!»
            Он протянул руку к её голове, она  неестественно ответила глухонемым безжизненным покоем, безропотно принимая  бесполезность жеста. Погладил  - без нежности, без удовольствия. Просто погладил. Он каждый раз гладил её – так, это превратилось в ритуал. Два-три прикосновения и пара бессмысленных фраз. Вот и всё, что оставалось в памяти после их встречи. Она привыкла и просто ждала, когда он сделает шаг вперёд, освободив ей дорогу, и они начнут отдаляться друг от друга. Но он продолжал говорить.
            « Это звучит смешно, но без тебя мне не с кем поговорить. Толпа народа вокруг, все куда-то спешат, суетятся. И никому нет ни до кого дела. Бросили монетку в коробку – и побежали дальше. Жизнь мимо меня пробегает. А я – пропеваю, пропиваю мимо жизни. И никак мы с этой жизнью не встретимся… А я по тебе скучал. Сначала ждал, что вернёшься. Потом решил – что-то случилось с тобой. Искал тебя. Где ты была?»
            Ещё одно прикосновение. На этот раз она наклонила голову, будто пытаясь прижаться к его ладони. Ей было жаль его, уставшего, никому не нужного, всеми брошенного и забытого, пропахшего острой безысходностью и непоправимым нездоровьем. Он ничего не мог ей дать. Но у неё всё равно ничего не было – с ним и без него. И в принципе ей было всё равно.
            Ей было безразлично, когда он подхватил её на руки со словами «пойдём ко мне» - это всё уже было. Прижал к себе и понёс домой, в пропитанную перегаром и сигаретным смрадом комнату, где нечего было ждать, кроме тоски и голода. Ей хотелось заскулить, но она отвыкла издавать голос, чтобы не вызвать злобу у прохожих. Ей хотелось бы иметь право звучать так, как звучал он – в самом центре города, чтобы хоть одна живая тварь обратила внимание на её существование.
            Ему было тепло от неё. Влажность ранней весны усиливала запах псины, но ему было наплевать. Хотелось выть. От одиночества, невостребованности и  неизлечимого отчаяния. Он был  бы рад стать собакой, чтобы не чувствовать этой душевной боли.
            Дома он снова взял гитару в руки. Несколько ударов по струнам  в ритме человеческого сердца - и она запела, а он заскулил…