Я познакомился с ним, когда мне было 23, а ему 19, в то время 4 года представлялись нам огромной разницей в возрасте. Я уже отслужил три года на флоте, учился в институте и казался себе очень умудренным жизненным опытом.

-Только учтите, у меня «7Б», - сказал он, белозубо ухмыляясь, и устанавливая тарелки на ударную установку. При этом он энергично топнул по педали хэта и мощно стукнул палочкой по рабочему барабану. Это были его первые слова, когда он пришел к нам на репетицию. Мы втроем, стоявшие напротив него с гитарами наперевес и отслужившие в армии, конечно, хорошо знали что такое «7Б». Мрачно переглянувшись, мы подумали, что час от часу не легче: череда неудач, преследовавшая группу, похоже не собиралась кончаться
- И еще, когда я играю, прошу особо на меня не смотреть, а если все-таки смотрите, то не смейтесь, я люблю корчить рожи, для вдохновения - подлил он масла в огонь.

С барабанщиками нам не везло: попадались либо конченые наркоманы, либо полнейшие бездари не умеющие играть, либо такие же беспросветные пьяницы, какими являлись мы сами. Этот кандидат был подарком судьбы, немаловажным обстоятельством было наличие у него собственной ударной установки и железа “Amati».Познакомил меня с ним еще один мой друг, тоже барабанщик, вместе занимавшийся с ним у профессионального педагога .. Сам то он сразу отказался идти к нам в группу, у него был свой проект, но думаю, на тот момент ему было просто не по пути с такими алкашами как мы.

-Ну, играйте че-нить, а я уж по ходу сориентируюсь и подстучу вам, - вывел он нас из ступора.

Не помню, что мы тогда начали играть, но когда вступили барабаны, я был очарован его игрой, так не играл до него еще никто: казалось, что наша музыка превратилась в нечто существующее помимо нас, несущее нас по волнам какого-то безудержного кайфа и, благодаря его барабанам, я услышал свой голос и гитару, будто со стороны. Все изменилось при помощи четкого ритмического рисунка, который он будто ковал невидимым молотом, умудряясь схватывать с лету туттийные места и приукрашивать нашу галиматью виртуозными брейками .Помню, после первой репетиции я подумал: «Да и хрен с ним, что шизофреник, если он так здорово играет, нам хоть кто сгодится, хоть серийный убийца».

Он отрепетировал программу из двадцати песен с нами за месяц, в кратчайшие сроки перед дебютом обновленного состава группы, в совершенстве придумав свои партии и отредактировав наши. Общаться с ним было невероятно тяжело. Иногда он заворачивал такие фразы и умозаключения, что невольно думалось, что его диагноз, позволивший ему не ходить в армию, действительно является истинным. Он не терпел каких-либо аргументов, и для него не было никаких законов и авторитетов: он жил музыкой и своим внутренним миром, в который нам долго не было доступа. Он заставил нас отыскать наши ветхие тетрадки с нотами, которые валялись на чердаках с момента окончания нашей учебы в музыкальных школах, он заставил нас заниматься инструментом не менее 2-х часов в день, в-общем серьезно относиться к музыке. После оглушительного успеха, который свалился на нас после первого совместного выступления, естественно была пьянка дня на три. Помню, как его мать впервые увидев нас, печально покачала головой и сказала мне: « Дима, вы знаете, а ведь Андрею нельзя пить, у него с головой не все в порядке!».

Спустя некоторое время нам представилась возможность записать свои творения на профессиональной студии. Абсолютно бесплатно нас туда пустил владелец студии, известный шансонье, прославившийся на всю Россию своей непримиримой борьбой с попсой и пугачевской сворой, регулярно потрясающий огромными кулачищами на телеэкране). На студии наш новый барабанщик взял в свои руки бразды правления и десятки раз заставлял нас переписывать дубли, пока мы не достигали требуемого качества. Плюс к этому он придирчиво контролировал деятельность звукооператора во время процесса сведения, добиваясь наивысших результатов.
Все, что он делал, он делал скрупулезно, тщательно и на полную катушку: будь то запись на студии, живое выступление, работа, отдых, просто выпивка или курение травы.

Выпивать он умел и любил, никогда не отказываясь, и в музыкальном училище, где он учился, снискал славу заядлого выпивохи. Недаром его одной из любимых песен нашего репертуара была телега под названием «Алкоголь». Понемногу частое совместное распитие горячительного растопило каменные ограждения его души, и он стал полноправным членом группы, а затем и незаменимым, преданным и искренним другом. На самом деле он оказался интересным и начитанным собеседником, легко ранимой и романтичной натурой и добродушным человеком . Не было среди нас более искушенного ценителя женского тела и красоты: его коллекция порнухи впечатляла своей масштабностью и объемами, он регулярно доставал свежайшие записи этого жанра и щедро делился с нами. Его компьютер постоянно был под завязку загружен порноматериалами, из которых он делал яркие компиляции и подборки.

А еще он очень любил фильм «Танцы с волками», особенно щемящую сцену, когда Ветер в Его Волосах прощается с Танцующим с Волками. Он прекрасно понимает, что они никогда в жизни больше не встретятся, и, тем не менее, кричит с утеса: «Я всегда буду твоим другом!!!».

Так потихоньку, с момента как я с ним познакомился, пролетело десять лет. Он стал одним из моих лучших друзей, понимающим меня с полуслова. Он опроверг утверждение Макаревича о том, что «будет много новых друзей, а новых старых не будет».
Многие мои старые друзья, с которыми я плыл бок о бок чуть ли не с детсада, понемногу уходили в тень, на второй план, обрастали семьями, квартирами, погрязали в бытовых проблемах, разводились, делили имущество, а мы по-прежнему терзали струны и жили вольной бездумной жизнью. Наши подруги, поначалу беззлобно относившиеся к нашему занятию музыкой, постепенно начали пилить нас, бубня о том, что пора завязывать с подростковыми увлечениями, надо зарабатывать больше денег, и выходные проводить с семьей, а не в рок-клубах. И все действительно кончилось два года назад.

Он глубокой ночью сорвался и поехал в ночной клуб, а обратно уже не вернулся. Когда его нашли, он еще дышал. Умер он на операционном столе, не выдержало сердце. Он не дожил до тридцати полгода. Врач реанимации, который его оперировал, в разговоре с нами, пугливо озираясь по сторонам в пропахшем медикаментами холле, еле слышно поведал нам, что было нанесено всего три профессиональных удара несовместимых с жизнью, предположительно милицейской дубинкой: один по затылку, второй в область грудной клетки и третий в плечо.

На его похоронах было очень много народа, особенно из среды музыкантов и тусовщиков, и к нам подходили абсолютно незнакомые люди и пожимали нам руки, его родители, считавшие сына замкнутым и необщительным, были поражены, сколько человек пришло почтить его память.

Вся эта история не получила продолжения и завершения, следствие до сих пор идет, и от всех нас что-то по-прежнему скрывают, его родители ведут свое собственное расследование, результаты которого ведут совершенно в другую сторону от официальных версий.

А мы на его сороковины собрались в последний раз и дали концерт его памяти, после чего я повесил гитару на гвоздь . Мы по-прежнему дружим между собой, ездим к нему на кладбище, там крепко пьем, регулярно навещаем его родителей, у которых он был единственным ребенком . После его смерти они в одночасье превратились в сухоньких сгорбленных старичков, считающих дни до момента, когда их подхоронят к нему.

Сказать больше нечего. Я всегда буду твоим другом !!!