Нехорошо начинать третью часть ЖК без эпиграфа. В данном случае пригодился бы сей. Немаловажно заметить, что должен я сказать вот что: "Курите сигареты "Ворошиловский Стрелок"! Потратив жалких 100 рублей купил я 58 пачек этаго говна. На долго хватит! Пиво бы ещё стоило стока". Сказав это, я вытащил из пачки один патрон, вставил в мундштук, раньше бывший дедушкиным, и зажог спичкай. Вдохнул горький дымище, запил пивом и рыгнул. Это была реклама. Не спрашивайте сколько мне заплатили. А вот и эпиграф:

Em Dm
Кровавейшее месиво сие
Em Bm
Дано нам было свыше.
Теперь, испуганныя все,
Сидят, дрожат и еле дышат.

Караючий тот ангел послан богом,
Которого и зарубил он топором.
И бог лежит на облаке, изрублен и обглодан,
А на земле объято всё огнём.
(Неизвестный автар (йа))

Случилос это в небольшом городке, точнее посёлке на той стороне волги. Назывался этот посёлок "Выработка №34 УРАН-238". Всё началось с того, что мы с приятелем решили съездить по окрестностям валдайской возвышенности, посмотреть на природу. С первого же дня поездки зарядил страшенный ливень. Он шёл день и ночь, так что спать приходилось в машине. В один из этих ужасных дней, когда мы были уже в шестиста восьмидесяти километрах от Самары, у нас закончилась тушенка. Выскребая банку ножом, я лежал на этом ебанном заднем сидении и делал страшное лицо, пытаясь усмирить непрекращающийся дождь. Град не давал нам выйти из машины, чтоб взять из багажника теплые вещи и открыть бедную запертую собачку, уже третий день трясущуюся в темном закрытом помещении, без пищи и воды. Когда дождь немного стихал, мы слышали её тоскливый утробный вой. В эти моменты мой друг дико смеялся, откинувшись на спинку кресла. При этом его очки тряслись и даже иногда слетали с носа. Тогда он беспомощно шарил по салону, всё ещё продолжая вздрагивать от внезапных приступов смеха. Ну и что ж. Я смотрел на него искоса, не подавая виду, будто я слишком удивлён таким поведением и вообще делал вид, что не замечаю его и всецело поглощён чтением. Книги у меня не было, поэтому я читал или этикетку, сорванную с консервов, или просто что-то читал, чего не мог видеть мой одномашинец. А может быть, и просто отворачивался к окну, хотя друг, кажется, смеялся с какой-то неизвестной целью - слижком уж неестественным был смех. Однажды, отвернувшись к окну, я увидел в нем нечто. Сквозь плотную завесу дождя на меня смотрело лицо. Черное, но не нигер. Просто черное, как кожура сгнившего овоща. И, похоже, кожа на нем была такая же мягкая и раскисшая, вот-вот порвётся. Тут я понял, что это девушка. Лицо к подбородку сужалось, изящным изгибом очерчены припухшие коричневые губы. Глаза, подернутые белесой пеленой - я понял - на самом деле были голубыми. Бессмысленное выражение застыло во всём лице и глазах. Черные точки зрачков впились в меня, в самую душу залезли. Элегантно выглядел тонкий, чуть вздернутый нос, что придавало ему забавную игривость. И волосы. Её волосы были светлые, но измазанные весенним грунтом и зеленью трав. Длинными прядями они спадали на узкие плечи, обвивая шею и небольшую, красивой формы грудь, кончики длинных локонов касались широких гладких бёдер. Я сглотнул подступивший к горлу ком, сообразив, что засмотрелся на почти полностью разложившийся труп. В её животе чернело страшное отверстие, обрамленное кусками рваной кожи, и внутри, в мясе, кишел рой отвратительных белых опарышей, жирных, как макароны нашего комбината, извивающихся и плавно, даже грациозно, вползающих/выползающих в свои бесчисленные ходы, выеденные в плоти. Невыразимое омерзение захлестнуло меня, но я не мог оторвать взгляда от окна. Нечто подобное я испытал в пионерском лагере, на пляже. Подняв один из камней, я увидел протухшую рыбину, сплошь покрытую белой копошащейся массой. Но то, что я видел сейчас… Меня дико замутило, и голова пошла кругом. Зашатавшись, я потерял равновесие и с размаху ебнулся головой о заднее стекло, успев только неуклюже выставить руку, подвернув её. Тут же открыв глаза, я, плотно припав головой к стеклу, увидел, что девушка приближается. Закинув ногу на багажник, она прильнула к мокрому корпусу машины, и её рука потянулась к стеклу. Губы скривились в подобии обольстительной улыбки, обнажив посиневшие зубы. Дольше я выдержать не мог и потерял сознание. Очнувшись через какие-то мгновения, я нехотя раскрыл глаза. И ничего не увидел. Всё было как обычно - стена воды да серое упавшее на землю небо. Но, вглядевшись в плотную штору ливня, я заметил неясные очертания удаляющейся фигуры. Девушка шла, плавно покачивая бедрами. Только сейчас я заметил, что у неё нет одной руки.
Какое-то движение в салоне заставило меня обернуться. Я увидел затылок трясущегося на переднем сиденьи от смеха друга. И услышал дикий, надрывный вопль собаки. Она голосила, как будто её пытают палачи кгб. Резко развернувшись к заднему окну, я понял, что девушка уже скрылась.
Не знаю, сколько я ещё просидел в бессознательном состоянии, но, когда немного оправился от шока, собака всё ещё продолжала выть. Я чувствовал себя убитым. Голова была такая, словно в неё плотно набили ваты. В ушах гудело, кожа покрылась мурашками и меня била дрожь так, что я трясся, ударяясь головой об потолок. Онемевшие руки дрожали. И тут я заметил ещё кое-что. Хуй мой стоял. Бля буду, как штык, как железо. Вдруг я сам разразился сумасшедшим смехом. Ржал во всё горло, захлёбываясь слюной и давясь языком. Даже мой спутник смолк, а собака в багажнике только тихонько подвывала. Никогда мне не было так хреново, и никогда у меня ТАК не стоял. Открыв дверь, я вывалился из машины, насквозь пропитанной дымом скуренных за эти дни девятнадцати пачек "Ворошиловского Стрелка". Я повалился плашмя на черный асфальт, отдавшись на волю беснующегося ливня. Град бил меня по голове.

* * *
Просторный деревенский курень был плохо освещен. Свет шел от пары керосинок да из большой русской печки, полыхавшей яркими оранжевыми языками. На стенах уютно устроились тени, и тихо шуршал дождь на крыше, неутомимо облизывая шершавый рубероид. Я сидел, закутавшись в плотное шерстяное одеяло, по мокрым волосам струились капельки воды, стекая на лицо и свисая с кончика озябшаго носа. Широкий волосатый человек в телогрейке что-то говорил, смешно растягивая слова своим тяжелым басом. Поискав глазами, я увидел своего друга, беззаботно заснувшего на плече деревенской веснушчатой девки. Какой-то мужик грозно косил взор на весь этот разврат, вероятно, родственник. Вообще же народу было дохера и больше. Я не мог шевельнуться - меня зажали с двух сторон. Тесно. Но зато тепло. Зубы стучат только что-то. Неловко высвободив руку, я достал из кармана рубашки маленький предмет. Грязный длинный ноготь, испачканный в черно-синей грязи. Я вглядывался в него, приблизив к лицу. На лбу моем выступили капельки пота и стало вдруг очень холодно. Я буду хранить тебя вечно и после моей смерти мы обязательно встретимся с той, кому ты принадлежал.