В Днепропетровске, в былые времена, каждая сволочь могла разинуть рот на начальника Железных Дорог. Каждый мог подойти к нему не омывая ступни, не кланяясь и плюнуть ему в рот.

В те деньки благостные, что поминаем мы и поныне, жил себе старик Шелкопряд на улице Пречистой и звался он Машей среди своих.

А на дворе весна распускала свои рукава, кликала стаи диких гусей и лишь немногие из тех, кто приживался там рядом, мог позволить себе класть на эту красоту.

На перроне, среди снующих с кадками бабок, прохаживался Шелкопряд и неистово исторгал милостыню и плевал в одичавших носильщиков костьми винограда. Они злобно шушукались и пускали ветры, главным из которых был Борей.

У росшей неподалеку акации, средь густых зарослей шиповника, жила Маруся – дочь сторожевого начальника. Дни напролет она проводила у Ворот, а ночи коротала с книгою Шопенгауэра, беспрестанно меняя закладки и матерясь как конюх Михаил и все отродье его.

Маруся умела читать по губам и от того все время краснела и путалась в платьях.

Рыбу на базар подвозили с Михневского подворья удалые монахи. Они ставили столы, покрывали их клеенкой и, раскладывая товар, горячо молились Сатане, призывая его помочь в торговле.

Там же, у самых их ног, крутилась девка одна испорченная, она предлагала всем желающим инжир и свое тело, отмеченное красными пятнами. Миряне, давясь инжиром, хватали ее за плотные ляжки и всячески ее унижали.

Путь в Путилки же лежал сразу за Егорьевским Трактом и в полночь его было нелегко найти.

Анисим понукал лошадь и уставши кряхтел. В подводе скопился непроданный товар – шубы из енота, красная рыба, алыча и ведро медовухи. Уныло попердывала его жена, восседавшая на шубах, мяукали кошки. В такую ясную ночь не хотелось ехать домой и Анисим завернул в ближайший трактиръ. Привязав жену к лошади, а лошадь к забору, он схватил мешок новеньких алтын и побежал ко входу в питейное заведение и глаза его горели в ночи как у дикого зверя.

Бармен Егор скучал и тосковал по своей жене Светлане, которая бросила его на днях ради морячка с «Авроры» и укатила с ним в Елабугу на каникулы, бросив детей на его шею.

Бармен налил себе водки и горько заплакал. Что делать с детьми он не представлял. Трое уже умерли, а остальные разбежались кто куда и найти их не представлялось возможным.

На Речной Заставе кукушки из мрамора пробили семь раз. Вдовец Никифор вздрогнул и нечаянно пролил кумыс себе на брюки.

А у Антишиных собрался, как всегда, праздный люд. Обмывали уже седьмой самовар. Хозяйка хлопотала на кухне и постоянно жглась об плиту. Её дикие крики веселили гостей, а сомоприглашенный поп Аркадий, каждый раз слыша ее вопль, неистово крестился и вливал в себя стакан медовухи. Хозяин уже давно спал на полу в углу под иконами, среди окурков, пуская на земляной пол обильную слюну. Снилось ему, что он Синдбад-мореход и пальмы кланяются ему в пояс и протягивают хлеб-соль.

В этот раз у Антишиных все закончилось мирно, сожгли для порядку баню, задавили кошку кадкою с геранью, кто-то таки присунул хозяйке, да описали забор.
Подавившись слюной, не смог прокукарекать петух, он упал с забора и умер в конвульсиях.

Над Ерофьевской Заставой вставало солнце. Конечно, вставало оно и над городом тоже, но над Ерофьевской Заставой особенно величаво и красиво.

Разночинец Георгий посмотрел на часы и прошел в здание Полиции с намерением сдаться.

- Черный день сутаной укрыыытый, вызывает нечестивцев на сууууд праведныыыый. Глагольте грешники о житие перееервоооом, что дано было вам во сне праведноооом. Изыди всяк кто непригоден тебе Господииии, и внемли каждому кто радуетсяяяяяя! – орал юродивый Гришка на Костромской площади и нещадно лупил коротышку, сбежавшего из гимназии.

Коротышка орал сильно, чем привлекал внимание прохожих, но не их участие. Многие бросали многозначительные взгляды, кидали мелочь под ноги Гришке и спешили по своим делам. Однажды Гришке вместо мелочи кинули дохлого лося, а в другой раз кинули моржовых или мамонтовых клыков и норковую женскую шапку. Гришка все добро продал и построил на вырученные деньги первый в городе бордель с китайскими шлюхами.

К вечеру выстроилась очередь на вокзале за билетами в Столицу. Все стремились быстрее уехать, но получалось не у всех. Многих не отпускала Родная Земля, а многих Уголовный Кодекс. Они стояли плача за оградой и щелкали флегматично семечки, а мимо них текла разночинная толпа и сновали торговцы карасями, картошкой и наглые бабки с самоварами и баранками наперевес.

Еще один день угасал. Гасло все. Да.

Появляется яркая надпись в небе: «Конец – Делу Венец» и тоже гаснет.

(с) самобытный писатель norpo, которому так надоел это Пушкин с этой его славой! Знало бы «Северное Общество» какую змею они пригрели на своей груди!

P.S. Морячок взял ее рассказами о том, как он ходил на корабле: « а когда ноги у него уставали – говорил он самозабвенно – он шел на руках!» Она смотрела, не отрываясь, ему в рот и шерудила рукою у него в штанах.

P.P.S. «Каждой твари по паре» - гнусаво вещал поп Аркадий детям, раздавая им яблоки.

P.P.P.S. Княгиня Андросова, подражая схимникам, отказалась от всего. Ложилась спать она на сеновале со свечою и получала удовольствие от своих простых желаний.

P.P.P.P.S. Радист Меркулов так любил свою рацию, что целовал ее на ночь. А Морзе он презирал за излишний снобизм. Во сне виделось ему, как он в эфире вручает Великому Князю подарок от Первой-на-всю-Империю Радиостанции и тот благодарит его и просит приглашать почаще.

P.P.P.P.P.S. Пироги с клубникой продавались хорошо и бабка Матрена на вырученные деньги гуляла всю ночь в кабаке, а под утро укатила с цыганами в Сызрань.