Канюча у судьбы исхода из подлого жребия, теребит человек требуху своей сущности, не понимая очевидного. Горы духа, что манят снежными вершинами, давно засраны пролетающими над ними птицами, которым чужды откровения. Они летят. Просто летят, ибо не знают иного. А человек знает. Он знает сомнения подлости, он знает искушение трусости. И зов чресел и кресел знает. И жажду жрать человечину и  искус нести отсебятину… ну, а от кого же ещё? И синие сны на измятых постелях несбывшегося и аххилесово-черепаший локоть несбыточного. Но помнит, помнит, сука, те полёты, когда пронзало откровение простоты процесса – только разбегись, оттолкнись посильнее и раскинь руки. Но, нет, так не бывает, говорили вы, проснувшись, нет, так не бывает, говорили вам церберы вашей церебральности, нет, так не бывает, говорили ваши монстры и несторы, агамемнонничая по ночам с латексной мечтой своего детства. И, не чувствуя сил, вы угасали. Вам так рано внушили, что мотыльки гибнут в огне, что даже яркий свет стал для вас нестерпим. И имя всех Верценгеториксов мира стало для вас жупелом. И оскомлива стала мечта о винограде. И порвалась серебряная цепочка, и застыл журавель над колодезем,  и желудок выиграл недолгое сражение с желудочками.  И ветер принёс дождь слов, что орошают кричащую пустошь отчаяния. И слизывались иссохшими языками капли  чужой крови, струйки чужих бурь. Весеннее-гормональными ниагарами взрывались они в отстойниках вашей плоти, вознося вас к утраченным снам, где вы летали. Где вы были свободны и не оправдывали поедание падали. А теперь вы злы. И гниды ваших вечных симбиотов – разочарования и страха наливаются ядрёными соками неприятия полётов. Уксус – сын вина, говорите вы, в жизни не пившие, чтобы продлить  хоть на час то гнилое паскудство, которое вы зовёте жизнью. Нет, вы не птицы, вы не пикируете и даже не пикируетесь, вы не ливингстоните не то что по-баховски, но даже по-африкански, вы тлеете, но не дай бог кому-то назвать вас «тля». Слова приобрели для вас образ сургучной печати на своде законов. Слова приобрели высший смысл и высшую силу, ибо с их помощью вы уходите от сладких поллюций своей юности. Слова – ваши копья и ваши латы на рыцарских турнирах, где давно нет чести. Но осталось тщеславие. И несчастны обладатели тупых копий и худых доспехов. Уязвимы они в любимой вами смертоносной игре в жизнь. Полны обидой глаза их и горько в их сердцах, ибо отнимают у них последнюю тихую заводь иллюзий, что не ими самими обосрана жизнь их, а пришедшее извне зло виновно в той несносной и нескончаемой ряби на глади ментальных мастурбаций, заменяющих им «бедность расцветки перьев лисьего хвоста». И, не в силах выпить море, клянёте вы так некстати появившихся на горизонте синиц, которые это море подожгли.
А птицы, они просто летают. И они срут на головы даже не вам.
Ваши головы никогда не окажутся столь высоко.