Засыпают берлинские дворики,
Ночь закутала всё в темноту.
Лишь агенты гестапо да дворники,
Службу правят свою на посту.

Под покрытой салфеткою рацией,
Кайф словила радисточка Кэт.
Чередуя орал с мастурбацией,
Ловко делает, шефу минет.

Много ль нужно для нежности выходов?
В целом свете такой он один,
Ведь красив, как актёр Слава Тихонов,
Стоек, словно Исаев Максим.

Хуй на мыло  менять не пытается,
Верит твёрдо, что Гитлер капут.
Здесь он русским агентом считается,
Его Отто фон Штирлиц зовут.

С папой Мюллером в баньке попарился,
Ничего бы всё, только в конце,
Дармовым шнапсом так нахуярился,
Что хвалился звездой на яйце.

Ему много за юмор прощается,
Пиздабол он, каких поискать.
А ещё резидент называется!
Его  знает тут каждая блядь.

И любимцем фортуны считается,
Хер кладёт, как визитку на стол!
Только пруха однажды кончается,
И идёт за проколом прокол.

Провалил Плейшнер сука задание,
Опьянев от свободы в говно,
Пожелал избежать наказания,
Сиганув с перепугу в окно.

Блюменштрассе (цветочная улица),
Явку слили. И вот он итог:
Облажался, как мокрая курица,
Позабыл про окно и цветок.

Палкой лыжной взмахнув на прощание,
К нейтралам ушёл пастор Шлаг.
Он в Женеве, забыв про задание,
Жрёт жульены и дует коньяк.

Путь агента не для дилетанта,
Доверяться нельзя никому,
Чудеса, проявляя таланта,
Вновь Исаеву плыть одному.

Юстас Алексу пишет  шифровку:
«Ставка планы фашистские ждёт…»
Штирлиц, скушав за раз поллитровку,
Вновь по лезвию бритвы идёт.

Он их всех обведёт вокруг пальца,
Он гестапо насерет в колпак,
Он открутит у Бормана яйца,
Крикнет громко, что Гитлер дурак!

Объебёт, наебёт и спокойно,
Голой жопой раздавит ежа,
Все «Семнадцать мгновений…» достойно,
Нашей Родине верно служа.

Верность Родине, честность и совесть,
Смена явок, паролей и стран…
До чего же пиздатую повесть,
Захуярил для нас Юлиан!